Панацея
Шрифт:
Сегодня пространство безнаказанного сокращается как шагреневая кожа. Но что более всего делает человека человеком? Разве не возможность скрыть свои помыслы, безнаказанно обмануть, безнаказанно совершить правонарушение или самое настоящее преступление, и остаться с содеянным один на один… Такая версия ответа на вопрос «что более всего делает человека человеком» кажется сомнительной. Но не станем отвергать ее с порога.
Сегодня если и уместно говорить о каких-то законах, то только об одном: все хорошее всегда заканчивается чем-нибудь плохим.
Когда-то давно создатель интернета Тим Бернерс-Ли
Матушкин сделал паузу и тяжело вздохнул.
Ну а теперь о главном, о самом главном…
В эпоху тотального контроля и насилия над человеком, в эру тотального отчуждения, в жизни оставалась одна неоспоримая правда. Она заключалась в том, что человек непременно умрет. Кем бы он ни был. Как бы он ни жил. Рано или поздно он умирал, потому что должен БЫЛ умереть.
Эта участь не миновала великих жрецов, мыслителей, императоров, провозглашавших себя богами, веривших в собственное бессмертие. Ушли Александр Македонский, Цинь Шихуанди, Гай Юлий Цезарь, Аттила, Чингисхан, Тамерлан, Иван Грозный, Петр Великий, Наполеон, товарищ Ленин и товарищ Троцкий, товарищ Сталин и товарищ Мао Цзэдун, прочие «надлунные и надсолнечные владыки», а вместе с ними десятки миллиардов человек, в разное время бытовавших на Земле.
Смерть страшила. Бессмертие влекло. Алхимики, оккультисты, эликсиры, граф Сен-Жермен, новейшие технологии продления жизни… Но сегодня на смену одной напасти – смерти – приходит другая. Человек долгие века говорил о своих правах, даже не подозревая, не представляя, что его главным правом, в конечном счете, станет ПРАВО НА СМЕРТЬ. Ибо развитие технологий поставило мир на порог РУКОТВОРНОГО БЕССМЕРТИЯ.
Идеологи русского космизма – люди экзальтированные – видели благо в технологии воскрешения человека. Нам же следует впасть от этих «радужных», в кавычках, перспектив в отчаяние. Нам следует вспомнить о характере наказания Агасфера, осужденного на скитания по земле до второго пришествия Христа: «и не будет тебе ни покоя, ни смерти».
Я всегда верил в то, что каждая человеческая жизнь, каждое ее мгновение где-то сохраняется. Что существует гигантский сервер – назовите его ноосферой или Большим мыслящим миром, или как угодно еще, – где своего часа ждут миллиарды и миллиарды файлов. Каждый файл – чья-то жизнь. Вся ваша жизнь, вся ваша память, все ваши чувства в абсолютной детализации записаны в файл и могут быть оттуда извлечены.
И если уже умершим ПОКА ничего не угрожает, то ныне живущие в самом скором времени станут объектом самой страшной хищнической охоты.
За рубежом завершается создание технологии «воскрешения» человека. Проект получил безжалостное название – «Пандемониум». Речь идет не о физическом, то
– Какое бессмертие уготовано нам? Всмотритесь! – призвал Матушкин.
Над головами свидетелей выступления Матушкина воспылали злобные божества и устрашающие произведения архитектуры и живописи. Ожившие картины десяти казней египетских сменились знаменитыми полотнами Босха. Небо разверз Дантов ад в исполнении Боттичелли, Блейка, Доре, Бугро, фон Байроса… Новейшие технологии создавали поразительный эффект присутствия. Изображения не были статичными. Они проживали свои мучения, передавая боль и ужас. Адский огонь плавил пространство, обжигая воздух. Изображения то отдалялись, то приближались; то заволакивали необъятный небесный свод, открывая взору безграничные горизонты Преисподней, то выхватывали страдания того или иного персонажа. Видеоряд венчал «Страшный суд» Микеланджело.
Необыкновенное живописание стало прелюдией явления Дантова ада, созданного к выступлению Матушкина. Площадь Победы и весь центр Москвы превратились в огромный прозрачный лифт, устремившийся в бездонную пропасть. Ноги зрителей непроизвольно подкашивались. Через несколько мгновений всё кружилось в водовороте жуткого смерча. Раздался злорадный экстатический хохот. Неистовым вихрем неслись души, принявшие телесный человеческий облик, направленные высшей силой в последний страшный путь. То и дело мелькали знакомые лица. Люди узнавали… себя! Души пролетали сквозь своих хранителей, до предела обостряя восприятие…
Огнедышащее пламя сменилось абсолютным мраком. Но вот, в небе появился отблеск огня. Перед завороженной публикой вырисовывались очертания величественной стены. Распахнулись врата ада.
Зазвучал скорбный голос Матушкина.
Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям,
Был правдою мой Зодчий вдохновлен:
Я высшей силой, полнотой всезнанья
И первую любовью сотворен.
Древней меня лишь вечные созданья,
И с вечностью прибуду наравне,
Входящие, оставьте упованья.
«Входящие, оставьте упованья», – повторил Матушкин. «Входящие, оставьте упованья»… Эти слова эхом разносились над Москвой и всей Россией.
Страна переступила порог Преисподней.
Душераздирающие вопли, крики, возгласы, стоны – незыблемое надрывное страдание было призвано развеять малейшие сомнения в назначении Того Места, куда вел Россию Матушкин.