Память Крови
Шрифт:
Глазка на двери не было. Ребята быстро надели шлемы, достали автоматы, тихо щелкнули предохранители. Игорь тоже сдвинул рычажок «Макарова» вниз. Если Заика здесь, то любых гостей он будет встречать со своим обрезом. И скорей всего, затаившись в укрытии. Так, а теперь — звонки: два коротких, один длинный. Это Михалыча рецепт. Наверняка кто-то из его людей вхож к Кацо.
Шаркающие шаги за дверью. Ну и ладушки. Теперь, если начнут задавать глупые вопросы и не откроют сами, то откроем мы. Дверка-то хиленькая,
Повезло тебе, родной. Сегодня ты дверью в лоб не получишь: защелкал замочек. А вслед за ним дружно лязгнули три затвора, и в приоткрывшуюся щель вломилась засадная группа. Хозяин, шмякнувшись о стенку, на лету был довернут, подправлен и, ошалело сопя, расстелился на полу, съежившейся кожей ощущая на затылке холодный ствол.
Двое с автоматами, плавно перемещаясь и перекрывая друг друга, быстро осмотрели квартиру:
— Больше никого.
— Хорошо, дверь на замок. Досмотрите его и — в кухню. Там побеседуем.
— Р-р-ребята, Вы из милиции?
— Шестой отдел.
— Фу-у-у.
Трудная у барыги профессия. Ворам нужная, но ими не уважаемая. Всегда можно в такие непонятки попасть, что будешь рад без штанов уйти, лишь бы живым.
А милиция что, милиции можно и права покачать. Хотя с «шестеркой» отношения лучше не портить, но эти — вроде, молодые, попробовать прощупать…
— Так что, у меня обыск? А где понятые?
— Нехорошо, Кацо, мы к тебе в гости, по-дружески, а ты — понятые.
— Ну вы даете, ребята, вы и к девушкам так в гости ходите?
— Вот не знал, что ты в девушки записался. Рассказать народу в городе — обхохочутся. Хотя сейчас это в моде…
— Ладно, пошутить нельзя?
— Да я тоже пока шучу.
«Ну их к черту. Может, они и не по моим делам, а я напрашиваюсь. Так… эти двое не в счет, я их в кабаке видел, драку разбрасывали. Пэпээсники. Значит, из «шестерки» — третий. Шутник».
— Слышь, начальник, можно с глазу на глаз поговорить?
— Поговори.
— Если серьезно, что случилось? Может, ошибка, а может, я чем помочь могу.
— Не ошибка. Помочь можешь. Сиди дома, к окну не подходи. Дверь без нас не открывать. Шум не поднимать.
— А, ждете кого-то. Да у меня все знакомые — нормальные люди.
— Конечно, нормальные. Ненормальные на двадцать третьем сидят.
«Ну ясно, из этого мента много не выжмешь. Такой с тобой может три часа проболтать о погоде и о бабах, а по делу будет, как уж, уворачиваться».
Кацо, сделав обиженное лицо, подошел к кухонному столу, закурил, словно невзначай придвинулся к окну: «После обеда обещал зайти Ватин. Притащит «паленые» шмотки, доказывай потом, что не ты его сдал. Обычно, он проверяется. Наверняка пройдет под окном, можно будет сделать отмашку».
— В следующий раз
Голос опера был безжалостно убедителен. Кацо понял, что получит, и быстро уселся на стул, подальше от окна. Охота продолжать эксперименты пропала мгновенно.
Резкие условные звонки подбросили ментов. Двое скользнули к двери, один подтолкнул хозяина в другую комнату, к дивану, и встал рядом.
«Грамотно работают. Только открой рот, сразу прикладом в зубы въедет». — Кацо так хорошо представил себе эту картинку, что ощутил во рту привкус железа.
— Кто? — голос опера хорошо скопировал хозяина, за дверью не отличишь.
— Ватин.
Щелкнул замок, скрипнули петли. Судорожно-сдавленный вздох, мягкий шлепок в стену, дверь захлопнулась.
В это же время следственно-оперативная группа проводила обыск в квартире, из которой Владимир сделал свой последний в жизни телефонный звонок.
Испитой барыга, прихрамывая и нянча высушенную инсультом руку, бродил по комнатам вслед за сыщиками и понятыми и что-то канючил про свою инвалидность, про издевательство над больным человеком.
Один из оперов вполголоса сказал Гопе:
— Что за дело?! Одни уроды.
Тот согласно покивал головой:
— Да хрен с ними, что на тело увечные — с каждым может случиться. Вот по душе они — уроды стопроцентные.
Обыск ничего не дал. Жорка пошептался с Киряковым и скомандовал хозяину квартиры:
— Собирайся с нами.
Тот снова захлюпал:
— Да не знаю я ничего, зачем вы меня мучите. Я мухи в жизни не обидел.
— Собирайся. Так, а на полке что за ключи? Кто оставил?
— Это запасные, квартирантке раньше давал, можете проверить.
Жорка проверил. Действительно, запасные.
В отделе барыга пустил в ход весь арсенал, обычно используемый подобной мразью. Рыдал, симулировал припадок, ронял слюни и пену, пытался блевать. Под конец намочил штаны и, уповая на брезгливость сыщиков, ждал, когда у них лопнет терпение и его вышвырнут на улицу. О тех, кто приходил к нему ночью, не сказал ни слова. Наконец, уставший Киряков, глядя на не подписанный симулянтом и пустой, как барабан, протокол допроса, произнес:
— Ладно, никуда ты не денешься. Но когда мы твоих дружков возьмем, и они тебя сдадут с потрохами, о подписке не проси, сказки о том, как тебя запугали, не рассказывай. Закрою на полный срок, сколько мне УПК позволяет. Катись отсюда.
Задыхаясь, чувствуя, как леденеют мокрые штаны, барыга ковылял домой, бормоча:
— Напугали. Закроют они меня. Вы закроете, а Хромой зароет.
Трясущимися руками открыл дверь, в темноте привычно прошел на кухню, прямо из-под крана жадно напился и отправился в комнату переодеваться. Включив свет, он дико взвизгнул и шарахнулся к стене.