Память (Книга 2)
Шрифт:
Субудай без пояснений Бурундая понял, что передовые сотни обрыскали все пустые селеньица вокруг крепостенки, сейчас чутко спят у жарких огней, подкрепившись мясом последних запасных коней. Впереди, как сказал урусский певец, совсем нет сел, только через два перехода по речному льду стоит еще одна деревянная крепость со странным именем Молвотицы, укрепленная за зиму юным княжичем Александром...
– Тоже предположение?– Новгород Великий не мог оставить без контроля главную стратегическую и торговую дорогу в глубь Руси - Селигерский путь. При частых междоусобных войнах крепости Торжок, Березовский Рядок, Молвотицы и, быть может, Великий Заход прикрывали дальние подступы к городу с юга, как позже феноменальные каменные прикрытия защитили Новгород с запада и севера. Бурундай разумно поступил, проскакав мимо этой крепости, - взять он ее быстро не сможет, лишь потеряет время и людей. Субудай вскинул голову, засверлил глазом урусского певца и спросил о главном: - А где сухая дорога к солнцу? Если солжешь, я выну тебе сердце... Что сказало солнце братьям?– Оно хотело сказать, что греет всех, если люди идут вместе... Хозяин юрты задумался и услышал бормотание кипчака вперебой с плавной речью уруса: - Сухая дорога тут была в те времена, когда жили братья-батыры, а сейчас везде снег и лед, потом везде будет вода. Субудай подал кипчаку знак, чтоб они уходили. Когда полог перестал колыхаться, Субудай повернул красное веко к Бурундаю: - Ты станешь большим воителем. Внуку Темучина сыну Джучи мы завтра скажем, что надо поворачивать морды коней... А он, Субудай, готов был остаться в этих снегах навек, только б выбрались из них живыми его сыновья Урянктай и Кокэчу... Коней совсем нечем кормить, вся сухая трава вокруг и впереди сожжена. И урусы на сытых подкованных конях зальют эти путаные ледовые дороги кровью его воинов. А под стенами Новгорода войско захлебнется водой, как тарбаган в норе. Что скажет Великая Степь? Позор падет на его седую голову, и Урянктай с Кокэчу лишатся будущего... Нет, и Субудай должен уйти отсюда, не потеряв лица! Всю жизнь он возжигал огнем свою славу непобедимого и не может погасить ее в здешних снегах, когда их пропитает вода. В степь!
19
Итак, искать Игнач крест в районе теперешних Крестцов так же бессмысленно, как искать его в окрестностях средневековой норвежской Христианин или на современном киевском Крещатике. Но где его все-таки искать? Да здравствует бескорыстное и беспокойное, скромное и деятельное племя краеведов! Пока я собирался на Селигер, Щебериху и Полу, там, оказывается, все исходил да исплавал другой человек, который давно занялся розысками Игнача креста, пришел к интереснейшим самостоятельным выводам, затратив на эту работу годы. И это было не любительское развлечение, а именно работа-изучение летописей, архивов, исторической и географической литературы, кропотливое накапливание фактов, поездки, встречи, даже раскопки. Краевед С. Н. Ильин установил, что действительно самый спорый летний и зимний Селигерский путь от Твери и Торжка к Новгороду шел по озеру Селигер, затем через волок в два с половиной километра на озеро Щебериха, откуда по рекам Щеберихе и Поле к озеру Ильмень. На волоке, в середине этого важнейшего торгового и военного пути, а не в начале, как ошибочно сказано в публикации о работе С. Н. Ильина, для его охраны и промежуточного торга стояло древнее сторожевое Березовское городище, или - по-старинному Березовский Рядок. В тридцати километрах ниже по Щеберихе был другой охранный пост-Молвотицы. В публикации ничего не сказано о Великом Заходе, расположенном на Поле еще примерно через тридцать километров. Пола в этом месте начинает большую петлю, отклоняющуюся от прямого пути к Новгороду, и зимник, возможно, здесь спрямлялся, экономя путникам время и силы. Субудай должен был направить свой авангард именно по этому, самому короткому и торному пути! О следах пребывания орды говорит и местная топонимика - в этом районе есть селения Большие Татары и Малые Татары, стоит на Селигере также село Неприе, жители коего, сказывают, не прияли пришельцев, взялись за топоры и вилы, а еще село Кравотынь, в котором, по преданию, орда вырезала всех от мала до велика. Один из главных аргументов краеведа - совпадение расстояния, потому что от Березовского городища до Новгорода около двухсот километров, то есть сто летописных так называемых больших верст по тысяче саженей каждая, а если быть совсем точным, от Новгорода до Игнача креста ровно 213 километров сегодняшним счетом. Ну а где мог стоять Игнач крест? Конечно же у теперешней деревни Игнашовки на правом берегу Щеберихи! С. Н. Ильин доказал, что селеньице это древнее, найдя в старинной переписной книге упоминание деревни Игнашово, числившейся в Березовской волости. Географическое ее расположение весьма примечательно-здесь в Щебериху впадает приток Циновля, и крест стоял, скорее всего, на мысу, вблизи устья Циновли. "Купцов, плывущих с севера, он предупреждал: начинается трудный участок, впереди волок. Плывущим с юга напоминал: трудность позади. По" тому что от впадения Циновли река становилась более пол" новодной, вполне доступной для судоходства". И есть еще один, самый убедительный аргумент, кажется раз и навсегда решающий двухвековой спор ученых о местонахождении летописного Игнача креста - С. Н. Ильин вместе с лесничим К. П, Тихомировым нашел этот крест! Он лежал в земле старого кладбища, и его долго выкапывали. Грубый, массивный и тяжелый каменный крест этот очень похож на Изборскии, Стерженский, Лопастицкий, Нерльский кресты, древность коих доказана. Правда, найден он был не в Игнашовке, а в Березовском городище, что на десяток километров отстоит от приметного мыса. Очевидно, судьба креста похожа на судьбы его ровесников и собратьев. За прошедшие века Лопастицкий крест то увозили, то возвращали на место. Не раз перемещали Нерльский крест, который был в конце концов обнаружен тоже на одном из местных кладбищ. Знаменитый Стерженский крест с новгородской надписью XII века нашел в XIX веке помещик Обернибесов, выкопал его из земли и поставил над прахом своего предка, похороненного в XVIII веке на кладбище погоста Стерж. О судьбе еще одного каменного креста, непосредственно связанного с нашествием орды, у нас большой разговор впереди...
Любознательный Читатель. Таким образом, наш большой вопросительный знак мы можем снять с карты?– Правда, подлинность найденного креста научно не подтверждена. И если летописные версты были вдвое короче, то, значит, остатки орды прошли ледовыми дорогами на сто километров дальше и были остановлены новгородцами где-то в районе нынешней Старой Руссы.– И хорошо бы еще раз вернуться к весенней распутице 1238 года... Удивительна все же сила инерции в нашем мышлении! Автор журнальной публикации о поисках и находках краеведа С. Н. Ильина, обещая в подзаголовке статьи ответить на вопрос, "почему татары повернули обратно", пишет: "Испугавшись весенней распутицы, Батый отдал приказ об отступлении". Научных работ на эту тему мне найти не удалось, и я обратился к знатокам края, любителям его старины - что они думают о причинах отступления орды? Последовал дружный ответ - конечно, весенняя распутица, половодье, это же всем известно! Несколько отличаются от других письма ко мне новгородского
Конечно, писатель может изображать далекое прошлое так, как он его видит, и вопрос о том, скажем, были ли у Игнача креста Батый и Субудай, для нас не столь важен, хотя я-то думаю, что они не скакали в авангарде войска. Берусь доказать более существенное - на конечной остановке орды по пути к Новгороду не было ни "рыхлого снега", ни "набухших бурных потоков", ни "черной вязкой" топи... В. Ян, по всем признакам, предполагал, как - и многие, что Игнач крест стоял где-то в районе современных Крестцов, потому-то и нет у него ни слова о Селигере и Селигерском пути. В связи с этим вспоминается мне последняя по времени массовая публикация на занимающую нас тему. В "Комсомольской правде" за 10 сентября 1978 года маршрут орды связывается с озером Селигер, хотя ничего решительно нет о дальнейшем ее пути к Игначу кресту и великолепно представлена та же распутица.
Любознательный Читатель. Нельзя ли открыть этот номер?– Пожалуйста... "С юго-востока до Селигера в 1238 году докатились конные орды завоевателей. Воображение Батыя, покорившего многие земли, дразнили теперь Псков и Новгород. "Посекая людей яко траву", двигалось войско к желанной цели "селигерским путем". И осталось до Новгорода всего несколько переходов, когда озеро вскрылось..." - Выходит, что лихая степная конница скакала назад по вскрывшемуся Селигеру, то есть по воде?!– Выходит так, но простим это заблуждение побывавшему на Селигере журналисту, - у него все же были благие намерения... Далее он, нагнетая подробности, пишет, что "текущие в Селигер речки набухли весенней водой", "непролазными стали болота", и подытоживает: "Селигер, воды, в него текущие, и глухие леса без дорог загородили, прикрыли Новгород".– Но ведь здесь как бы подразумевается, что, не будь вскрытия Селигера, набухания рек, непролазных болот и глухих лесов, орда взяла бы Новгород.– Скорее всего, это идет от приблизительности представлений, полученных из школьного учебника. И пользы, конечно, от такой публикации нет никакой. Тираж популярной молодежной газеты более десяти миллионов экземпляров, и трудно даже подсчитать, сколько умов смолоду запутает такая статья, кривым зеркалом отражая важнейший момент отечественной истории!– Книги все же читает поменьше людей...– Не скажите! Газета мелькнула - и будто ее не было, а книга стоит на полках и ходит по рукам долгие десятилетня. Да и тиражи, знаете, вполне сравнимы! В. Ян напечатал "Батыя" в 1942 году, а 15 июня 1979 года состоялось заседание комиссии по его литературному наследству с участием академика И. И. Минца, профессоров А. И. Немировского и С. Г. Исакова, писателей-историков и литературоведов. Из сообщения в печати о работе комиссии стало известно, что исторические романы покойного писателя "изданы, кроме СССР, в 35 странах мира на 40 языках, всего свыше 250 раз, что "сейчас готовятся в свет новые издания" и "намечены мероприятия по популяризации творчества В. Яна". Романы те, конечно, будут переиздаваться, но следовало бы к ним сделать примечания серьезных историков, в частности о двухнедельной обороне Торжка, Селигерском пути, дальнейшем маршруте орды и, конечно же, о набившей оскомину распутице...– Оставим, пожалуй, литературу и журналистику... Как сегодня толкуют этот важнейший поворотный момент нашего прошлого историки?– Мнений всех их я, конечно, не знаю, но однажды с удивлением прочел соображения известного исследователя о том, что Новгород якобы откупился от Батыя богатыми дарами, хотя абсолютно никаких доказательств этого не существует. А вот передо мной переработанное и дополненное третье издание "Краткой истории СССР", солидный обобщающий труд, выпущенный Институтом истории СССР АН СССР и поступивший в массовую продажу весной 1979 года. В разделе, который нас интересует, как и о романе В. Яна "Чингиз-хан" или в большом свежем романе И. Калашникова "Жестокий век", тоже посвященном Чингиз-хану, нет ни слова о государстве Цзинь, хотя чжурчжэни, потомки которых живут на территории нашего Дальнего Востока, четверть века героически сражались с монгольскими, киданьскими, тангутскими и китайскими армиями. Что же касается истории Руси того периода, то в соответствующей главе нет ни слова о двухнедельном штурме Торжка и семинедельной обороне Козельска...– Но это краткий курс...– Да, но в нем почему-то все же говорится о пресловутой распутице! Причем давнее предположение С. М. Соловьева о том, что орда повернула от Новгорода, боясь "приближения весеннего времени" (курсив мой.-В. Ч.), преподносится так, будто весна к тому моменту уже наступила и распутица отрезала орде путь к Новгороду.– Интересно бы узнать, как это там сформулировано...– Да ради бога... "Из Владимирского княжества Батый двинулся на Новгород, но ввиду весенней распутицы приказал, не дойдя 100 верст до Новгорода, повернуть на юг, с тем чтобы перезимовать в приволжских степях".– Признаться, несколько неожиданная логика. Повернул из-за весенней распутицы, дабы за девять месяцев до наступления зимы перезимовать!.. Но как все-таки можно сегодня доказать, что распутицы не было и не она спасла Новгород?– Летописи, в которых разбросаны бесчисленные сведения о состоянии дорог в связи с военными походами и другими большими событиями, повторяю, дружно молчат о распутице у Игнача креста. Однако это еще не доказательство... И давайте-ка начнем с установления точных дат. Как известно, Субудай начал штурм Торжка 22 февраля 1238 года, хотя вышел к нему, наверное, на несколько дней раньше, потому что к штурму надо было подготовиться, захватить в окрестностях остатки зерна и фуража. "И Торжку несть места, ни веси, ни сел такых, иже не воеваша",- сообщает Новгородская 5-я летопись...– Но откуда эта точная дата - 22 февраля?– Раскроем Троицкую летопись: "оступиша градъ Торжекъ, на Сбор по Федоровой неделе". В Новгородской Первой летописи то же самое: "оступиша градъ Торжекъ на Зборе по Федоровой неделе". Даты нет, но по церковному календарю неделя поминовения святого Федора начиналась 15 февраля в понедельник и кончалась в воскресенье 21 февраля 1238 года. В Тверской летописи указывается точная дата: "...придоша къ Торжку, в неделю первую поста, месяца февраля в 22 день"... Правда, с понедельника 22 февраля 1238 года началась вторая неделя великого поста, продолжавшегося семь недель и завершившегося пасхой 4 апреля...– А дата взятия города? Новгородская Первая летопись: "биша пороки по две недели"; Троицкая: "и бишася пороки по две недели"; Тверская: "и бишася ту окаании по 2 недели".– Значит, учитывая, что 1238 год был не високосным, то город пал 7 марта?– Летописи указывают более точную дату. Троицкая: "и тако погании взяша градъ Торжекъ месяца марта 5, на средохрестье"... Тверская: "И тако погании взяша градъ месяца марта в 5 день, на память святого Конона, в среду 4-ю неделю поста". Есть некоторые расхождения дат с данными церковного календаря, и я никак не могу их свести. Они появились, очевидно, в летописных строках, начертанных значительно позже события. По церковному календарю с датой сходится, однако, день поминовения святого Конона Исаврийского, который отмечался действительно 5 марта старого стиля, на третьей седмице великого поста. Есть и другие летописные варианты, но по общему развитию военных событий зимы 1238 года штурм Торжка так или иначе приходился на конец февраля-начало марта. Скорее всего, Субудай еще до взятия города выслал, по своему обыкновению, вперед разведку и, быть может, авангардный отряд. Но мы для отсчета возьмем все же главную и точную дату - 5 марта 1238 года, когда основные силы орды, овладев Торжком и добыв спасительное зерно, пошли к Селигеру, Так вот, у Субудая было в запасе, по крайней мере, полтора месяца, чтобы дойти до Новгорода прочными и ровными ледовыми дорогами через замерзшие болота и озера.– Полтора месяца?! А до Новгорода по Селигерскому пути было всего несколько конных бросков... Но полтора месяца - не слишком ли?– Не слишком... Мы, правда, не знаем, когда вскрывалась в ту пору Селижаровка, вытекающая из Селигера на юго-восток к Волге, или озеро Ильмень, на берегу которого стоит Новгород. Но имеем эти среднестатистические научные данные для нашего времени и с уверенностью можем сказать, что до половодья, прерывающего почти на два месяца всякое сообщение в средневековой Руси, было тогда еще очень и очень далеко. Причем тамошние реки и озера в XIII веке вскрывались намного позже, чем сейчас.– Как это доказать?– Открытая вода вначале появляется на водоразделах, в ручейках, в истоках речонок, потом вскрываются маленькие речки, притоки, за ними большие реки и в последнюю очередь озера. Современная лесная наука точно установила, что Валдай и все другие водоразделы района, все ручьи и реки Приильменской низменности были тогда надежно прикрыты хвойными дебрями, не пропускавшими солнечные лучи к снегам. Рубить лес вдоль Селигерского пути начали еще в средневековье. Смоляные мачтовые древостои обращались в города и села, в храмы, сараи, мельницы, в многослойные мостовые, стлани, топливо. Постройки, однако, быстро сгнивали, требуя замены, то есть новых рубок, а из-за особенностей местного климата и рельефа вырубленные площади не порастали первозданным лесом, покрывались кустарником и заболачивались. Однако самый тяжелей урон лесам Приильменья нанесло солеварение. Советские археологи, работавшие в Старой Руссе, нашли остатки солеваренных печей, чанов, рассолопроводных труб и рассольных колодцев уже в слоях середины XI века! С веками этот промысел развивался, и, согласно писцовым книгам, в 1625 году в Старой Руссе работало более 500 солеварниц. Легкодоступное и дешевое топливо постепенно истощалось, солеварение становилось невыгодным, но и через сто лет ученый сподвижник Петра I Иван Кирилов писал о Старой Руссе: "При сем городе... прежде бывало до 200 варниц, когда свободный торг был, а ныне 75 варниц". В 1771 году здесь построили крупный солеваренный завод, однако позже промысел полностью прекратился, как фиксируют современные исследователи, "из-за отсутствия дешевого топлива". А в XIX веке ученые забили тревогу по поводу исчезновения здешних лесов - в 1805 году, например, академик Н. Я. Озерецковецкий, в 1856 году академик Э. И. Эйхвальд, нашедший в больших болотах Приильменья "толстые корни сосен и других хвойных деревьев". В настоящее время сильно истощенные леса района, покрытые вторичными лиственными древостоями, продолжают рубиться мощными леспромхозами, изреживаться ветровалами и заболачиванием. Изреженные лиственные леса, открывающие веснами доступ солнца к снегам, мелиорация, увеличение площадей распаханных и застроенных земель, обмеление рек, развитие дорожной сети и так далее - все это вызывает в наше время более раннее и ускоренное по сравнению со средневековьем таяние снегов, а значит, вскрытие рек и озер. И вот, несмотря на все эти обстоятельства нового времени, Селигер ныне вскрывается примерно в середине апреля. Что же касается Ильменя, то, по научным среднестатистическим данным XIX века, когда окрестные леса были все-таки погуще нынешних, он вскрывался 30 апреля. А реки? "Весною, ранее всего, в половине апреля вскрываются реки на юго-западе Озерной области", - сообщает путеводитель "Россия" (т. III, с. 39). Это сведения конца XIX века. "Юго-запад Озерной области" - юг Новгородской, где реки в марте 1238 года, безусловно, стояли подо льдом. И еще мне вспоминается, что брат мой Иван в Отечественную войну возил снаряды по тамошним речным, болотным и озерным льдам в марте и апреле, вспоминается и народная пословица "марток - надевай трое порток" и разговор с одним военным специалистом, уверявшим меня, что по мартовскому и апрельскому болотному льду на учениях, проходивших как-то в трехстах километрах южнее Селигера, он перегнал колонну танков и бронетранспортеров... Итак, в распоряжении Субудая был почти весь март 1238 года, две-три апрельские недели; татарская легкая конница могла доскакать до Новгорода по ровным и уже привычным ледовым дорогам, тем более что в XIII веке, как установила наука, в северном полушарии наблюдалось повсеместное похолодание - климатологи называют его малым ледниковым периодом. И, наконец, есть бесспорная и очень для нас важная календарная дата, на которую почему-то никто из историков до сих пор не сориентировался. Ровно через четыре года после отступления орды от Игнача креста, в марте месяце, большое войско Александра Невского вышло в поход против рыцарей Тевтонского ордена. Общеизвестно, что в этом месяце был штурмом отбит Псков, но далеко не все знают, что первому фронту помог тогда младший брат Александра Андрей Ярославич, который со своими владимиро-суздальскими полками прошел в том же марте тысячу километров по низинным, болотистым, изрезанным многочисленными реками и озерами местам - это возможно было только в конном походе ледовыми дорогами! Сложный маршрут Александра известен, так же как и маршрут захватчиков, главную ударную силу которых составляла тяжелая рыцарская конница. Русские войска перешли Чудское озеро и решили дать бой у его восточного берега, где в случае сквозного прорыва мощной, но неповоротливой "свиньи" она оказалась бы беспомощной перед крутым берегом, лесом и глубоким снегом, крючьями, мечами, булавами, ножами и копьями русских дружинников и ратников. Карл Маркс: "Александр Невский выступает против немецких рыцарей, разбивает их на льду Чудского озера, так что прохвосты... были окончательно отброшены от русской границы". К словам, выделенным авторским курсивом, я бы прибавил уточнение "на льду" - известное историческое обстоятельство, очень важное для нашей темы. Остается добавить, что Ледовое - заметьте, дорогой читатель, Ледовое! побоище на Чудском озере, которое намного сильнее, чем Селигер, испытывало смягчающее влияние Атлантики, произошло 5 апреля 1242 года, и русские воины, в том числе и конные, успели к родным очагам до наступления весеннего половодья, примерно на пятьдесят дней прерывающего всякое сообщение в средневековой Руси... Таким образом, если считать по новому стилю, лед на Чудском озере держался еще 12 апреля. Конечно, год на год не приходится, но в дальнейшем нашем путешествии мы познакомимся с такими обстоятельствами весеннего бегства орды в степь, которые не оставят у нас никакого сомнения в том, что Новгород был спасен вовсе не распутицей или вскрытием Селигера, и давнее историческое заблуждение будет окончательно рассеяно... Теперь же нам следует установить обратный маршрут Бату- Субудая.
Любознательный Читатель. Это возможно?– Субудай выбрал наивыгоднейший путь - кратчайший, легчайший и безопаснейший, да еще с попутным прокормом.– В каком же направлении?– Авангард Субудая, доскакавший до Березовскего Рядка и Игнача креста, ставка Бату с охраной и основные силы орды, если они успели дойти до озера Селигер, на обратном пути в степь меняли направление пять раз.– Откуда это известно? Кто поверит, что можно сегодня проложить столь точный маршрут?– Вы сами найдете даже точки поворотов. Этот маршрут легко прокладывается на подробнейшей современной карте, и отклонения кое-где вправо-влево от реального пути Субудая едва ли составят несколько сот метров... В путь?
20
Любое решение или поступок на войне - результат выбора между необходимостью победить и возможностью уцелеть. В покоренных городах Руси орда не оставляла ни гарнизонов, ни, говоря по-современному, комендантов, и вот. все войско скопилось в районе озера Селигер. Субудай размышлял. Он принес в жертву великому богу войны Сульдэ всех людей последнего непокорного города и весь полон, а сейчас, за эту ночь, надо было принимать важнейшее решение - какой дорогой идти к степи? Великий хан не простит ему гибели брата, младшего сына Темучина, ссор между Бури, Гуюком и внуком Темучина сыном Джучи. Главная задача победившего, но погибшего войска состояла теперь в том, чтобы сохранить на пути в степь чингизидов - с их добычей. Нужно идти по возможности вместе только тогда чингизидов сберегут недреманное око, опыт, осторожная мудрость и великие воинские доблести Субудая. Последние сообщения тыловой разведки говорили о том, что по всей стране урусов стучат топоры. Новую встречу с таким количеством топоров, что повыбивал из рук врагов Бурундай на Сити, сабли воинов Субудая еще выдержат, но сколько останется потом сабель и чингизидов? Урусский топор в этой лесной стране может стать куда более грозным оружием, чем сабля или меч. Вспомнилось, как сотня его воинов из маленького, взятого общим пятидневным штурмом городка урусов, где всем коням не хватило корма, бросилась с пленным проводником в нетронутое лесное, селение и не вернулась. Субудай подумал было, что они стороной обошли обоз внука Темучина сына Джучи, миновали дебрями сторожевые заслоны и ускакали, Как зайцы, в бескрайнюю степь. Однако разведка вскоре донесла, что увидела в большом и свежем древесном завале воинов с рассеченными головами и закаменевших от мороза коней с переломанными ногами. Он послал три карательные сотни, чтоб примерно наказать жителей этого жалкого селеньица, только оно было пустым - ни скотины, ни фуража, ни людей, а снега, валившие тогда день и ночь, перемели следы. Воины погрелись у горящих жилищ и вернулись ни с чем, потеряв среди древесных завалов еще несколько добрых коней. Скорей, скорей отсюда, пока снега не пропитались водой! Конь незаменим в степи, но он не может преодолеть даже небольшую, в какую-нибудь версту, низину, если снег осел и просырел. Каким путем остатки грабительского войска вернулись в степь? До вожделенных южных просторов, где солнце уже растопило снега на взгорках и даже вызеленило их кое-где молодой травкой, было - в какую сторону ни пойди - около тысячи километров сегодняшним счетом, но в старину расстояния исчисляли временем, нужным для их преодоления, что было практичней, потому как сразу, одной мерой, учитывались особенности и состояние пути, средство и способ передвижения, тяжесть груза, препятствия и пора года. Мне кажется, не случайно наш язык произвел слова "дорога" и "дороговизна" от одного корня, и, должно быть, изучающие русский иностранцы, встретив словосочетание "дорога дорога", думают, что это опечатка, пока не расставят семантических ударений. Нам из века в векпри наших-то расстояниях, климате, пересеченности и сырости низинных пространств - недоставало сил, чтобы поддерживать в хорошем состоянии даже летние дороги, которые, чуть отклонись в сторону от городов, были неготовыми, как обобщенно и просто названы они в "Слове о полку Игореве". Вспомним также, что даже на степном юге воинам Игоря пришлось за неимением других средств гатить в начале мая какие-то болота трофеями... А вот другие документальные - из века в век - свидетельства о состоянии наших дорог. Почти тысячелетие назад один юноша-курянин среди лета доехал с купцами из родного города до Киева, преодолевая в день всего по двадцать три версты. Через семь лет после того, как Субудай решал, какой маршрут в степь ему выбрать, эмиссар папы римского Плано Карпини затратил на сто двадцать. верст от того же Киева до Канева целых шесть дней, то есть ехал еще медленнее, чем добирался из Курска будущий преподобный Феодосии. Спустя двести лет другой путешественник, венецианец Иосафато Барбаро сказал о наших летних лесных дорогах: "Летом в России никто не отваживается на дальний путь по причине большой грязи и множества мошек, порождаемых окрестными лесами, почти вовсе необитаемыми". И в степях, и в лесах дожди превращали овраги и речушки в непреодолимые препятствия, а болотца и луговые низины в "грязи непроходимыя", как писал с летней дороги еще через двести лет царь Алексей Михайлович, который оставил тогда повозки и "перебрался на вьюки". Спустя еще два века дороги Новгородской, Тверской и Московской губерний, по свидетельству авторов "Полного географического описания нашего Отечества", все еще находились "в довольно-таки первобытном состоянии". Труд тот был, кстати, посвящен памяти А. С. Пушкина, который близко и подробно знал эти дороги, мечтательно-пророчески написав:
Когда благому просвещешю Отдвинем более границ, Со временем (по расчисленью Философических таблиц, Лет чрез пятьсот) дороги верно У нас изменятся безмерно: Шоссе, Россию здесь и тут Соединив, пересекут; Мосты чугунные чрез воды Шагнут широкою дугой; Раздвинем горы; под водой Пророем дерзостные своды...
Время, однако, поускорилось - есть уже сегодня и шоссе, и мосты, и метро, и горы кое-где раздвинуты. Но в отдаленных местах Валдая, как и всего Нечерноземья, еще и сегодня пути-дороги таковы, что водители мощных грузовиков не рискуют кое-где ехать из одного села в другое без цепей. Русские дороги летом захламлялись и зарастали, прерывались пожарами, сгнившими мостами на бесчисленных реках и притопшими гатями на болотах, петляли да кружили, подчиняясь рельефу, и недаром лишь былинным богатырям было под силу прокладывать прямоезжие пути. Осень с ее затяжными дождями даже предотвращала войны, и у меня немало выписок из летописей разных веков о том, как войска, "распутье деля", останавливались, "лют бо бяше путь", и ждали, "егда ледове встанут", либо возвращались из-за ранних и обильных "коневи до черева" и "человеку в пазуху" - снегов. Подытожим. В древности, средневековье и в новое время летом, осенью и зимой ездили люди на телегах, санях или верхом русскими дорогами, но пути эти были многотрудны, длительны, опасны и нередко сопровождались человеческими жертвами, о чем не единожды упоминают предания и первые наши историки. Нет в летописях только ни одного упоминания о благополучных путешествиях и походах весенних, потому что в эту пору года никаких дорог не было, а половодье, так же как и осенняя распутица, не раз властно пресекало даже военные действия. Вспомню хотя бы два таких случая, что приключились незадолго до событий на Селигерском пути. Весной 1226 года двинулся было на Киевскую Русь король венгерский, но, как сообщает Ипатьевская летопись, "Днепроу же наводнившюся, не могоша переити". Правда, тут надо сделать поправку на описку переписчика - в протографе значился, конечно, не Днепр с Киевом, стоящим на высоком, незатопляемом, доступном с запада берегу, а Днестр, но сути дела это не меняет. А за три года до первого нашествия орды вешние воды прервали русский поход в литовские земли: "Весне же бывши, поидоста на Ятвязе и приидоста к Берестью реками наводнившимися, и не воэмогоста ити на Ятвязе". Субудай знал, что страна урусов лежит в глубоких болотах, меж которых скоро потекут по разным сторонам света бесчисленные потоки воды; он тут останется навек с уцелевшими воинами, добычей и внуками Темучина, если не примет единственно правильного решения - срочно уносить ноги. Он-то, Субудай, бросил бы эти тяжелые тюки с южными шелками и западными сукнами, пышные, занимающие много места меха, но внук Темучина сын Джучи мечтает удивить степь богатой добычей, да и воины, которым достались торбы павших, не захотят без особого приказа расстаться с законным итогом войны, свидетельством их верности заветам Темучина. Пусть, однако, вьючат и ткани, и меха вместе с украшениями для женщин, кубками для мужчин и разноцветными камнями, добытыми саблями в краснокаменных, белокаменных и деревянных жилищах, что построили урусы для своих тощих богов, изображенных на пестрых досках, которые так хорошо горят и греют, если ими кормить костер. Такие богатые и причудливые храмы из природного камня Субудай встречал только перед Железными Воротами в горах гурджиев, но воины-ровесники рассказывали ему, будто в Индии, куда они ходили с разведкой, жилища тамошних многоруких каменных и костяных богов еще причудливее, богаче и полны сверкающих твердых каменьев... Субудай в этом тяжелом походе начал ненавидеть ровесников. Если молодые бросались в город, чтобы скорей добыть женщину, что Субудай перестал понимать, потому что во времена Темучина воин должен был прежде всего найти корм для коня, то эти, поседевшие в походах, как он сам, лезли даже в горящие жилища, чтобы набить суму всем, что попадет под руку - поношенной одеждой и обувью, простыми кожаными поясами, полуоблезлыми звериными шкурами, деревянной посудой. Только в последнем городе урусов по его, Субудая, приказу, малейшее нарушение коего специальные сотни наказывали немедленной смертью, все кинулись гасить горящие строения с зерном. И вот караван готов. Субудай приказал умертвить ослабевших рабов, послал вперед разведку с проводниками и толпу сильных урусов, уцелевших при штурме и питающихся кониной, чтобы искали и чистили тропу, назначил в хвост каравана заслон, и по указке его кнута первая сотня на отдохнувших конях взяла уже протоптанный Бурундаем след.
Любознательный Читатель. Куда же, в каком направлении?– Ответ на этот важный вопрос помог бы рассеять множество исторических недоразумений, увидеть путаницу, разнотолки и ошибки в бесчисленных описаниях давнего лихолетья, расстаться с некоторыми наивными представлениями, застрявшими в нашей памяти с младых, как говорится, ногтей. Помню, меня поразило в юности, что В. Ян, написавший тысячи страниц о нашествии орды на Русь, ни одной из них не посвятил ключевому событию весны 1238 года - двухнедельной обороне Торжка.– Как же он сумел обойтись без этого?– Попытаемся понять. Штурм был начат сравнительно небольшими силами 22 февраля. Отряд Бурундая долго пробирался на большак от Сити и 4 марта, когда пал Торжок, еще находился в Ширенском лесу, где в тот день был убит Василько ростовский. А в примечаниях к своей "Истории Российской" Татищев, подсчитывая число павших городов, уточняет, что "Торжок же и Тверь не в феврале, но в марте взяты". Следовательно, третий крупный отряд штурмовал Тверь, и оба эти города какой-то срок сражались одновременно. История почему-то не сохранила никаких подробностей обороны Твери, но несомненно, что и её осада была тоже очень трудной и длительной. Торжок орда взяла только тогда, когда к нему, хранящему самую важную добычу - зерно, подтянулись со "множеством плена" войска врага, идущие южным направлением от Твери. И вот В. Ян, исходя из неверного положения, будто у Батыя была гигантская армия в четыреста тысяч воинов, и не умея объяснить затяжную двухнедельную осаду Торжка столь подавляющими силами врага, допускает недопустимое - будто от Игнача креста орда возвращалась в степь через Торжок, Тверь, Волок Ламский, Дмитров и какие-то еще "другие города", которые были взяты ими на обратном пути. Вот как об этом говорится в романе: "Татарское войско несколькими потоками двинулось из урусской земли назад в Кипчакские степи. По пути татары захватывали и уничтожали города, грабили и сжигали села, убивали жителей. Были разрушены Торжок, Тверь, Волок, Дмитров и другие города..." Между тем Дмитров и Волок Ламский пали еще в феврале! У Татищева они даже названы прежде городов "другой стороны"-Городца, Костромы, Ростова, Ярославля, и в обратном порядке, означающем последовательный и еще наступательный маршрут к Новгороду-Дмитров, Волок, Тверь, и лишь после того, как сказано, что татары "попустошиша всю землю до Галича Меряского и Торжка", после описания битвы на Сити, следует рассказ о торжокской обороне. Кстати, о возрастающем сопротивлении орде говорит не только героическая оборона Торжка и не менее, быть может, отчаянная защита Твери, но и тот факт, что Галич Меряский, самый северный город, до которого доскакали отряды Бурундая, согласно мнению В. Татищева, возможно, "взят не был". И, как знать, не лежит ли где-нибудь на чердаке или за божницей старого северного или сибирского дома неизвестная науке летопись, в которой есть страничка или хотя бы несколько строк, посвященных обороне Галича Меряского, Твери и, быть может, Березовского Рядка? И нет ли в ней хоть какого-нибудь намека на маршрут орды от озера Селигер?– Но, собственно, зачем нам нужно знать этот маршрут?– Не проследив исхода орды из Руси весной 1238 года, мы не сможем понять финала ее первого грабительского набега, загадки семинедельной обороны Козельска.– Однако как понять Субудая, семь недель штурмовавшего Козельск, этот ничем не примечательный, но еще более "злой", чем Торжок, лесной городок? От него же было совсем близко до степи! И вообще, как Субудай оказался в такой удаленности от основного маршрута, как очутился вдруг под Козельском?– Вот-вот. В Торжке заканчивалось скругление большого вопросительного знака - кровавый след основных сил Орды. Мы его сняли. Однако вы правы еще один большой вопрос остается, и, чтобы ответить на него, нам следует восстановить точный маршрут Субудая до Козельска.– Но как его восстановишь спустя сотни лет, если в известных нам летописях нет ничего об этом маршруте? И неужто историки не задумывались над ним?– Трудов по русской истории - гора, и я, конечно, не мог ее всю осилить ведь за всю жизнь мы прочитываем лишь несколько тысяч книг. Быть может, и
21
Едем в Болдино. Дорога куда как плоха: изуродована тяжелыми грузовиками, заболочена кое-где, просвет над нею затягивается листвой, которая вот-вот сомкнется и образует сумеречный туннель. Это старая Смоленская дорога. Знаменитая дорога! По ней, горделиво красуясь в седле наступал на Москву во главе своих полчищ Наполеон, изрекший незадолго до этого похода: "Через пять лет я буду господином мира, остается одна Россия, но я раздавлю ее". Он ни в грош, видно, уже не ставил героически сражавшуюся Испанию, Англию и Турцию, необъятные Индию и Китай, заокеанские САСШ, но через три месяца этот господин, бросивший по пути свое раздавленное войско, вновь оказался на старой Смоленской дороге, потеряв в России свою славу непобедимого и свое легендарное самообладание... Наш скрипучий фургон западает то одним, то другим колесом, а то и двумя сразу в рытвины и водоемины, цепляет карданом и картером. На переднем сиденье, сразу же за шофером, чтоб не так трясло, едет глава нашей маленькой экспедиции, которого я знаю уже много лет, но каждая встреча и даже каждый телефонный разговор с ним обязательно открывают мне что-то новое, расширяющее мои представления о жизни, истории, архитектуре, о великих трудах и горьком бессилии человека, уже не имеющего ни здоровья, ни времени, чтоб завершить начатое. Он пригласил меня в эту поездку, пообещав интересное. Но пока молчит, сутулится над своей палкой, да и трудно разговаривать в этакой тряске, под шум двигателя. Поехал я охотно - мне хотелось побывать в той точке, где скрестились, пусть и разделенные веками, пути Субудая и Наполеона. Правда, в Вязьме он меня поразил на всю, как говорится, оставшуюся жизнь-не думаю, чтоб довелось еще раз увидеть что-либо подобное! Мы подъехали к большой старинной церкви, одетой почерневшими лесами.– Одигитрия!– произнес он торжественно и многозначительно, как будто одного этого слова было достаточно, чтобы понять все без комментариев. Пошли? Ничего я не понял, и мы полезли наверх по хлипким лестницам и подмостям без перил. Он карабкался впереди, ощупывал попутно кирпичную кладку, на межмарщевых переходах пробовал шаткие доски ногою и отчаянно смело ступал на них.– Вы, пожалуйста, уж поаккуратней там!– крикнул я, когда высота стала расти, подул ветер, а переходы, заляпанные раствором и усыпанные кирпичным боем, сузились. Он ничего не ответил, лез себе да лез, и я не мог успеть за ним, потому что после инфаркта на такую высоту поднимался только по эскалатору метро. Наш спутник, молодой московский архитектор-реставратор Виктор Виноградов, догнал меня и сказал, чтоб я не беспокоился.– Почему?– Любая высота ему нипочем - у него птичье сердце. Виноградов ушел вверх, я пополз за ним, притираясь к изящно выложенным кокошникам, и только тут заметил, что вся кладка не совсем обычна-старинный кирпич массивен, гладок и перемежается в рядочках раствора с математической правильностью; всяческие уголки, переходы, сопряжения сделаны из темно-красных фигурных деталей той же первозданной крепости, а кой-где начали попадаться белокаменные прожилины. Наш старый вожак, не останавливаясь, что-то говорил, но слова отдувало ветром, и Виктор пояснял мне, что этот памятник-архитектурный уникум. В России не осталось памятников о трех каменных шатрах в ряд и на общих сводах, кроме, пожалуй, угличской Дивной. И основной кирпич особый-длина тридцать сантиметров, ширина шестнадцать, толщина восемь с половиной. Детали же кладки-шестнадцати различных размеров и конфигураций!-прошли специальную формовку и обжиг, то есть вся эта игрушка без единого отеса. А тут еще-видите?-все перемежает мячковский белый камень. По изяществу и мастерству каменных работ Одигнтрия превосходит даже Василия Блаженного...– Ну, это уж слишком, - сказал я.– Нет, нет, не слишком, старик-то знает! И вот мы наконец на самом верху, близ огромных крестов и куполов, недавно заново обшитых листовой медью. Под нами весь город, над нами все небо. С колотящимся сердцем я уселся отдыхать на груду битого кирпича, а маленький сухонький старичок, первым сюда поднявшийся, дергал за рукав большого человека в спецовке то туда, то сюда, потом буквально сбежал по лестничным поперечинкам на марш ниже, к шатрам, и еще ниже, к барабанам, обнимал их и щупал, бросая тяжелые, безжалостные слова: - Вы не понимаете, что творите! Вы варвар! Вы губите великий памятник! Ребра шатров неровны, кирпич стандартный, да еще весь в трещинах. А это что? Что это, я спрашиваю?– Бетон, - слышится виноватый голос.– А тут должен быть кирпич! Опять трещины... Вы понимаете, что влага заполнит их, порвет кладку, бетон ваш выветрится и рассыплется... Слушайте, здесь должен лежать тесаный белый камень, а вы опять замазали раствором! И почему не дождались спецкирпича? Ведь шестьдесят тысяч рублей за него перечислено! Журавины сделаны не так, ниши не по проекту, подлинные арки растесаны. А "гуськи" - разве это "гуськи"? Думаете, леса сбросите и снизу никто не увидит ваших безобразий? Это же второй Василий Блаженный!.. Он побежал вниз, и мы начали спускаться за ним. Спускаться всегда опасней, чем подниматься, и мы еще не миновали кокошников, а он, благополучно миновав, как я подсчитал, восемнадцать лестниц, уже шумел на земле. Той осенью ему шел восемьдесят шестой год, и глаза его, загубленные катарактами и отслоениями сетчатки, видели только кроны деревьев да очертания куполов, и то если за ними стояло солнце... Это был замечательный наш архитектор-реставратор Петр Дмитриевич Барановский, и мы по старой Смоленской дороге ехали в его родные места. Он совсем замкнулся после Вязьмы, не проронил ни слова и даже не переку-, сил с нами, отмахнулся.– Памятник будем спасать, Петр Дмитриевич,- подсев к нему, сказал я.- В газету напишу, к начальству пойдем, приостановим работы.– Спасибо. Я их уже приостановил, но поздно... А вы знаете, Наполеон запер в Одигитрии сто человек и приказал поджечь храм, но Платов подскочил, и казаки повытаскивали полузадохшихся людей... Ремонт - в начале-то девятнадцатого века - сделали хорошо, а мы в конце двадцатого не можем... И снова замолчал до самого Болдина. Мы подъехали к монастырю уже затемно, ничего не увидели и расположились на ночлег в деревне Болдино, у здешнего лесничего. Не спалось. Тарахтел где-то движок, собаки вокруг брехали, потому что неподалеку бил стекла тещиного дома упившийся зятек. Петр Дмитриевич скрипел койкой и вздыхал в темноте.– Не спите?– тихо спросил я.– Нет. Не могу ни есть, ни сдать, покуда всего не переживу и не перевспоминаю... Испортили памятник! Это не реставрация, а что-то обратное... Вы, кстати, рисковали сегодня.– Не больше вас. Но я высоты не боюсь, с детства по кедрам лазил... Можно спросить?– Да.– Мне сказали, что у вас будто бы какое-то птичье сердце.– Наговорят... Просто я налазил по лестницам и веревкам больше их всех, вместе взятых. Если все суммировать, может, десять Эверестов получится. Так что это у меня просто привычка. А сегодня мы все рисковали по другой причине. Одигитрия ведь готова в любой момент рухнуть.– Как!– испугался я за памятник.– Почему?– А может и еще много лет простоять... Ее три тяжелых каменных шатра давят на своды, а те распирают стены. Поверху же стены ослаблены внутренними полостями, в которых при постройке были заложены мощные дубовые связи. Они выгнили за два с половиной века, и надо срочно пропускать стальные тяжи... Это я впервые сделал здесь, в Болдине.– Давно?– Как сказать? Не слишком. Вскоре после революции. Железо привез из разобранной Китайгородской стены и укрепил им великолепный здешний памятник. Он помолчал и добавил с горечью: - Только все было напрасно.– Почему?– Вы вообще-то знаете, что такое Болдино и что оно такое для меня лично?– Нет. Если не спится, расскажите.– Понимаете, тут родник всей моей жизни и моего дела... В портфеле, стоящем у лежанки, я нащупал клавишу диктофона и включил; еще в Москве я попросил у Петра Дмитриевича разрешения на этот счет, и он сказал, чтоб я писал, что хочу,- секретов у него никогда никаких не было и он доживает жизнь без них. Родился Барановский неподалеку от Болдина, в селе Шуйском. Отец его, безземельный крестьянин по положению, деревенский умелец по нужде и талону, слыл мастером на все руки - мог и срубы рубить, и дуги гнуть, и телеги да сани ладить, но главным занятием, к которому он сызмальства приучал сына, стало доброе и славное мельничное ремесло. Дмитрий Барановский умел и любил ставить на подпрудах смоленских речек эти древние простые устройства, от веку дающие народу хлеб насущный. И они красовались среди зеленых ракит, отделяя омутистые, черные и тихие воды от шумных, пенистых, белых, а еще бы красивее были, если б не грузная приземистость тех мельниц; утонить бы да поднять верха повыше, чтобы от этого все вокруг захорошело... Не вышло, однако, по отцовской-то тропке пойти. Сын оказался жаден до книг и спрашивал про такое, о чем его ровесники, играющие под окнами в бабки, думать не думают, а отец хотя и думал, но ответить не мог. Однажды они проезжали село Рыбки, и сын впервые увидел деревянное строение, напоминающее огромную елку, вонзившуюся в небо. Работа была хорошая, старинной аккуратности, которую подновить приспела пора, и отец заметил, что сын тоже не сводит глаз с шатрового завершения в зеленых мшинках; он глядел на него неотрывно, пока лес не загородил деревню... Петру Барановскому было пятнадцать лет, когда отец привез его в Болдин монастырь на храмовой праздник Введения Богородицы. Тут стояла такая же шатровая Введенская церковь, но выложенная до креста в кирпиче. Церковь-то аакрыли по ветхости еще в пору отцовой молодости, а праздник остался съехалось с окрестностей много народу, у монастырской стены торговля шла всякой всячиной, гармоники заливались за прудом, карусели крутились, но сын как завидел огромный пятикупольный собор, так и замер.– Помню, меня поразило, - говорит Барановский, - что купола выше сосновых куп и отражаются в пруду вместе с облаками. Как в этой крохотной деревеньке люди подняли такие громады камня под небеса и придали им красоту?.. А через несколько лет по деревне прошел слух, будто сын Дмитрия Барановского подался в Москву, чтобы научиться чертить планы и по ним строить каменные дома.– Поехал я не с пустыми руками. У меня были зарисовки церкви в Рыбках и Введенской в Болдине. В те годы возбудился интерес к архитектурной старине, но считалось, что влияние национальной русской зодческой школы, характерной шатровыми верхами, не распространилось западнее Можайска, переместившись на север. Когда в Московском археологическом обществе, объединяющем любителей старины, показал я свои эскизы западных шатровых церквей, ученые мужи ахнули и написали мне сюда поручительную бумагу...– В каком году это было, Петр Дмитриевич? Давно?– Не очень, в 1911-м... У него не хватило терпенья дождаться лета, и на святки он явился в Болднно с братом. Игумен изучил бумажку и разрешил войти во Введенскую церковь, которую никто не посещал тридцать лет. Она была пуста, только в углу стояла огромная старинная печь. На полу лежал снег, нанесенный через окна и сквозные трещины. Юноша подошел к печи, смахнул картузом пыль и вздрогнул - открылись ослепительные краски изразцов. Братья сколотили лестницы, собрали по деревне мотки вервья. Карнизы сыпались, разрушенные корнями трав, шатер пронзали забитые кирпичной трухой трещины. Две недели братья, коченея на ветру и- морозе, обмеряли ветхий памятник и примыкающую к нему трапезную палату XVI века.– Удивительное, знаете, неповторимое явление! Одностолпная, под сводами, с замечательным изразцовым декором и изразцовыми сверху донизу'печами. Есть, конечно, Грановитая палата, но это столица, дворец, а тут монастырская трапезная в глухомани!.. И вот снова Москва. Заседание археологического общества. Развесил я чертежи, рисунки, эскизы с обмерами. Прочел устный небольшой доклад и представил первый в своей жизни проект реставрации. Через несколько дней получил приглашение снова явиться. Показывают решение и вручают премию в четыреста рублей пятирублевыми золотыми монетами. Для меня совсем нежданная и огромная сумма!– На что же вы ее употребили?– Положил в банк. Как ни трудно мне тогда было, я до весны не разменял из нее ни одной пятирублевки. А весной купил фотографический аппарат с прикладом и поехал по России... Сначала сюда, в село Рыбки, где сфотографировал и обмерил деревянную шатровую церковь семнадцатого века. Потом вернулся в Вязьму, к Одигитрии, которая навсегда покорила меня, когда я встретился с ней на своем московском первопутке. Обмерял ее для практики - необыкновенно сложная и увлекательная была работа! Впрочем, вы сегодня,то есть, наверное, уж вчера, видели этот драгоценнейший памятник.– Выходит, вы впервые поднялись на него шестьдесят пять лет назад?– Выходит, так... А вам сейчас сколько?– Скоро уже полсотни.– Юноша, - засмеялся он в темноте и через паузу добавил задумчиво: - В вашем возрасте я был далеко отсюда. В Сибири.– Где же?– полюбопытствовал я, потому что о Сибири мне всегда все интересно.– Есть такой городок Мариинск...– Удивительное совпадение!– вырвалось у меня.– Именно?– Да я же родился в Мариинске!.. А вы что там делали?– совсем глупо и бестактно спросил я, но было поздно.– Библиотеку построил в классическом стиле, - произнес он.– С деревянными колоннами. Верстах в трех от станции. Помните?.. Моя вынужденная экскурсия туда была, связана с Василием Блаженным, но это уже совсем другие воспоминания, оставим их...