Память Крови
Шрифт:
Хотел одной дуре сказать, что у меня шерсть везде в порядке, а на глисту она сама похожа, да не стал связываться. Скандалы сейчас ни к чему.
«Черт бы ее побрал, эту Зинку. Стоишь тут, как светофор, светишься. Это она его отослала, чтобы сюрприз приготовить. Сейчас нарядится, или жратву какую-нибудь вкусную приготовит. Из кожи вон лезет, чтобы угодить, привязать. Ага, всю жизнь мечтал с тобой прожить. Будто других баб нет. Вон, пожалуйста, идет какая-то мадам. Ух ты, классная телка! Походочка от бедра, и на мордашку — очень даже ничего. — Малой повернулся, дерзким взглядом в упор встретил женщину. Та ничуть не смутилась, стрельнула
Женщина оглянулась через плечо, проводила Малого капризно-разочарованным взглядом и, гордо вздернув голову, повернула за угол дома. Пройдя несколько шагов, она снова огляделась, на сей раз профессионально, будто невзначай, и вполголоса сказала неизвестно кому:
— Это он. Подозвал собаку, проследовал в подъезд.
Из-под стильной кожаной курточки чуть слышный мужской голос ответил:
— Вас понял, возвращайтесь на базу, объект принят вторым.
В частном «Москвиче», в квартале от этого места сидели и трепались, скрывая за болтовней напряжение, опера «шестерки». Группа захвата ждала в УАЗике на перекрестке, изображая усиленный наряд ГАИ и вызывая понимающе-ироничные взгляды настоящих гаишников. В «Москвиче» ожила рация, и все смолкли на полуслове:
— Первый, я второй.
— Слушаю, второй.
— Проследуйте к месту.
— Вас понял.
Машины подъехали со стороны торца здания, где не было окон. Жорка не торопясь вышел из «Москвича» и, перейдя двор, за сараями, коротко переговорил с каким-то прохожим.
Вернувшись в машину, ухмыльнулся:
— Наш дружок на месте. Свидание назначено, нас ждут, сгорая от любви.
Не хлопая дверцами, опера и бойцы группы захвата быстро высыпались из машин и без единого звука, не задавая вопросов, рассредоточились, скользя вдоль стен. Двое остались у подъезда. Двое — под окнами с обратной стороны: бывали случаи, когда уходивший на прорыв преступник вламывался в чужую квартиру и выпрыгивал из окна там, где его не ждали. Остальные бесшумно, как шарики ртути, вкатились в подъезд.
Звук открываемой двери словно током ударил.
Метнувшись к телевизору, Зина выключила его и, как подкошенная, рухнула в кресло.
— Что с тобой, ты что колотишься?
— Что-то сердце прихватило…
«Знает или нет? Ведь целыми днями у телевизора торчит. Знает или нет? Надо уйти. Если знает, то все уже понял».
— Ой, а ведро-то я тебе не дала. Мусора куча.
— Завтра вынесешь. Я уже нагулялся.
— Чего оно будет вонять. Ладно, сама вынесу. Ты сумку пока разбери, продукты — в холодильник.
— Куда ты, если сердце прихватило?
— Да на свежем-то воздухе лучше будет.
Шла на кухню, а затем в прихожую, не чуя ног.
«Позволит уйти или нет? — Захлопнув за собой дверь, судорожно вздохнула: — похоже еще не знает. Что же делать? Так, ведро — под лестницу и — к Тоньке. Та всегда найдет решение».
Почти бегом спустилась вниз и, тихо охнув, остановилась.
В подъезде стояли шестеро. Четверо, как в кино, в бронежилетах, касках, с автоматами. Двое — в гражданке. Один, прижав Зину к стене, прикрыл ей рот сильной ладонью. Второй, помоложе,
— Он? Я спрашиваю: он?
Зина кивнула головой.
— Дома?
Снова кивок.
— Ключи…
Тихонько звякнула связка, вытащенная из кармана пальто.
— Слушайте меня внимательно: если вы ничего не знали, вам ничего не будет. Только не надо нам мешать. Если вы надумаете ему помочь, то он либо побежит, либо будет сопротивляться. В любом из этих случаев он будет убит. Вы меня хорошо поняли?
Зина беспомощно кивнула головой. Слезы градом катились из ее глаз на ладонь опера.
— Не плачьте, он ваших слез не стоит.
Малой быстро разложил продукты в холодильнике: «Ничего, хозяйственная клуша. Только надоела уже. Сердце у нее прихватило… Меньше трахаться надо, сучка ненасытная. Хотя и для него вовсю старается, делает, что не пожелаешь, даже что самой не нравится. Такая же дура, как Нинка. Мы с тобой, мы с тобой… Я сам с собой. Может, сменить хату? А то вчера расхозяйничалась и чуть в сумку его не залезла. Белье стирать надумала. Пришлось опять скромника изображать. Ай-яй-яй, ой-ей-ей, мне стыдно тебе грязные трусы совать. Смешно, да не очень. Только бы эту бучу переждать, да в Якутию прорваться. Там меня уже никто не ищет… Да, а с пивком она, молодец, угодила. Крепкие напитки в моем положении ни к чему. Но пивком отчего не побаловаться. Что у нас по ящику? Надоел уже этот аппарат. Вчера с тоски взялся за книжку: какой-то детектив дешевый, но весь вечер и полночи оторваться не мог. А потом дрых до обеда».
Малой открыл бутылку, включил телевизор, уселся в кресло и вдруг, резко наклонившись вперед, застыл, всматриваясь в свою фотографию и вслушиваясь в голос, который запомнит на всю оставшуюся жизнь.
Потому что голос этот, уже после того как закончится объявление, вновь, но уже язвительно и вживую прозвучит над его правым плечом:
— Ну что, нравится? Сам позвонишь в милицию, или граждан попросим?
Почти теряя сознание, Дегтярь медленно повернул голову.
Сзади, полукругом, стояла группа захвата. Справа — Игорь. Слева — Жорка.
Обалдевший от невиданного и наглого вторжения Арамис, вжавшись в угол, растерянно оглядывал чужаков, как бы решая, стоит ли связываться, а если да, то с кого начать. Наконец, безупречной собачьей интуицией почувствовав, что не стоит, он с тяжким вздохом улегся в углу.
Вслед за псом, как по команде, вздохнули и расслабились милиционеры, понявшие, что ни одомашненный хищник, ни озверевший человек не собирались сопротивляться.
9 мая
Жорка спал. Его можно было трясти, поднимать, ронять, он бы не проснулся. В его измученном мозгу работал лишь один крохотный участочек. Тот, который помнил вчерашние слова следователя Кирякова:
— Сегодня и завтра я управлюсь сам. А послезавтра мне вас всех нужно будет тоже допросить как свидетелей.
Вот послезавтра, к немалому облегчению уже встревожившейся жены, он и проснется.
Михалыч тоже лежал. Под «Запорожцем». Проклиная на всех известных ему языках (русский литературный, русский матерный и «феня») «этот … … … гроб», он занимался самым любимым, кроме работы, делом: старательно смазывал различными маслами свое и без того уже чумазое лицо, одежду и, немного, детали автомобиля.