Памяти Тамары Григорьевны Габбе
Шрифт:
25.IV.53
Вечером съездила к Тусе за сумкой, которую эта фея Мелюзина давно уже приготовила для меня по случаю моего рождения. Там оказалась Шура. Фея в огорчении: ее заставили чуть ли не год работать над "Оловянными кольцами", она переделывала их по требованию редакции (?) раз 5 - а потом прочел начальник, некто Гусев, и сказал, что идея неясна: не содержится ли в пьесе проповедь глупости? Между тем, идея совершенно ясна, ее поняла даже десятилетняя Фридина Саша17: пошлые люди видят в доброте
Посидели, погоревали.
Потом Тусенька, несмотря на свое огорчение, изумительно показала Б-ич. Взяла крышку от сахарницы, укрепила ее как-то сбоку на голове, раздула щеки, рукою показала подбородки до живота... Шура плакала от смеха, а я упала с Тусиной постели, по-настоящему упала на пол и еле могла встать.
Туся же показывала, совершенно не смеясь.
– И еще эта дурища, - сказала Туся, - постоянно ходит в розовых или красных платьях, облегающих бедра. Так и хочется взять кривой нож и отрезать кусок ветчины.
28.VIII.53
Туся вчера звонила из Лосинки. Плачет: Евгении Самойловне хуже, доктор подозревает второй инсульт.
Я поехала; в поезде теснота и ругань; по дороге - тьма и ругань. Ноги увязают в грязи.
Туся встревожена и изнурена. Часто, оставив меня, уходит к Евгении Самойловне, успокаивает ее ласковым голосом:
– Подожди, моя хорошая. Вот так. Сейчас тебе не будет больно.
Почему-то мы заговорили о Ване, о его способности, при любви к нам, оставлять нас, покидать на века... М.б., он нас не любит?
– Что вы, Лидочка! Конечно, любит. Ваня настоящий друг. Когда мама заболела, Ваня по три раза в день таскал вместе с вами лед. (И я сразу вспомнила ту лютую жару и нашу с Ваней беготню по аптекам и мороженщикам, а потом - как мы тащим, задыхаясь, эти грязные глыбы.) Но Ваня относится к тем людям, которые устают от интенсивности отношений. Это очень распространенный порок. Вы, я, Шура - редкость; норма была бы в том, что кончилась совместная служба - и потребность интенсивного общения тоже кончилась бы... Ну вот, а Ваня в норме: устает от обмена мыслей и чувств.
Погас свет. Соломон Маркович уже спал - Туся рано уложила его, т.к. у него болит сердце. Настя уже отбыла. Мы с Тусей с трудом зажгли керосиновую лампу; потом я держала лампу, а Тусенька смазывала пролежни у Евгении Самойловны приговаривая, уговаривая, утешая. Материнский она человек, хотя у нее никогда не было детей.
3.Х.53
Мне пришлось сообщить Тусе о смерти Софии Михайловны18.
Это было в Лосинке, куда я привезла на такси литфондовских врачей для Евгении Самойловны.
Пока Настя повела врачей мыть руки, мы на минуту остались с Тусей одни.
Я ей сказала.
Она сразу смолкла и тяжело задумалась.
– Может быть, вы хотите
– сказала я. Поезжайте, а я побуду здесь.
– Нет, - сказала Туся.
– Как я сейчас войду в этот дом, где она так не желала меня видеть? Она была очень несчастна. И почему? Ведь Самуил Яковлевич ее всегда любил. Вот теперь будет видно, как он ее любил!
Она села и написала С.Я. письмо, которое я отвезла ему.
10.Х.53
У Туси в Лосинке была за это время один раз. Там все тот же ужас. Евг. Сам. в бреду. tо около 39. Новые пролежни. Меня она не узнала, Тусю узнает не всегда. Каждую минуту стон:
– Леня!
Она взывает к нему, как к защите и помощи.
Я спросила у Туси:
– Как Самуил Яковлевич? Как переносит горе?
– Он занят покаянием и мифотворчеством.
20.Х.53
Наконец выбралась к Тусе в Лосинку. Служение ее все длится. Бинтует, перекладывает Евгению Самойловну.
За чаем, когда Е.С. уснула, Туся пересказала мне новый роман Панферова:
– Понимаете, Лидочка, он все берет совершенно всерьез. Когда он описывает, что его герой вспотел у телефона, разговаривая с начальством, то видно, что Панферов ему вполне сочувствует: как же, ведь человек беседует с самим секретарем обкома! Автор и сам в таких случаях потеет. И проблему случки ядреной колхозницы с академиком он тоже поднимает на должную высоту.
24.XI.53
Недавно я как-то мельком сказала Тусе, что нигде не могу достать подходящие ночные туфли, а ноги отекают мучительно. Сегодня она вдруг позвонила мне: туфли меня ждут. Я очень была тронута. Спрашиваю:
– Сколько же я должна вам?
– Ничего не должны... Фея Мелюзина всегда дарила Золушке башмаки бесплатно.
– Ну, Туся, какая же я Золушка?
– А чем же вы не Золушка, между прочим? Подумайте хорошенько, и вы увидите большое сходство.
– Но характер, Туся, характер!
Тут уж и премудрая Тамара ничего не нашлась ответить.
16.XII.56
Когда я 13-го вернулась в город из Малеевки, у меня на столе лежала Люшина записка: "Мама, случилось ужасное несчастье, ночью умер Соломон Маркович".
Я, не раздеваясь и не распаковывая чемоданы, поехала к Тусе.
Она скрывает от Евгении Cамойловны, скрывает, говорит, что Соломон Маркович в больнице - а он лежит - мертвый - у нее в комнате - под простыней.
Е.С. часто зовет Соломона Марковича. Выслушает Тусино подробное и даже веселое повествование о больнице и опять: "Леня!".
Я боялась, что она услышит похороны. Но нет - хотя множество народа толпилось в кухне, в коридоре, у Туси, у соседей. Была страшная минута, когда выносили гроб: его не могли повернуть в коридоре и вынесли на лестницу торчком.