Памятные записки (сборник)
Шрифт:
– Нам лучше, – сказал поляк.
– Если б мы сейчас домой ехали, тогда было бы лучше, – сказал младший.
Я подождал на аэродроме, пока не вылетел «кукурузник» с тремя этими ребятами. Они летели в Варшаву.
Им удалось приземлиться и радировать о том, что поляк повредил ногу.
Большая часть парашютистов, посланных Романовским в Варшаву, погибла.
После разгрома восстания в разведотделе показывали капитана Ивана Колоса, малого с открытым русским лицом, с новеньким орденом боевого Красного Знамени на груди. Говорили, будто он вывел на нашу сторону Вислы большую группу
В октябре толки о Варшаве прекратились.
Было ощущение, что скоро откроется большая кампания – наступление на Берлин.
10 декабря. К нам прибыло пополнение – два десятка партизан из отрядов, выполнявших задания по агентурной разведке. Два десятка широкоплечих красавцев в офицерских ушанках, сдвинутых набок, в суконных гимнастерках, заправленных в брюки, перепоясанные широким ремнем, в бушлатах и в гражданских поддевках. С ними – мальчик лет пятнадцати, Ванька Радзевский. Он участвовал в десятке боев с немцами и бульбовцами и во взрыве четырех эшелонов. Он спит на моей койке, по-щенячьи свернувшись калачиком и сбивая с себя шинель.
Ванька Радзевский был паренек, казавшийся забавным, типичное дитя войны, партизанский Гаврош. Немало таких мальчуганов приставало к частям. Они славно воевали, ибо были в том возрасте, когда и отвагу, и страх можно одинаково воспитать в человеке.
Отец Ваньки, районный партийный работник в Западной Украине, был схвачен гестапо и расстрелян со всей семьей. Уцелел один Ванька, принявший на себя страшную долю мстителя.
Вообще же он нуждался в ласке и, отданный мне на попечение, вскоре привязался ко мне. Был он сметлив, опытен не по годам в делах, которые рано знать детям. И весьма ленив по части учения. Я никак не мог заставить его прочитать растрепанную книжку повестей Гоголя, единственное подходящее чтиво, которое отыскал.
Зато Ванька был величайший дока по части раздобывания еды и самогона. Его инициативу постоянно приходилось пресекать.
Чтобы парень не болтался по части, я брал его с собой в командировки. Однажды, проезжая Мендзыжец, Ванька попросил:
– Подъедем здесь недалеко к одному пану. Хочу повидать кобылу, которую у него оставил.
Крюк был небольшой. Решили заехать.
Пожилой польский мужик, хуторянин, встретил нас букой, а узнав Ваньку, совсем расстроился.
– Где моя кобыла? – после кратких приветствий спросил Ванька.
– Кобыла у меня, пан Ваня, – хмуро ответил хуторянин. – Совсем большой стал, пан Ваня, настоящий жолнеж.
– Я приехал за кобылой, – сказал Ванька.
– Зачем пану кобыла? Когда у Червоной Армии есть самоходы, – ответил хозяин.
– Нужна мне кобыла, – сказал Ванька и смело отправился на конюшню. Он отворил ворота и вывел кобылу. Лошадь добродушно поглядывала то на него, то на хуторянина.
– Зачем пану Ване кобыла? – вскричал хозяин, хватаясь за уздечку.
– Нужна мне моя кобыла, – упорствовал Ванька.
– Продай мне лошадь, – крикнул мужик. – Хорошо заплачу: каравай хлеба и жбан бимбера дам.
– За такую кобылу! – возмутился Ванька. – Хорошие люди дают три бидона бимбера,
Тут начался долгий и замысловатый торг, когда каждый тянул повод к себе, клялся и божился, так что я уже начал терять терпение. Наконец мужик увел кобылу, а нам вынес каравай хлеба, шмат сала, окорок и небольшой бидон самогона.
– Куркуль чертов, – удовлетворенно сказал Ванька, на ходу машины отрезая финкой куски ветчины и ломти домашнего хлеба.
28 декабря. 1-го января мы должны выехать на задание. Чувство приятного возбуждения.
Однако на задание мы выехали только 12 января 1945 года. И с военной точки зрения были плохо подготовлены к ведению разведки, ибо противника не наблюдали, местности, где нам придется действовать, не знали. Только быстрое продвижение наших войск способствовало тому, что мы не попали в какую-нибудь скверную переделку. Пользы же от наших действий во время Вислинской операции было мало, потому что обстановка менялась со стремительной быстротой, а разведотдел фронта получал наши ежедневные донесения по радио только ночью, один раз в сутки, и когда наши данные доходили до войск – все уже было иначе, совсем не так, как накануне.
13 января 1945 года. Вчера выехали на задание в одну из левофланговых армий фронта. Шоссе забито колоннами грузовиков, следующих к передовой. Ночевали в Куруве. От Пулав, сильно разрушенного городка, давшего название нашему плацдарму на левом берегу Вислы, дорога пролегает вдоль реки по холмистой местности. Местами холмы засажены фруктовыми деревьями и всюду изрыты траншеями. Миновали местечко Казимеж. В мирное время, вероятно, красивое, с замком или монастырем над Вислой, разрушенным временем и артиллерией. Окрестности в других обстоятельствах казались бы прекрасными, но бесснежная зима и особое чувство близости передовых позиций делают их безрадостными.
Расположились в деревушке, затертой песчаными дюнами.
14 января. Всю ночь била артиллерия немцев. Снаряды ложились где-то правее нас, и в хате дрожали стекла…
Проснулись от артподготовки. Началось.
С песчаных дюн за деревней, куда мы взбежали, видно на темном небе, как лопаются ракеты, взлетают огненные фонтаны из «катюш», вспыхивают малиновые огни дальнобойной. Воздух дрожит от мягкого звука, как будто бьют во множество огромных барабанов, и это дрожание передается земле, постройкам, отдается в груди и в сердце.
15 января. Вчера около полудня по тревоге выехали в направлении удаляющегося боя.
У переправы сгрудились машины, повозки, солдаты, царит оживление, словно все заняты веселой работой.
Сравнительно скоро мы протолкнулись по понтонному мосту. Тут же плацдарм. Обгоняем бесконечные колонны пехоты.
– Как там немец? – спрашиваю у встречного артиллериста.
– Пошел без оглядки, – ответил тот.
Стемнело. Мы расположились на ночлег в ложбине между песчаными холмами. Пели и дурачились. Потом легли спать, выставив караулы.