Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Наверное, она работала на кухне принцессы, размышлял Саймон. И все-таки, если бы у меня была одна из набитых ящериц доктора, я бы положил ее девчонке в плащ. Уж тогда она подпрыгнула бы до небес, готов держать пари.
Представив ее на кухне замка, Саймон задумался, что же именно она делала на службе у принцессы — и раз уж на то пошло, зачем ей понадобилось шпионить за ним? На любые вопросы о принцессе Мария только качала головой и говорила, что ничего не может сказать о своей госпоже, пока послание не будет доставлено в Наглимунд.
— Я надеюсь на предоставление возможности задавать вопрос, если ты подаришь мне извинение, — произнес Бинабик, заканчивая последние приготовления
Мария, казалось, была обеспокоена таким предположением, но больше ничего не сказала. Саймон, в свою очередь, попытался расспросить Бинабика об их намерениях, о Да'ай Чикиза и Переходе, но тролль уже рассеянно играл на флейте и не хотел ничего слышать. Ночь прикрыла одеялом темноты весь великий Альдхорт, весь, кроме маленького огонька их костра. Саймон и Мария сидели молча и слушали, как грустная мелодия тролля плывет среди темных ветвей, эхом отдаваясь в мокрых от дождя верхушках деревьев.
На следующий день, вскоре после того, как взошло солнце, они были на реке.
Ритмы бегущей воды казались уже так хорошо знакомыми, как детские стишки: длинные промежутки безмятежного спокойствия, когда казалось, что они сидят на неподвижном камне, а мимо проходят бесконечные колонны леса, и захватывающая дух быстрота стремнин, сотрясавших хрупкое суденышко, как будто оно было только что пойманной рыбкой. К середине дня дождь прекратился, и сквозь сплетенные ветки пробились нежные лучи солнца, усыпав реку и мягкую зелень берегов золотистыми отблесками.
Приятный сюрприз со стороны погоды — а Саймон, вспоминая ледяную гору их общего сна, не мог не отметить, что она слишком холодна и ветрена для конца майа, — поддерживал в путниках хорошее настроение. Они плыли через тоннель склоненных деревьев, тут и там рассеченный яркими полосами солнечного света, пробившегося сквозь спутанные ветви и превращавшего реку в зеркало полированного золотистого стекла. Чтобы не скучать, они занимали друг друга увлекательными рассказами. Саймон, сперва неохотно, потом все с большим воодушевлением, рассказывал о людях, которых он знал в замке, — Рейчел, Тобасе-псаре, который мазал себе нос ламповой копотью, чтобы больше походить на своих подопечных, Петере Золоченом Кубке, гиганте Рубене и других. Бинабик больше говорил о своих приключениях, о посещении им в юности языческого Вранна и мрачных пустынных землях на востоке его родного Минтахока. Даже Мария, несмотря на исключительную сдержанность и большое количество тем, которых она и вовсе не желала касаться, очень развеселила Саймона и тролля, изображая ссоры речных матросов и моряков, плававших по океану, и степенные речи некоторых представителей сомнительной знати, окружавшей принцессу Мириамель в Меремунде.
Только один раз, на второй день плавания, речь зашла о более чем мрачном предмете, полностью занимавшем мысли всех путников.
— Бинабик, — спросил Саймон, когда они расположились для дневной трапезы на залитой солнцем лесной поляне. — Ты действительно думаешь, что мы отделались от этих людей? Могут ведь быть еще и другие, которые тоже охотятся за нами.
Тролль выплюнул яблочное семечко.
— Я ничего не могу знать с очень большой уверенностью, друг Саймон, как я уже говаривал. Имею уверенность, что мы с благополучностью проскочили мимо них и не последовало незамедлительной погони, но абсолютно не знаю, зачем они предпринимают эти поиски, как и не знаю, могут ли они нас отыскивать. Знают ли они, что мы следуем в направлении Наглимунда? Нетрудно выдвинуть такую гипотезу. Но мы имеем
— Какие факторы? — спросила Мария, слегка поморщившись.
— Во-первых, в лесу очень легче спрятываться, чем отыскивать. — Он назидательно поднял корявый палец. — Во-вторых, мы идем в Наглимунд таким путем, который забывался вот уже сто лет. — Еще один палец. — И последнее. Чтобы разъяснить наш маршрут, эти люди имеют должность просить оказания помощи у валады Джулой, — выпрямился третий палец. — А это, как надо полагать, не принесет им очень большого успеха.
Саймона втайне беспокоило именно это.
— Они не причинят ей вреда? Бинабик, то были люди с мечами и пиками. Если они подумают, что она нам помогала, никакие совы их не остановят.
Мрачный кивок. Тролль нервно сплел короткие пальцы.
— Я не испытывают равнодушия к этой проблеме, Саймон. Дочь Гор, это не так! Но ты очень плохо знаешь Джулой. Ты будешь ошибаться, если подумаешь о ней только как об умной деревенской женщине. Такую ошибку могут сделать люди Хеаферта, и они будут понимать, что это была ошибка, если только не обратятся с ней очень уважительно. Долгое время валада Джулой ходила среди Светлого Арда, долгое время она была в лесу, и долгое время среди риммеров. А еще раньше она с юга приходила в Наббан, и никто не знает, где она путешествовала до этого. Можно иметь очень большую уверенность, что она сможет сама оказывать себе помощь — очень лучше, чем я, и даже, что с большой печальностью подтверждается, лучше, чем этот замечательный человек, доктор Моргенс. — Он достал со дна мешка последнее яблоко. — Но теперь уже не надо еще больше воспоминаний о тревоге. Река в ожидании нас, и наши сердца имеют должность быть легкими, чтобы мы могли путешествовать очень быстрее.
Позже, когда тени деревьев стали сливаться в огромное темное пятно, перекинувшееся через реку, Саймон узнал кое-что о тайнах Эльфевента.
Он рылся в мешке, в поисках тряпицы, чтобы перевязать руки, стертые до пузырей усердной греблей. Нащупав нечто подходящее, он вытащил находку на свет.
Это оказалась Белая стрела, завернутая в рваную тряпку. Саймон испытывал удивительное чувство, снова зажав ее в руке. Стрела казалась легким перышком, которое может унести любой порыв весеннего ветерка. Он осторожно развернул ткань.
— Посмотри-ка! — окликнул он Марию, протягивая через Кантаку, покоящуюся на своем тряпичном одеяле, стрелу. — Это Белая стрела ситхи. Я спас жизнь одному ситхи, и он дал ее мне. То есть, я хотел сказать, выстрелил, — быстро поправился Саймон.
Это была действительно прекрасная вещь. В сумеречном свете она почти светилась, как мерцающая грудь лебедя. Мария посмотрела на нее, потом осторожно прикоснулась одним пальцем.
— Она красивая, — сказала девушка, но в ее тоне не было и тени того восхищения, на которое надеялся Саймон.
— Конечно, она красивая. Она священная. Она означает неоплаченный долг, спроси Бинабика, он скажет.
— Саймон очень прав, — отозвался Бинабик с носа лодки. — Это все происходило как раз перед нашей встречей.
Мария продолжала спокойно рассматривать стрелу, как будто ей не было дела до всех этих незначительных подробностей.
— Это прелестная вещь, — выговорила она наконец, но немного убеждения прибавилось в ее голосе. — Тебе очень повезло, Саймон.
Он понятия не имел почему, но слова девушки заставили его рассвирепеть. Ни капли уважения ко всем ужасам, через которые он прошел! Кладбище, ситхи в западне, собаки, ненависть Верховного короля? Кто она такая, чтобы говорить с ним, как какая-нибудь горничная, утешавшая его, когда он обдирал коленку?