Пандемониум
Шрифт:
– О-о, еще один жирный котяра!
– главарь ощерил гнилые зубы.
Беннетт с непонимающим видом разинул рот. Евгений отпрянул, не зная бояться ему или радоваться.
– Хе-хе, а зыркает-то как, сразу видно, есть че прятать! Эй барин, не тяжело тебе?
– осклабился другой солдат с замотанной рукой и разбитым носом.
– А ну сымай шубу! Да поскорей, а то сдохнешь без покаяния!
– Я плохо понимает русский!
– внезапно выдал Беннетт и озарился невинной улыбкой наивного иностранца.
–
– воскликнул губастый, единственный у кого борода еще не росла.
– Русский не понимает! Немец че ль?
– Ньет, Англия! Бритн!
Грабители дружно заржали, впервые в жизни слыша иностранный акцент.
Беннетт заулыбался еще жальче.
– Шут какой-то...
– глухо сказал самый старший с сединой в бороде и суровым сибирским взглядом.
– Птаха, бери у него чумодан!
– скомандовал вожак.
– А шуба тебе, Захарыч! По чину!
– Ува-ажил!
– благодарно зарычал седоватый, расплывшись в дремучей улыбке.
– А с этим че?
– презрительно фыркнул разбитый нос, сверкнув на Евгения взглядом.
– Этот, кажись, наш! Эй, гимназистик, ты че, язык проглотил?
– Да хрен с ним! Возьми у него шинель и деньги, если есть.
Доктор охотно позволил стащить с себя пальто, но, когда дело дошло до саквояжа, вдруг испуганно запротестовал и замахал руками.
– О ньет, ньет! Только не это! Пожалуйста! Это нет!
– А ну!
– губастый по прозвищу Птаха с силой вырвал саквояж из рук Беннетта.
– Глянь, че там внутри!
– Да тут... склянки какие-то, - Птаха потряс раскрытый саквояж, и внутри зазвенело множество ампул.
– Бутылки - как в аптеке!
– Лекарства - вещь хорошая, - с умным видом отметил побитый.
– Возьмем!
– кивнул вожак.
– Пригодится!
– Ну че, тварь?
– побитый нагло подмигнул Евгению водянистым глазом.
– Сам все отдашь или помочь?
Евгений молча снял шинель и вынул кошелек.
– Во-о!
Он забрал у Евгения вещи и щелкнул его по носу так, что в глазах зарябило.
– Эй, англичанин, скажи спасибо, что живым отпускаем! В Англии свечку за нас поставишь, понял?
– Товарыщ!
– блаженно воскликнул Беннетт, глядя в глаза побитому.
– Какой я те товарищ, гнида!
– побитый замахнулся на доктора прикладом, и тот, ахнув, сам собой от испуга повалился в грязный снег.
Разбойники расхохотались пуще прежнего и, отпуская шуточки, двинулись восвояси, довольные добычей.
Пальто доктора нелепо сидело на медвежьих плечах Захарыча. Птаха нес шинель и саквояж.
Беннетт униженно поднялся на ноги и, шмыгнув носом, достал из внутреннего кармана пиджака какую-то серебристую вещь вроде вязальной спицы, только толще и длиннее.
Шляпа слетела с его головы,
Лицо доктора было не узнать. Из наивно-светлого оно превратилось в железную маску с кривой, как у акулы щелью рта и неподвижными плотоядными глазами.
Беннетт поднес серебристый жезл к своей переносице и закрыл глаза. Каким-то необъяснимым, неуловимым образом Евгений увидел (именно увидел), как из головы доктора выстрелил невидимый энергетический луч прямо в затылок, шедшего позади всех Захарыча.
Разбойник остановился. Друзья прошли еще метров десять, прежде чем заметили пропажу товарища.
– Захарыч!
Застывший как памятник Захарыч вдруг, не говоря ни слова, начал снимать с плеча трехлинейку.
– Э-э, ты че?!
– побитый первым направился к своему другу.
– Да не дури!
Он подошел к Захарычу и хотел шутливо стукнуть его в грудь.
– Обиделся что ли?
Захарыч коротким механическим движением всадил острый штык побитому в живот. Тот заорал, как свинья, и опрокинулся на спину.
Вожак и Птаха вскрикнули, как наверно закричали бы при виде мертвецов, лезущих из могил.
Тело, бывшее когда-то Захарычем, медленно двинулось в сторону атамана.
– Дед, ты че, с-сука!
– залопотал вожак.
Птаха, мыча, попятился назад, выронив саквояж и шинель.
Вожак поднял руку и выстрелом из 'Нагана' вышиб чудищу мозги. Тело повалилось, как спиленное дерево. Рядом продолжал визжать и корчиться побитый.
– Леха!
– прохрипел атаман, но даже не решился приблизиться к раненному другу.
Птаха дрожал как осиновый лист и трясущимся пальцем начал указывать на неподвижную фигуру Беннетта, чернеющую в ночи.
Евгений заметил, что кончик серебристого жезла, налился голубоватым светом.
– Это он!
– плакал Птаха.
– Он, он... деда заговорил!
Главарь в растерянности ударил Птаху кулаком по щеке, потом, яростно зайдясь матом, двинулся к Беннетту. Вскинул револьвер.
Евгений ждал выстрела. Но вожак не нажимал на курок. Будто не мог прицелиться или забылся.
Затем медленно, словно против воли, поднес дуло к собственному виску, и в следующий миг трупов стало уже два.
Беннетт, не спеша, направился к Птахе. Бедный дурак упал на колени и начал дико размашисто креститься, шлепая губами и роняя слезы.
– Не убивай, дядь! Дядь, не убивай!
– он повторял эту фразу как молитву или заклинание.
Доктор сшиб с его головы папаху, захватил левой рукой шею, и правой слегка кольнул Птаху в висок кончиком жезла. Мелькнула белая вспышка, и мертвое тело ткнулось лицом в грязь.