Память льда
Шрифт:
— Недомерок навек на себя смерть? Не могу поверить…
— Даю слово, он выйдет из переделки невредимым. Как обычно. Жалуясь на пыль. Никто не пострадал, хотя полководцу сердитый мул чуть не раскроил череп.
— Крюппов мул? Тот, что спит на ходу?
— Да, тот самый.
Спит. Видит сны, что он конь. Великолепный, высокий, буйный…
— Эта твар действительно странная. Никогда не видел такого… бдительного мула. Все замечает. Королева Снов, это самая странная горная гряда, какую
— Да, Муриллио, она кажется большей, чем на самом деле. Обман зрения. Ломаная линия, словно видишь ее на горизонте, а на деле она в полулиге от нас. Не стоит внимания, если спросишь меня…
Ничего не стоит внимания. Ни горы, ни мул, ни гнев Бруда. В мою дочь вселились души. Две женщины и Теломен, прозванный Пробей — Череп. Две женщины и мужчина, которого я никогда не встречала… но я носила в себе этого ребенка. Я, ривийка, юная, в цвете лет, затянула в сон, ставший реальным. Но где же я в моей дочери? Где кровь и сердце ривийки?
В ней нет совсем ничего от меня. Действительно, лишь сосуд — вот чем я была — сосуд, чтобы выносить и родить в мир чужачку.
У нее нет причин придти ко мне, увидеться, взять за руку и утешить. Мое предназначение исполнено. Все. Теперь я валяюсь, как ненужная вещь. Забыта. Какая — то майб.
На ее плечо легла заботливая рука.
Муриллио заговорил: — Думаю, она снова уснула.
— К лучшему, — ответил Коль.
— Я вспоминаю свою юность, — продолжал дарудж спокойным, задумчивым тоном.
— Я тоже помню твою юность, Муриллио.
— Дикую и расточительную…
— Помнится, каждую ночь новая вдовушка.
— Точно, я был магнитной стрелкой, и всё доставалось так легко…
— Мы заметили.
Муриллио вздохнул. — Но не сейчас. Я постарел, плачу по счетам юных дней…
— Ты имеешь в виду, ночей.
— Не важно. Прявились новые соперники. Молодая кровь. Марек из Паксто, красавчик, высоченный. Кружил голову каждой, с какой заговаривал. Смазливый ублюдок. Потом Перил из М'некрэ…
— О, Муриллио, избавь меня от этого.
— Суть в том, что это были годы. Полные годы. Приятные. Когда я на закате, по крайней мере, могу оглянуться, вспомнить деньки — ну ладно, ночки — своей славы. Но здесь, наедине с несчастной…
— Да, я понимаю тебя. Заметь эти медные украшения на ней — вон, ты можешь видеть пару браслетов на запястьях. Дары Крюппа, из Даруджистана.
— И что с ними?
— Ну, я же говорю. Ты заметил? Странная вещь. Они ярче, светлее, когда она спит?
— Неужели?
— Готов поклясться на стопке носовых платков Крюппа.
— Необычно.
— Сейчас они тусклые, хотя…
Наступило молчание — двое мужчин склонились над нею. Спустя миг лежащая на плече рука слегка сжалась.
— Ах, дорогая моя, — прошептал
Почему? Они правы. Слова из твоего сердца, и благородные, учитывая беспутную юность. Ты наделил словами мое проклятие. Ничего не изменится. Я достойна жалости? Кажется, только когда сплю. В лицо вы мне ничего не скажете, посчитаете молчание милосердием. А для меня это насмешка, признак равнодушия.
А мое молчание? Я не заговорю с этими милыми людьми, стоящими надо мной? Какой из своих пороков я обнажу тогда?
Ваша жалость, кажется мне, не сравнится с моей.
Потом ее думы унеслись прочь. Явились безлесные охряные пустоши ее снов. Она здесь.
Она бросилась бежать.
Войдя в свой шатер, Даджек швырнул перчатки о стену. Его лицо потемнело от ярости.
Вискиджек откупорил кувшинчик с элем и наполнил два кубка, ожидавшие их на невысоком походном столике. Оба воина были покрыты потом и пылью.
— Что это за безумие? — проскрежетал Верховный Кулак, осушив один из кубков и начав ходить от стены к стене.
Вискиджек вытянул раненую ногу. Кресло заскрипело под ним. Он сделал большой глоток, вздохнул и сказал: — О каком безумии ты говоришь, Даджек?
— Ну, список чертовски длинный. Увечный Бог! Об этом кривом ублюдке ходят самые мрачные легенды…
— Поэма Рыбака Кел Тата о Сковывании…
— Я не читаю поэм, но знает Худ, я слышал об этом от бардов в тавернах и подобных местах. Яйца Фенера, на такую войну я не подписывался.
Вискиджек внимательно поглядел на Верховного Кулака. — Так не иди.
Даджек остановился, посмотрел на заместителя. — Продолжай, — сказал он через миг.
— Бруд всегда знал, — ответил тот, так энергично дернув плечом, что заморгал. Как и Корлат. — Если знал он, то можешь уверенно сказать то же о Аномандере Рейке. И Каллоре — хотя мне и не нравится алчность в его взоре.
Итак, двое Властителей и один желающий им стать. Увечный Бог слишком силен для таких, как ты и я. Оставь его им — и богам. В конце концов, и Бруд и Рейк были при Сковывании.
— То есть это их заварушка.
— Откровенно говоря, да.
— Потому что мы все платим и еще заплатим слишком высокую цену, и очень скоро. Вискиджек, я не хочу увидеть свою армию использованной как расходный материал в этой особенной игре. Мы шли сокрушить Паннион Домин, империю смертного — насколько это было известно.
— Кажется, Даджек, манипуляциями занимались обе стороны.
— И это должно меня успокоить? — Глаза Верховного Кулака горели гневом. Он некоторое время взирал на заместителя, потом осушил эль одним глотком. Отшвырнул пустой кубок.