Памятное лето Сережки Зотова
Шрифт:
– Говорил. В общем, он доволен. Хвалит. Ну, а кто все-таки впереди идет?
Оказалось, что ответить на этот вопрос никто не может. Все одинаково стараются.
– Как же так, - удивился Павел Иванович, - стараются-то, возможно, все, и одинаково, но результаты обычно бывают разные.
– Можно мне сказать?
– подняв руку, спросил Костя Жадов.
– У нас, Павел Иванович, пока еще никакого соревнования. Каждый сам себе вкалывает, и все.
– Э, друзья мои, так дальше не пойдет, не годится. Как же вы дошли до жизни
– пошутил Павел Иванович.
– Прохлопали, да?
– Конечно, прохлопали, - согласился Витя Петров.
– Это я виноват. Ничего, завтра возьмемся.
– Вот это разговор настоящий, - одобрил Павел Иванович.
– Пусть все на стане знают, кто за что борется и как выполняет свое слово.
Павел Иванович не раз поглядывал в сторону Наташи Огородниковой и был немало удивлен ее безучастием. Он знал ее как бойкую девочку, острую на язык.
– Огородникова, почему ты нынче такая неразговорчивая?
– спросил он.
Наташа молча поднялась, постояла, затем хотела что-то сказать и, не промолвив ни слова, всхлипнула, закрыла лицо ладонями и бросилась бежать к стану.
У копны наступила тишина. Неловкая, напряженная.
– Что с Наташей? А? Ребята!
– спросил Павел Иванович.
Тогда Ваня Пырьев шепотом сказал:
– У нее, Павел Иванович, папу... на фронте убили. Вчера пришло извещение.
Павел Иванович уже не раз видел детские слезы и вот такое же тяжелое горе, как у Наташи Огородниковой.
Болезненная спазма сжала сердце, прервала дыхание. Павел Иванович всей грудью вздохнул и поднялся.
С трудом сдерживаясь, стараясь казаться спокойным, он заговорил:
– Вот, ребята, что такое горе. Вот оно какое. Мы жили и не знали его. А оно пришло к нам. Пришло! Но не само. Его принесли те, кто хочет господствовать над другими. Над всеми людьми. Ради своей наживы, ради миллионов... Но это им никогда не простится, не забудется. Чего бы это ни стоило, а мы воткнем в их могилу осиновый кол. Фронтовики там, а мы здесь сделаем все для этого!
– Павел Иванович поднял крепко сжатый кулак.
– Те, кому нужна война, навсегда запомнят, что мы обид не прощаем и за каждую обиду платим сторицею и отплатим!..
Тяжело прихрамывая, Павел Иванович направился к стану. За ним потянулись ребята. Шли и молчали. И казалось, что это уже совсем не те мальчишки и девчонки, которые вот только делились своими незатейливыми новостями.
Сергей тоже пошел со всеми. Случай с Наташей Огородниковой живо напомнил ему тот зимний день, когда он узнал о гибели отца. На сердце стало так тоскливо, что упал бы и грыз землю.
Во время ужина снова пошли разговоры. Сергей нехотя хлебал лапшу и молчал. Ему хотелось отойти куда-нибудь в сторону, завалиться на копну и лежать одному, чтоб никого не видеть и не слышать.
Павел Иванович говорит: заплатят тем, кто затеял войну. Хорошо, если знаешь, кому платить, а вот если все это и вправду, как говорят Манефа Семеновна
После ужина Витя Петров сообщил Павлу Ивановичу, что ребята устроили ему постель в будке. Классный поблагодарил их, но спать в будке отказался, сказал, что там душно и они вдвоем с Зотовым устроятся на воздухе, на душистой траве.
– Не возражаешь, Сергей? Ты ведь рыбак, а рыбаки любят свежий воздух. Так? У меня одеяло есть шерстяное, солдатское, и шинель. Шинель постелим, а одеялом оденемся. И тебе, я видел, бабка узел навязала. Думаю, не замерзнем.
– Можно и на траве, - охотно поддержал учителя Сергей.
– Тогда мы вам, Павел Иванович, сейчас сена натаскаем, - сказал кто-то из ребят, и тут же несколько человек побежали к развороченной копне.
– Сергей, - позвал из-за будки чей-то голос, - иди-ка сюда на минутку.
Сергей нехотя пошел на зов.
За будкой стоял Ваня Пырьев.
Увидев председателя совета отряда своего класса, Сергей догадался, что тот, видимо, собирается о чем-то говорить с ним по секрету.
– Ну?
– спросил Сергей.
– Ты не нукай, - строго сказал Ваня.
– Иди ближе.
Сергей подошел.
– Ты почему так ведешь себя?
– Веду, как умею. И нечего.
– Ты как обращаешься с учителем? Ребята побежали за сеном для вашей постели, а ты и с места не тронулся. Господин какой!
Сергея взяла досада: действительно проморгал. Не догадался.
– Ну и пусть бегут, а я сам чуть на ногах стою.
– Или переработался?
– насмешливо спросил Ваня Пырьев.
– Попробуй на лобогрейке, узнаешь.
– Так, может, и ты, как Павел Иванович, вилами скидывал?
– не унимался Ваня Пырьев.
– Ну и скидывал, - не зная зачем, соврал Сергей.
– Нет, правда?
– Голос Пырьева сразу подобрел.
– Тогда дело другое, всем понятно - скидывать не то, что гонять лошадей. А ты, значит, молодец, Сережка, правильно сделал, что подсменил. А ему, я так думаю, помаленьку нужно помогать. Видел, как он от копны пошел? Прихрамывает. Значит, нога болит у человека. А он, понимаешь, никому ни слова.
Ваня Пырьев обнял Сергея за плечи, и они мирно вышли из своего укрытия.
Сергей шел и ругал себя - зачем соврал Ване? А вдруг тот подойдет к учителю и спросит: расскажите, мол, Павел Иванович, как работал Зотов, хорошо ли, мол, справлялся на скидке.