Память о розовой лошади

Петров Сергей Константинович

— Лейтенант Храмцов, — он густо, совсем по-мальчишески покраснел.

В комнате капитан глянул на своего товарища и показал подбородком на стол. Лейтенант развязал рюкзак и стал вынимать оттуда банки с мясными консервами, хлеб, бутылки с водкой.

— А это еще зачем? — спросила мать.

— Как же... Ведь ночь перед боем, — капитан усмехнулся. — Грех не выпить.

И она неожиданно легко согласилась:

— Раз грех... Выпьем.

Из другой комнаты вышла Аля — причесанная, с костяной брошкой на вырезе платья.

— Видишь, — сказала мать, — у нас гости.

Аля кивнула офицерам, но руки не подала:

она работала фрезеровщицей, руки у нее были исцарапанными, с мозолями, и это ее смущало.

Открыв буфет, мать носила к столу посуду, и капитан вызвался помогать. Но в своем усердии, помнится, он только мешал матери: все как-то заступал ей дорогу. Раза два они даже сталкивались, и капитан пытался придержать мать за локти, будто боялся, что она упадет; тогда она стала ловко его обходить, увертываться от его рук, протянутых за посудой, и он вроде бы растерялся, смешно замельтешил между столом и буфетом, и со стороны все это скоро стало напоминать игру в жмурки, но с открытыми глазами.

Присев на край кровати, я смотрел на офицеров и завидовал тому, что они скоро будут на фронте. И незаметно размечтался... Хорошо бы спрятаться в эшелоне меж танков и уехать на войну: запастись сухарями, втиснуться в какой-нибудь закуток, а на передовой выбраться и объявиться: вот, мол, я — хочу воевать с фашистами. Не отправят же с передовой назад, домой, не до этого будет: надо идти в бой... Прищурив глаза, сжав зубы, я сидел в танке и смотрел в щель, как бегут, бросая оружие, немцы. Но от танка не убежишь. Стремительно идет он по полю, беспрерывно стреляя из пушки. В смотровую щель видно, как танк догоняет фашиста. Он оглядывается, в ужасе закрывает глаза, а я смотрю на него холодным, непреклонным взглядом... Фашист падает на колени, подымает руки. Поздно, поздно опомнился, танк, взревев мотором, падает на него и мчится дальше, перескакивая через окопы и рвы. Навстречу ему вдруг вывертывается из-за бугра немецкий танк; стрелять уже нет времени, и танки сталкиваются лоб в лоб, совсем как на рисунке в школьном учебнике: цепляются гусеницами, толкают друг друга грудью, поднимаются все выше и выше, уставясь пушками в небо... Моторы ревут, содрогая машины, — еще немного, и тот танк, с черным крестом, не выдержит, упадет, бессильно закрутит в воздухе гусеницами, как перевернутая черепаха лапами...

— Володя, сходи в кухню, набери в графин воды, — окликнула меня мать. — Да похолоднее... Побольше слей из крана, чтобы охладилась.

У меня даже в висках застучало — таким резким был переход от мечты к действительности. Взяв графин за горлышко, я пошел к двери, на ходу размахивая графином, как гранатой, и чуть не ударил им по углу стола.

— Осторожнее, осторожнее. Ты что это? Разобьешь... — прикрикнула Аля.

В кухне я на полную мощность открыл кран. В раковине, не успевая стекать, скоро накопилась вода, тяжелая струя сбивала ее до пены.

За шумом воды я не слышал, как в кухню вошел Яснопольский, и оглянулся, только когда почувствовал, что на меня упала чья-то тень, — Самсон Аверьянович стоял у стола, слегка опираясь на него рукой. Захотелось поскорее уйти из кухни: я давно избегал встреч с ним. Пробуя воду, я сунул руку под кран, но вода все еще шла теплая — на улице-то стояла жара, и я решил не ждать.

Графин быстро наполнился, и вода, булькнув в горлышке, облила руку.

Самсон

Аверьянович отступил от стола и как бы случайно встал у двери в прихожую, загораживая мне проход; посмотрел на меня, улыбаясь, с высоты своего роста:

— У вас, я слышу, сегодня весело. Наверно, друзья матери пришли в гости? И то — нельзя же все время только работать... Надо и погулять. Они, я думаю, и винца принесли? А? Чего же не выпить, когда есть, — он благодушно подмигнул мне.

— Они не друзья, а танкисты. Офицеры, — я попытался было обойти соседа, но он так ловко повернулся, что опять оказался на пути.

— А разве офицеры не могут быть друзьями? Уж поверь мне, как раз они-то и бывают друзьями женщин, — Самсон Аверьянович осклабился, и я впервые заметил, какие у него крупные зубы.

Слова его прозвучали как-то неприятно, двусмысленно, и я торопливо пояснил:

— Сегодня на параде мама капитану, который к нам пришел, финский нож подарила.

— А-а... Так он, значит, прямо с парада и к вам? С корабля на бал... А второму что подарили?

— Ничего, — пожал я плечами.

Яснопольский укоризненно покачал головой:

— Ничего... Ай-яй-яй. Но дело, я думаю, поправимое — время еще есть, — он засмеялся. — Чего-нибудь обязательно подарят.

Никак я не мог взять в толк — чего ему от меня надо. И начинал злиться.

На счастье, открылась дверь нашей комнаты и послышался голос Али:

— Володя, ты где там пропадаешь?

Самсон Аверьянович слегка подался в сторону и освободил проход.

Стол уже был накрыт, возле тарелок мать поставила бабушкины хрустальные рюмки, они весело светились, на их резных гранях горели искорки.

Увидев меня, капитан нетерпеливо воскликнул:

— Вот и вода появилась, пора открывать заседание. Чур, мое место рядом с хозяйкой дома. — Он помедлил, ожидая, когда все рассядутся, и налил в рюмки водки. — Я предлагаю выпить за женщин, которые нас всегда провожают.

Но мать подняла руку и помахала над головой:

— Подождите, подождите, Константин Иванович. Нет, нет... Не за это пить надо. Сегодня замечательный день, настоящий для нас праздник. Да, да — большой праздник на нашей улице. Вот вы, Боря, совсем еще молодой офицер и многого, наверное, не знаете. Ну, например, того, что каких-нибудь год-полтора назад у нас таких танков было так мало, что некоторых это приводило в отчаяние. Да что танков — брони для них не было. Так что простите меня за неуместность, может быть, громких слов за столом, но я очень хорошо знаю, что сегодняшний день — большая наша победа... — она неожиданно замолчала и, прикусив нижнюю губу, задумчиво обвела взглядом сидевших за столом. — А знаете, у нас здесь кое-кого не хватает. Подождите меня немного...

Она поставила на стол рюмку и пошла к двери. Капитан с удивлением посмотрел ей вслед и пощипал кончики усов.

Что-то долго она не возвращалась, и все за столом молчали. Когда она вернулась, то капитан оживился:

— Наконец-то!.. — И шутливо воскликнул: — Теперь-то, надеюсь, мы выпьем.

— Выпьем, выпьем, Константин Иванович, — весело ответила мать. — Конечно же, выпьем.

За ней, растерянно моргая, вошел Юрий. Увидев офицеров, он замешкался у порога — гулко так, с бульканьем в горле — и быстро, нервно провел пальцами по пуговицам старой рубашки, как бы проверяя, все ли застегнуты.