Паломничество в Палестину
Шрифт:
Как теперь евреи стараются поближе быть погребёнными к стенам священного города, так, вероятно, и богатый Иосиф Аримафейский имел свою усыпальницу недалеко от ворот Иерусалима. От этих ворот остался теперь истёртый каменный порог, и сохранились следы петель в старых стенах, найденных на русском месте. Протестанты, однако же, не довольствуются этими доказательствами и принимают за Голгофу небольшой холм по северную сторону современного Иерусалима, недалеко от Дамасских ворот (около четверти версты). Но и тут Гробница Господня указывается в двух различных местах: по Гордону она находится вправо от дороги, а по Кондёру (командированный Английским Палестинским обществом — Palestine Exploration Fund) — влево.
На месте раскопок Палестинское общество построило большое здание, в котором находятся русская церковь, украшенная прекрасными картинами Кошелева, и гостиница для паломников. По примеру католиков этот дом вверен попечению женщин. И, надо отдать им справедливость, они содержат его довольно исправно, чисто. Даже чересчур здесь скромно, тихо, чинно и как-то не соответствует общему характеру святынь, к которому привыкли наши русские паломники в Палестине, то есть нет здесь простоты, свободы, произвола, а потому, насколько я заметил, мало ими и посещается этот уголок.
До сих пор учёные археологи также не столковались и относительно Страстного пути, хотя католики очень определённо указывают на его двенадцать станций, то есть те пункты, на которых произошли трогательные события во время шествия Христа на распятие. Места падений Спасителя, Его встречи с Богоматерью, с Симоном Киринейским, с Вероникой и другими обозначены надписями на латинском языке. На этом же скорбном пути (Via dolorosa) показывают жилище эгоиста-богача и место бедного Лазаря, а немного далее — дом так называемого «вечного жида». У некоторых станций стоят часовни, где, кроме соответствующих икон, изображена и сама сцена из восковых фигур в естественную величину. Такая реализация, может быть, хороша в другом месте, но здесь, где произошло само событие, возбуждающее у верующих страх и трепет, довольно бы было двух-трёх текстов из Евангелия. Мне кажется, у каждого составились в уме картины евангельских событий, как результат всех впечатлений от книжных, церковных, школьных чтений и рассказов. Всё это вместе рисует в нашем воображении известные образы, с которыми мы сроднились за десятки лет, и всякая другая иллюзия, особенно на месте события, может только портить сложенное годами настроение. Вообще от этих искусственных воспроизведений евангельских событий и от всего нагромождения камня и металла меня всегда тянуло вон на простор долин и гор, где природа осталась та же, что и две тысячи лет тому назад. В этом случае я вспоминаю слова книги Ездры, где пророк приглашается для уразумения тайн Божиих выйти «на цветущее поле, где нет построенного дома».
Мной уже сказано, что Страстный или Крестный путь в Иерусалиме, помимо воспоминаний о страданиях Спасителя мира, до сих пор ещё есть скорбный путь для сердца и тяжёлый для глаз христианина от присутствия на нём множества нищих, слепых, увечных, прокажённых. Всё время идёшь по нему со сжатым сердцем от потрясающего стона и вопля несчастных.
Я спешно прохожу мимо линии нищих с протянутыми руками, обезображенными проказой, и делюсь своими грустными мыслями с одной случайной спутницей, хорошо образованной барыней А. Н. И.
Вся жизнь христианина на земле есть в своём роде страстной путь для него. Осуждаемый владычествующим миром, как Христос, он гнётся под тяжестью нравственного креста, падает, встаёт, опять падает, пока не доплетается до своего конца… Мы — странники и пришельцы на земле, как говорили ещё первые патриархи. Всё время находимся в пути…
—
— Правда, правда! — горячо отзывается моя спутница: — Невелик, казалось, путь Христов. В нём насчитывают от Претории до Голгофы всего каких-нибудь тысячу шагов, а между тем в нём выражено всё искупление человеческого рода! И мы, если сумеем с Ним умереть, то с Ним и оживём. Если терпим, — говорит апостол, — то с Ним и царствовать будем. За тысячу шагов скорбного пути будем царствовать с Ним тысячи лет.
На склоне Елеонской горы есть небольшое ограждённое место с остатками древнего масличного сада Гефсимания, известного горячей молитвой Христа Спасителя пред преданием Его на суд. Теперь около маслин разбит цветник, а по его четырём аллеям расставлены рельефные изображения страстей Господних. Здесь и на меня они произвели сильное впечатление, и, мне кажется, без слёз трудно отсюда выйти верующему человеку. К сожалению, и эта католическая Гефсимания оспаривается, как место молитвы Иисуса Христа. Наш профессор Олесницкий предполагает, что для молитвы Господь отошёл «яко вержением камене» на место, где теперь находится русская церковь во имя Марии Магдалины.
Несколько выше на горе Елеонской, рядом с местом вознесения Господня, стоит католический монастырь кармелиток, основанный принцессой Латур д'Оверн, герцогиней Бульонской. Когда я, в сопровождении небольшой компании паломников, вошёл в ограду монастыря, меня встретила арабка-прислужница и повела в церковь. Но лишь только мы вошли в неё, как она таинственным голосом и жестами предупредила нас:
— Тише! Тише!
Никого не было в церкви, и мы потребовали объяснения её странному требованию. Она тихонько подвела нас к алтарю и, указывая на тёмную решётку на правой стене, объяснила нам по-французски, что там невидимо для людей молятся монахини, давшие обет вечного молчания.
Боже мой, — подумали мы, — какая тут царит вера! Они не хотят ни видеть, ни слышать ничего земного, чтобы быть свободными для восприятия небесного.
Подавленные рассказом о добровольном лишении монахинь, мы бесшумно вышли из церкви и попросили указать нам галерею Молитвы Господней, где по стенам на тридцати трёх языках (по числу лет жизни Иисуса Христа) написана молитва «Отче наш». Замысел очень хороший и выполнен чрезвычайно богато, но безграмотно, по крайней мере, это можно сказать относительно русского писания.
В Иерусалиме целая армия католических монахинь и сестёр под разными наименованиями возбуждает удивление своей энергией и полной преданностью церкви. Все католические учреждения, школы, приюты, больницы щеголяют своей чистотой и строгими порядками, благодаря усердию этих добровольных тружениц. Одеты они всегда очень чисто, изящно и даже эффектно, чтобы иметь большее влияние на увлекающихся внешностью туземцев. Примеры добровольных лишений, крайнего аскетизма и воздержания сильно подкупают фанатично религиозных арабов.