Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
— Узирис милосердный! — прошептала другая, осенив себя знаком древа.
Фенгбальд холодно следил за этой сценой:
— Ты, кажется, позабыл, кто здесь хозяин, Хельфгрим? Теперь мы попробуем поговорить с тобой еще раз. Если посмеешь врать, мне придется причинить боль твоим дочерям, хоть это и претит моей эйдонитской совести. Но твоей совести придется еще хуже, потому что в этом будет только твоя вина. — Он ухмыльнулся. — Говори же.
Старик посмотрел на своих дочерей, на их искаженные ужасом лица.
— Да простит меня Бог, — сказал он. — Да простит меня Бог за это предательство.
— Отец, не делай этого! —
— Я не могу поступить иначе. — Хельфгрим повернулся к Фенгбальду. — Да, — дрожащим голосом сказал он, — есть и другая дорога на гору, ее знают всего несколько человек. Это еще одна старая тропа ситхи. Джошуа поставил там стражу, но отряд очень маленький, потому что начало тропы скрыто зарослями. Он показывал ее мне, когда мы вместе составляли план обороны.
— Маленький отряд? — Фенгбальд ухмыльнулся и победоносно посмотрел на Лездраку. — Ну а эта дорога, сколько человек могут пройти по ней в ряд?
Хельфгрим говорил так тихо, что его почти невозможно было расслышать:
— Если вырубить несколько локтей зарослей ежевики, дюжина солдат может пройти там плечо к плечу.
Капитан наемников, который все это время молча слушал, неожиданно выступил вперед. Он был в ярости, и шрамы на его темном лице совсем побелели.
— Ты слишком доверчив! — зарычал он Фенгбальду. — Откуда ты знаешь, что тут нет подвоха? С чего ты взял, что Джошуа не будет поджидать нас там со всей своей армией?
Фенгбальд был неколебимо спокоен:
— Как я тебе уже говорил, вы, степняки, слишком примитивны, Лездрака. Армия Джошуа будет завтра очень занята, пытаясь отбить нашу лобовую атаку, — слишком занята, чтобы как-то усилить тот небольшой отряд, когда мы отправимся с дружеским визитом на эту другую дорогу. Мы выступим достаточно большим отрядом. А чтобы убедиться, что тут нет предательства, придется захватить с собой лорд-мэра.
Обе женщины разразились отчаянными рыданиями.
— Пожалуйста, не заставляйте его сражаться, — простонала одна из них. — Это всего лишь старик!
— Верно, — согласился Фенгбальд. Он, казалось, что-то обдумывал. — И поэтому он может не бояться смерти, если там нас ждет какая-нибудь ловушка, если там больше чем просто маленький отряд. Так что мы прихватим с собой и вас.
Хельфгрим вскочил:
— Но вы не можете рисковать их жизнями! Они ни в чем не виноваты!
— И они будут в безопасности, как голубки в голубятне, — улыбнулся Фенгбальд, — пока я буду знать, что ты говорил правду. А если ты решил предать меня, они умрут. Быстро, но болезненно.
Старик упал на колени, но Фенгбальд, нисколько не тронутый его мольбами, довольный, откинулся на спинку кресла. Наконец лорд-мэр подошел к своим дочерям:
— Все будет хорошо. — Он неловко погладил их по головам, словно сдерживаемый присутствием своих мучителей. — Мы будем вместе. Беда не коснется нас. — Он повернулся к Фенгбальду, ярость сверкала в его глазах. На мгновение голос старика перестал дрожать. — Там нет никакой западни, вы увидите это, прокляни вас Господь, — но, как я уже говорил, там есть несколько дюжин человек. Я предал из-за вас принца. Теперь я прошу вас достойно отнестись к моим детям и уберечь их от опасности, если будет бой. Пожалуйста…
Фенгбальд махнул рукой:
— Не бойся. Я клянусь тебе честью благородного человека, что после того, как мы возьмем
Когда пленников увели, Фенгбальд повернулся к Лездраке:
— Почему же ты молчишь, друг мой? Не хочется признавать, что я был прав и действительно легко разрешил нашу проблему?
Тритинг, казалось, хотел что-то возразить, но вместо этого неохотно кивнул:
— Жители камней мягкие как воск. Ни один степняк не предаст свой народ ради глупых женщин.
Фенгбальд засмеялся:
— Да, мы, жители камней, как вы говорите, обращаемся с нашими женщинами иначе, чем вы. — Он подошел к жаровне и протянул к углям длинные пальцы. — А завтра, Лездрака, ты увидишь, как один знакомый тебе житель камней обращается со своими врагами — особенно если они бросают мне вызов, как Джошуа Безрукий. — Он поджал губы. — Эта проклятая волшебная гора покраснеет от крови.
Задумчиво улыбаясь, герцог смотрел на сверкающие угли. Ветер снаружи затихал и, словно огромное животное, ласково терся о ткань палатки.
7
СТРОИТЕЛИ ГНЕЗДА
Тиамак смотрел на неподвижную воду. Мысли его только наполовину были заняты делом, поэтому, когда среди водяных лилий черной тенью мелькнула рыба, удар вранна сильно запоздал. Тиамак недовольно оглядел охапку мокрых водорослей и сбросил их в замутившуюся воду.
Те, Кто Наблюдают и Творят, печально думал он, почему вы так поступили со мной?
Он подошел поближе к краю протоки и со всей возможной осторожностью прошлепал к другой заводи, где и устроился, готовясь снова терпеливо ждать.
Еще с тех пор, как он был совсем маленьким мальчиком, Тиамак всегда получал меньше, чем ему хотелось. Будучи самым младшим из шестерых детей, он чувствовал, что братья и сестры едят больше, чем он, потому что, когда миска доходила до него, она оказывалась почти пустой. Он не вырос таким же большим, каким был его отец Тигумак и какими стали три его брата. Ему никогда не удавалось ловить рыбу так же ловко, как это делала его мать Твийа, или находить столько же съедобных корней и ягод, сколько его умная сестра Римихи. Когда же он наконец обнаружил то, что он мог делать лучше других — а именно читать и писать, как это делают жители сухих земель, и даже говорить на их языке, — выяснилось, что этот дар вообще никому не понятен. Его семья да и все прочие обитатели Деревенской Рощи не видели никакого смысла в погоне Тиамака за знаниями. Когда он уехал в Пирруин учиться в школе сухоземельцев, они и не подумали гордиться им. Несмотря на то что на их памяти ни один вранн не делал этого — а может быть, именно потому, — семья не понимала его стремлений. Да и сами сухоземельцы, за исключением очень и очень немногих, откровенно презрительно относились к его талантам. Равнодушные учителя и насмехающиеся студенты недвусмысленно давали ему понять, что, сколько бы пергаментов и книг он ни изучил, сколько бы научных дискуссий ни выслушал, он никогда не станет ничем, кроме цивилизованного дикаря, дрессированного животного, освоившего сложный трюк.