Паломники Бесконечности
Шрифт:
К моему огорчению, старпом тоже, кажется, вошел в доверие к царице и капитану. Они внимательно слушали его и от души смеялись.
— Иди сюда! — крикнул мне капитан. — Представь, старпом стал совсем другим человеком.
— Добреньким? — с усмешкой спросил я.
— Ну, насчет доброты не знаю, — смутился капитан. — Но человеком громадной эрудиции и начитанности. Представь, он был там великим философом.
— Самым великим во Вселенной, — смеялся старпом. — Самым гениальным и божественно непогрешимым. Идемте в библиотеку, и вы увидите, как все померкнет в сиянии моей мудрости.
Я
Зашли в библиотеку. Полки книг с надписью «Великие Вычислители» вызвали у догадливого старпома усмешку.
— Вот здесь наверняка и найдешь мой главный философский труд «Материализм и прагматизм».
— Обратил я внимание на это любопытное название, но отложил на потом, — сказал капитан и, порывшись, нашел книгу. — Постой! Здесь же совсем другой автор.
— Дальвери? Это мой псевдоним, а у Крысоеда — Сальвери. С ударением на последнем слоге. Дальвери и Сальвери! Звучит красиво и музыкально. Но посмотрели бы, как бледнели и дрожали люди, услышав эти нежные звуки.
Листая, капитан быстро, но внимательно просматривал книгу. Потом начал морщиться, фыркать и наконец поднял на старпома растерянный взгляд:
— Послушай, это же чепуха.
— Верно! — радостно воскликнул старпом. — Чушь! Бред дикий, невероятный!
Такое искреннее и веселое самоуничижение вызвало у меня и капитана изумление, у Аннабель Ли улыбку.
— Какая приятная скромность, — сказала она.
— Это не скромность, — возразил старпом. — Это гордыня! Да, я горжусь тем, что так ловко состряпал несусветную галиматью. Посмотрели бы вы, как мои соратники, а потом и мной одураченные массы накинулись на этот философский бред. С каким упоением они читали, изучали, писали рефераты. Примитивно плоским материализмом я оболванил науку, искусство. Но еще большую роль в оглуплении народа сыграли мои речи. О, с какими шутовскими жестами и фиглярскими ужимками, с каким фанатизмом я ораторствовал с трибун и с башен танков, посылаемых на усмирение не понявших мою философию. Свои теоретические доводы убедительно подкреплял залпами танковых пушек. Всех непонятливых я истребил, а уцелевшие с восторгом пошли за мной в соблазнительный рай.
— Представляю, какой рай ты им приготовил, — проворчал я, в душе надеясь, что мы скоро избавимся от его присутствия.
Но царице личность гостя показалась весьма занятной, его ироническая речь вызывала у нее веселый смех.
— Отложим переезд, — предложила она. — Сначала пообедаем, а вечером соберемся у камина за чаем.
Капитану тоже хотелось побеседовать с заметно изменившимся, как ему казалось, старпомом. Он пригласил его снова в библиотеку, но царице очень уж не терпелось похвастаться моими успехами в живописи, и она повела гостя в мастерскую. К ее удовольствию, гость ошеломленно замер перед картиной «На абордаж», и я видел, что этого палача чем-то прельстила моя картина, приковала так, что он долго не мог вымолвить ни слова. В его лице — ужас и восхищение.
— Вот это да! Гениально! — прошептал он. — Удивил ты меня, художник.
— Меня,
— Почему — к сожалению? Это поэзия.
— Зла и разрушения, — хмуро добавил капитан.
— А это и есть поэзия дьявола. — Старпом ткнул пальцем вверх, имея в виду звездное небо.
После обеда спор между ними разгорелся с новой силой. Меня он мало занимал. В душе ерзала досада: чем это старпом прельстил Аннабель Ли? Мужчина, конечно, видный — высокий, ладно скроенный, умное волевое лицо. В глазах на сей раз ничего злого, и даже жесткие складки у рта смягчились. Но досада от этого только росла и вырвалась злобой, когда старпом сказал:
— А супругу ты выбрал ничего. Загадочная, прямо-таки космическая красота.
— Попытаешься ухаживать — убью! — пригрозил я, сжимая кулаки.
— Браво! — расхохотался старпом и, посерьезнев, сказал: — Нет, художник, не убьешь. Куда уж тебе. И успокойся. Не в моем она вкусе. Ты считаешь меня дьяволом. Льстишь, конечно. Куда мне до дьявола. И все же я свиреп. — На губах его мелькнула усмешка. — И моей свирепой личности под стать настоящая царица, с этакой надменной осанкой, со злым повелевающим взором. А разве это царица? Так, романтический туман.
— Да, не в твоем она вкусе.
— К тому же ты меня знаешь давно. Разве я бабник?
— Не замечал, — согласился я и успокоился.
А вечером… Вот уж не знаю, что случилось со мной вечером. Я и не заметил, как поддался его веселому нраву, уму и… обаянию. Да, да! Обаянию! Чудовищно противоречив, многолик и непонятен этот человек. Не случайно жаба споткнулась на нем. Вселенную вычислила, а его не смогла.
Надолго остался в памяти тот удивительный, какой-то интимно-дружеский вечер. Стоит лишь представить: в камине, потрескивая, весело горят дрова, фрейлины подают чай, фрукты, вина. Старпом улыбается, а капитан так и тает от блаженства и благодушия.
А царица! С расширенными глазами и чуть приоткрыв рот, как ребенок, которому читают страшную сказку, она завороженно слушала занятного гостя. Тот был просто в ударе. Красочно, с юморком и живыми образными деталями живописал он жуткую драму в мезозое, когда он, будучи тиранозавром, сражался с Крысоедом-тиранозавром. Аннабель Ли вскрикнула, когда старпом сокрушенно закончил:
— И все-таки сожрал он меня. Но потом я был с лихвой вознагражден: стал великим вождем. — И рассмешил нас, когда с хорошо разыгранным огорчением начал жаловаться: — Только вот внешность, материальная оболочка досталась вождю незавидная, прямо-таки комическая. Полненький коротышка, лысенький, с нелепыми суетливыми жестами… Обидно.
Обворожил нас, околдовал старпом. А вечер-то как закончился! Ну просто апофеозом! Когда за окнами потемнело и фрейлины зажгли свечи, в дверях бесшумно появился Черный Джим. Отвесив всем нам изысканно учтивый поклон, что вызвало всех немалое удивление, он обратился к старпому и прогремел так, что стекла в окнах зазвенели:
— Пора в дорогу, сэр!
— Ой, как он меня напугал! — вздрогнула Аннабель Ли.
Черный Джим смутился. Понизив голос до шепота, он поклонился царице и почтительно произнес: