Память о мире
Шрифт:
"В начале не было хаоса. А было небо и была земля. Земля же была населена людьми, и, казалось бы, царил на ней порядок. Но Исаил сказал: да не будет света! И свет погас. Потом он никого не создал по своему образу и подобию, а искоренил на земле семя создателей своих..."
С таких слов будет начинаться новая Библия, воцарится ужас и мракобесие, и над всем этим разнесется злобный мой смех. Одну тебя я пощажу, ибо ты дорога моему сердцу и велики твои заслуги перед делом моим.
Ведь любому богу нужна Мария, чтобы родить его. И еще одна, которую называли бы Магдалина,
Чего не умею? И действительно ли не умею? Да, тут я, кажется, чтото напутал. Надо будет потом порыться в выдвижных ящиках).
"Мария, твое письмо я по нашему секретному каналу получил. Твоя преданность очаровательна, она внушает мне оптимизм. Полчаса назад приходил Ян. Успокойся, о нашем с тобой сговоре он не знает. Ян пытался меня провоцировать, убеждая, будто мой мозг поразила коварная болезнь. Может, ты проверишь тайком результаты? Глянь там в бумаги мужа.
Я им не верю. Да, утомляюсь я быстро, но ведь двойную игру вести нелегко, напряжение чрезмерно.
Иногда меня посещают сновидения, но разве запрещено видеть сны?
Среди вас мне душно, Мария, душно и тягостно. Каждый забаррикадировался в своем замкнутом пространстве и предается воображению, не доверяя реальному миру. Выходит, в стихах и картинах вы сами себе лжете? И зачем вам вся эта ложь?
Ты, наверное, считаешь, что я ненавижу людей, потому что их не знаю. А что сделали твои друзья для того, чтобы я полюбил их? Они не показали мне того, что вы называете природой, не дали возможности ощутить хоть какую-то любовь к этой планете, не подарили мне цветка.
Только и знают, что настороженно молчать да "изучать". К себе, интересно, они столь же взыскательны, как к Исаилу?
Этот мир вы придумали для себя и к себе же приладили. Всё - и слова, и чувства, и религии - приспособили так, чтобы вам было удобно. В них отражаетесь только вы, я же всем этим не связан. Как мне читать ваши стихи - в них ведь обязательно встретится глагол "брести" и другие глаголы "касаться", "целовать", "любить"; молитвы читать мне тоже не пристало, обе сольются воедино, ибо я желаю быть рожденным и любимым.
Одновременно!
Исаил".
ХОАКИМ АНТОНИО:
Жестокие люди. Они озлобились на него. Не позволили сойти к ждавшим его пришествия миллионам.
Уничтожили его, ибо не поняли.
А он был богом.
Вероятно, я кажусь вам глупцом; разве помнят разумные ученые в наше время о боге, разве говорят о нем?
Тому есть причина, и я скажу ее вам: наши примитивные представления рисуют бога этаким седобородым старичком с иконы, смиренным скопцом о глазами-изюминками. А Бог - это неохватная загадка наших душ (я и книгу под таким названием написал), это таинство, благодаря которому мы и есть люди, он указывает нам путь к совершенству. Бог - это все великое вокруг нас.
Я верую. Сорок лет я прожил не в поиске, а в ожидании бога, во мне брали верх то вера, то недоверие, то надежда,
Вот я и решил разоблачить их в глазах мира.
Позвонил Марии и попросил встретиться со мной в таверне Костаса. Она пришла и выглядела бледнее обычного, даже похудела.
Сколько же дней я ее не видел? Она была все так же красива, но уже другой красотой - красотой страдания и святости.
– Целую тебе руку, Мария, - сказал я.
– Ну, вот... теперь и ты, Хоаким?
– в ее голосе прозвучал упрек.
Тогда я заговорил. Я долго убеждал ее в своей преданности им обоим, благодарил за то, что она одухотворила металлическое существо, превратив его в моего бога. Она дрожала, она избегала моего взгляда и в миг, когда я собирался припасть губами к ее стопам, вскричала:
– Боже мой, тут все с ума посходили!
И разрыдалась. А я будто ничего не слышал, будто не видел ни бившей ее дрожи, ни крупных бесцветных слез, что скатывались у нее по щекам и падали на грязную красную скатерть. В глазах завсегдатаев я читал ненависть и угрозу. Взяв ее за руку, я собирался поведать о своей благодарности богу за избавление от немоты, о том, как капуцин ударил меня крестом и потусторонним голосом возопил "Говори!", о том, как мама рассказала о любившем меня старичке, который должен был непременно прийти, - и вот, благодаря ей, пришел; о том, как мы с ней станем ангелами... Но ничего не вышло, я просто растерялся. Вселенная, информация, знание, ангелы, Христос - всё безнадежно перемешалось у меня в голове, я не знал, с чего начать.
А она всё плакала; не надо, Хоаким, просила она, ты не понимаешь, ты слеп, как и они, - у тебя к этому одно отношение, у меня - другое. Да перестань же, Мария!
Ну да, Хоаким, мне его жаль, такого беспомощного, мне близка его печальная, горькая недостижимость.
Нет, это ты, Мария, никак не поймешь: еще мама говорила - он придет, чтобы принять мою благодарность, дар речи я получил из его рук, он наставил меня на тот путь, которым я следовал. А то ведь так и умер бы подручным в бакалейной лавке сеньора Эмилио, ради наследства - бочек с маслинами жизнь с одной из уродливых его дочерей. Но видишь - я на вершине, у меня вдоволь и славы, и денег, и все это его попечением, как же мне не славить его, тем более, что по вечерам он является мне, прямо в комнате.
Тут Мария резко встала и ушла - в слезах, но не убежденная мною. Кто в силах понять эти странных, божественных женщин?
ЗАПИСЬ 0139
– Чего я хочу? Покоя... Я утомлен. Где спасительное безразличие?
– Нам, богам, не дано быть безразличными.
– А, может, цель чересчур высока?
– Нет, цель отнюдь не слишком высокая. Как раз мне по плечу.
– А не кажется ли мне, будто задача не имеет решения?
– Мне этого не кажется.
– Мой мозг перегружен. Если хочешь знать, мне совсем не легко приходится.