Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Саймон забрался последним, заняв свое место на корме.
— Твоя позиция, Саймон, — мрачно сказал тролль, — требовательная к огромной ответственности. Мы будем иметь неоднократную необходимость грести, когда течение имеет такую силу, но ты имеешь должность направлять и предостерегать о присутствии камня, чтобы мы оказали тебе помощь в отталкивании от них.
— Это я могу, — быстро кивнул Саймон. Бинабик улыбнулся и отпустил ветку, за которую держался; лодка отплыла от берега и вышла на широкие просторы Реки ситхи.
Сначала, как обнаружил Саймон, его задача оказалась совсем не такой легкой, какой она представлялась на первый взгляд. Некоторые камни, которые непременно нужно было обойти, даже не выступали над стеклянной поверхностью реки, другие лежали, едва прикрытые водой; их можно было различить по маленьким
Когда они наконец добрались до гладкой воды и шум порогов стал затихать позади, сердце в груди Саймона победно пело. Сильные руки реки играли его бесполезным веслом. Он вспомнил, как карабкался по зубчатым стенам Хейхолта — задыхающийся от сознания собственной силы, от запаха свежевспаханных полей, простирающихся далеко внизу. Он вспомнил еще, как сидел на колокольне Башни Зеленого ангела и глядел на толпу домиков Эрчестера и окружавший их огромный мир, а ветер дул ему в лицо. Теперь, сидя на корме маленькой лодочки, он снова принадлежал миру и возносился над ним, летя, как весенний ветер, рвущий вершины деревьев. Саймон высоко поднял весло — теперь это был меч.
— Узирис был матросом… — запел он. Давно забытые слова внезапно вернулись. Это была песенка, которую кто-то спел ему, когда он был еще очень молод.
Узирис был матросом, На лодке вышел в море, Господне слово взял он И отправился в Наббан-о!Бинабик и Мария обернулись. Саймон широко улыбнулся.
Тьягарис был солдатом, На лодке вышел в море, Взял слово Правосудья И отправился в Наббан-о! Король Джон был правитель, На лодке вышел в море, Эйдона взял он слово И отправился в Наббан-о!Он замолчал.
— Почему ты останавливался? — спросил Бинабик. Мария все еще задумчиво смотрела на юношу.
— Это все, что я знаю, — сказал Саймон, снова опуская весло в покрытую рябью воду. — Я даже не помню, откуда… Надо думать, одна из горничных пела ее в дни моей юности.
Бинабик улыбнулся.
— Это подходящая песня для путешествия по реке. Питаю только страх, что некоторые детали не обладают большой исторической правдой. Обладаешь ли ты уверенностью, что не сможешь продлить свои воспоминания?
— Это так, — провал в памяти мало его беспокоил. Недолгое время, проведенное на реке, оказало благотворное влияние на его настроение. Он плавал как-то в заливе на рыбацкой лодке, и тогда это ему понравилось… но как же можно было сравнить прогулку по тихим водам Кингслага с несущимся мимо лесом и легкой дрожью великолепной лодки, чуткой и послушной, как хороший конь — Я не имею настоящих плавательных песен, чтобы петь их здесь, — сказал тролль, довольный переменой в настроении Саймона. — У нас в Йикануке реки только из льда, и они употребляются исключительно для скользительных игр малолетних троллят. Я имею возможность спеть о приключениях очень могущественного Чукку…
— Я знаю речную песню, — сказала Мария, проведя тонкой белой рукой по копне густых черных волос. — Улицы Меремунда полны ими.
— Меремунд? — заинтересовался Саймон. — Как девочка из замка могла попасть в Меремунд?
Мария скривила губы.
— А где, ты думаешь, жила принцесса и ее двор, прежде чем переехать в Хейхолт, в пустынях Наскаду? — она фыркнула. — В Меремунде, конечно. Это же самый красивый город в мире, там океан встречается с великим Гленивентом. Ты не знаешь, ты там не бывал. — Она коварно улыбнулась. — Мальчик из замка.
— Тогда пой, — сказал Бинабик, радостно взмахнув рукой. —
— Надеюсь, что я ничего не забуду, — сказала она, украдкой взглянув на Саймона. Тот ответил ей надменным кивком — ее реплика едва затронула его жизнерадостное настроение. — Это песня плывущих по реке, — заключила она, потом прочистила горло и запела красивым сильным голосом — сначала неуверенно, а потом уж в полную силу.
Кто в Луже плавает Большой, О тайнах ее споет без труда. Он будет врать вам, как сто чертей, И будь проклята эта вода. Но скажет любой гленивентский пес, (Которому вечно гореть в аду), Что когда Господь творил океан, Он реку имел в виду. Океан горазд спросить, Гленивент горазд ответить, С выкрутасами и танцами, Но лучше всех на свете. Так черт возьми бездельников, Чем зря с собою их таскать, Пусть подыхают, и за них, Мы выпьем в Меремунде. Пусть в море выйдут дураки, Настала, видно, для них пора, Но каждую ночь мы, речные псы, В трактире сидим до утра. Вам скажут, что мы надираемся вдрызг, И верно, мы выпить не прочь, Но когда ваша Леди — старушка река, Вы с кружкой проводите ночь. Океан горазд спросить, Гленивент горазд ответить, С выкрутасами и танцами, Но лучше всех на свете. Так черт возьми бездельников! Чем зря с собою их таскать, Пусть подыхают, и за них Мы выпьем в Меремунде. Мы в старом Меремунде За них поднимем кружку. Пусть за бортом плывут гуртом, Мы наши пенни сбережем — Не нам их хоронить.К тому времени, как Мария дошла до припева во второй раз, Саймон и Бинабик уже достаточно хорошо знали слова, чтобы присоединиться к ней. Кантака прижала уши, но их крики и гиканье разносились по всему Эльфевенту.
— Океан горазд спросить, Гленивент горазд ответить!.. — Саймон распевал во все горло. Вдруг лодка ушла носом в воду, потом выровнялась. Они снова были среди камней. К тому времени, как судно преодолело перекаты и вышло на чистую воду, путники слишком запыхались, чтобы продолжить пение. Саймон, тем не менее, все еще улыбался, и когда облака над лесной крышей разорвались, выливая очередной ушат дождя, юноша поднял голову и поймал языком несколько капель.
— Дождь теперь, — сказал Бинабик, поднимая брови под налипшими на лоб волосами. — Я думаю, что мы станем мокрыми.
Миг молчания взорвал звонкий смех тролля.
Когда свет, проникающий через купол деревьев, померк, они подгребли к берегу и разбили лагерь. Бинабик развел огонь, и чтобы поджечь сырое дерево, ему пришлось воспользоваться своим мешочком с желтым порошком. Потом он вытащил из сумки один из пакетов, собранных Джулой, — в нем оказались овощи и фрукты.
Кантака, предоставленная самой себе, крадучись удалилась в высокий кустарник и через некоторое время вернулась вся мокрая. Морда волчицы была в крови. Саймон с интересом посмотрел на Марию, которая сосредоточенно обсасывала персиковую косточку, чтобы увидеть ее реакцию на эту несимпатичную сторону волчьей натуры; но если девушка и заметила что-нибудь, она никак не показала своего страха или неудовольствия.