Паломники Бесконечности
Шрифт:
Взмахивая крыльями, Фрида медленно парила в глубине облака, словно искала что-то. И нашла! Мы попали в удивительный грот, похожий на радугу. Полукруглый свод его светился голубыми, алыми, оранжевыми, изумрудно-зелеными кружевами. Они тихо вращались, струились. Сверху проскакивали солнечные лучики, искрами вспыхивали, гасли и снова загорались. Под нами волновались какие-то пушистые холмы, мерцающие многоцветным инеем и хрустальной пылью.
— Присядем, — предложила Фрида, складывая крылья и становясь озерной девой в искрящемся сиреневом платье. — Не бойся, никуда мы не провалимся.
Я сел на мягкий зеленый холм и
— Да ты еще больше похорошела, — удивился я.
— Я ведь дома, в своей… Как это ты сказал про облака? В своей стихии.
— Только вот пустовато здесь.
— А я думаю, что здесь тоже есть синие озера, зеленые острова, дворцы. Только мы не видим их, потому что… Не знаю, как выразиться, не нахожу слов.
— И здесь тоже есть живые существа. Но слишком, наверное, некрасивые. Облако не решается показать их, чтобы не оскорбить наше эстетическое чувство, не шокировать, — сказал я и поморщился. «Шокировать», «эстетическое чувство» — таким языком можно говорить с Великим Вычислителем в жабьем болоте, но не со сказочной Фридой и не в этом сказочном царстве.
Не в пример мне Фрида силилась выразиться поэтичнее и образнее, но не смогла, не нашла в человеческом языке нужных слов.
— А может, они не такие уж безобразные, — возразила Фрида. — Просто совсем-совсем другие.
«Она не такая уж глупышка», — подумал я и воскликнул:
— Да ты не только похорошела, но и поумнела!
— Правда? — обрадовалась Фрида. — И ты любишь меня?
Взглянул я в сияющие глаза Фриды и почувствовал на миг какой-то трепет, почтительный страх — на меня глядит душа и тайна мира! Справившись с замешательством, сказал:
— К сожалению, мы очень разные. Ты лучше меня. Я кое-как и на короткое время слеплен из земного праха. Ты же вечна, ты соткана из этих волшебных облаков, из земных туманов и звездного сияния.
«Боже мой! — мысленно воскликнул я. — До чего опять пошло». Но Фриде почему-то понравилось.
— Как удивительно ты говоришь, — прошептала она и грустно вздохнула. — Неужели между нами ничего невозможно?
— Возможно, Фрида. Но совсем другое. Рядом с тобой мы, люди, словно рядом с душой Вселенной, с ее тайной. — И подумал: «Фрида почему-то ярко выделяется среди других птиц Сиреневого озера».
Я спрашивал Фриду, кто она и откуда? Что думает о мире? Какой он, этот мир? Фрида изо всех сил старалась выразить себя, раскрыться. Иной раз казалось: вот она, конечная тайна, совсем рядом… Но нет. То были какие-то неясные, ускользающие образы, что-то невыразимо прекрасное и тающее как дым. И я досадовал: то ли Фрида знает все, то ли не знает ничего.
— Не могу, — жалобно призналась она. — Нет таких слов.
Да, нет у нее и у нас таких слов и понятий. Возможно, Фрида — это попытка облаков, а может быть, и всей Вселенной, предстать в понятном для нас прекрасном образе. Прекрасный образ, несомненно, удался, но он совсем непонятный. Сами же облака ничего сказать не могут, они лишены индивидуальности и личного сознания, в том числе, к сожалению, морального сознания. Они не понимают наших тревог и волнений, не знают, что для нас хорошо и что плохо. Таинственные облака по ту сторону наших переживаний и ценностей, «по ту сторону добра и зла». Само по себе это, может быть, и мудро: разве
— О чем задумался? Посмотри, до чего красив наш дворец, — пыталась расшевелить меня Фрида.
Грот, конечно, прекрасен. Словно живой, он постоянно менял свой лик, струился мерцающей радугой. Но недобрые предчувствия только усилились: чем все это кончится?
— Ты совсем загрустил, — участливо сказала Фрида. — Вернемся?
Вернулись мы, когда на озеро уже ложились сумерки. Опустились рядом с этюдником, и нас тут же окружили озерные девы.
— Ну и загуляли, — посмеивались они. — Царица уже беспокоилась. Все спрашивала: «Где они? Где?»
Царица! Словно теплая волна накатила на меня и смыла все тревоги. Все будет хорошо, все будет прекрасно! Сегодня же под деревом с его лунно сияющими цветами увижу мою Аннабель Ли.
Однако под деревом меня ждала буря негодования и ревности. Лицо царицы гневно хмурилось, в ее глазах, потемневших, как грозовая туча, сверкали молнии.
— Что это значит? Что за прогулочки с хорошенькими девушками?
— Господи, до чего ты земная! — обрадовался я и, притянув к себе Аннабель Ли, поцеловал ее в лоб и зашептал: — Опомнись, подружка. Фрида не девушка, а всего лишь сказочная птица.
— Знаю, но ничего не могу с собой поделать. — Аннабель Ли попыталась улыбнуться, но безуспешно: на сердце у нее все еще скребли кошки. — Но признайся: Фрида ведь хорошенькая?
— Хорошенькая. Но портрет ее писать больше не буду.
— Нет, нет! Можешь закончить портрет. Так уж и быть, разрешаю. — Аннабель Ли рассмеялась: гроза прошла. — Но тебя никому не отдам. Этой же ночью мы с тобой тайно… Как это у людей принято говорить? Вспомнила! Тайно обвенчаемся, станем мужем и женой. Капитан, твой бывший начальник, даже ни о чем не догадается.
Но капитан догадался, хоть и не сразу.
— Извини за резкий отзыв о картине, — сказал он мне за завтраком. — Картина сильная. Мы ее сегодня переправим в студию при нашем университете. Там и будешь заниматься живописью.
— Заниматься живописью можно и здесь.
— Можно. Но нельзя же вечно оставаться в гостях.
— А я не гость.
Мы с Аннабель Ли посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Я здесь дома.
— То есть как это дома? — Капитан непонимающе заморгал глазами. Но, увидев наши сияющие лица, расхохотался. — Вон оно что! Ах я, простофиля! Мог бы и догадаться. — Выскочив из-за стола, он засуетился, обнимал нас и приговаривал: — Милые мои, поздравляю! И венчать! По христианскому обычаю! Не знаете, что это такое? Узнаете! Сегодня же! Помнишь симпатичную деревеньку? Там есть прелестная церковь.
— А что, мне эта идея нравится, — сказала Аннабель Ли. — Но сегодня не получится. Надо оповестить ваших друзей — боцмана и юнгу. Надо же и мне повидать их. Мои фрейлины доставят их сюда.
В полдень с Бирюзового океана прилетели две птицы. В небе мы увидели забавную картину. Юнга, вертя головой, с любопытством посматривал вниз. Боцман невозмутимо и важно восседал на птице, а из трубки его валил дым, как из пароходной трубы.
— Какой восхитительный морской волк, — прошептала царица, когда боцман, приземлившись, враскачку зашагал к нам.