Пандемониум
Шрифт:
Через два дня бои закончились. Евгений решил отправиться к отцу. Уже по тому, что творилось за окном, было ясно, насколько долгим и скверным станет этот путь. Но дожидаться смерти в этой поганой комнате - последнее дело.
Во второй половине дня он поскоблил щеки заржавевшей бритвой, оделся, собрал оставшиеся гроши и вышел из дома.
С неба падал снег. Садясь на землю, яркие, крупные хлопья тут же гасли, растворяясь в мерзкой серо-коричневой каше.
Никто не ехал по улице в лихих санях, не предлагал купить баранки или пироги, не кормил на скамейке
Прохожих было немало, но от каждого из них веяло какой-то рабской задавленностью, потерянностью, тоской. Они сбивались в кучи, слушая новых хозяев, только для того чтобы не потеряться в этом новом, страшном мире.
Евгений шел мимо разбитых витрин, мимо поваленной афишной тумбы. Кому и зачем понадобилось ее валить? Шел к Кремлю, хотя смотреть на него теперь совершенно не хотелось.
Он представил, как будет добираться до Твери. На поезде? А если поезда уже не ходят? Да и сколько сейчас желающих уехать из холодного, разграбленного города?
Но перед тем, как идти на вокзал, надо было попрощаться с друзьями.
Всю дорогу Евгений думал о том, что скажет Ане. Думал, как они будут вместе пить чай или вино, и грустно шутить над тем, что происходит вокруг.
Увидеть подругу ему не удалось. На двери пустой квартиры висел приколотый булавкой тетрадный листок с трогательным посланием:
'Дорогие, милые, любимые друзья!
Я с родителями уезжаю на дачу в Крым, чтобы переждать там бурю. Сама я не вижу в этом особенной нужды, но папа настоял. Как только все закончится, мы снова будем вместе. Еще веселее и дружнее. Берегите себя и ничего не бойтесь!
P.S. Леля, твою новую поэму прочитала и нахожу ее почти великолепной. Мы ее обязательно разберем!
P.P.S. Маша, милая, ты должна полюбить жизнь!
P.P.P.S. Альцина, мы всегда будем помнить о тебе!'
'Евгений...', - он попытался представить несуществующую строку.
– 'Будь счастлив... Не унывай... Выживи! Да. Точно. Выживи, Евгений!'
Снег валил с новой силой, как будто хотел поскорее прикрыть, упрятать несчастную истерзанную землю.
Идя по какой-то неизвестной улице (или просто изменившейся до неузнаваемости) Евгений вдруг понял, что слишком поздно вышел из дома, слишком долго слонялся по Москве. Надвигались сумерки. Если низ стал верхом, а верх низом, выходило, что любой, кого Евгений прежде не удостоил бы взглядом, теперь мог раздавить его, как жука - имел право.
Люди начинали прятаться в двери подъездов, в дыры подвалов. Где-то слышался хмельной вой гулянки, выстрелы, балалаечный звон.
Бессмысленно ускоряя шаг и пытаясь понять, где находится, Евгений наткнулся на грозную, забытую всеми баррикаду, неприступную, как крепостная стена. Надо было искать обходной путь. Или идти назад?
Воздух стал синеватым, словно в чистую воду уронили каплю чернил. В некоторых окнах печально загорались керосиновые лампы и свечи. Без пользы белели матовые шары обесточенных фонарей.
Евгений шел по безлюдной улочке, подняв воротник
Один из стоявших вокруг костра оборванцев, бывших солдат, весело окликнул Евгения пьяным голосом. Он предложил погреться и даже угоститься 'беленькой' то ли в шутку, то ли всерьез, несмотря на грубые протесты товарищей. Евгений вежливо отверг его дружбу.
Он шел все дальше и дальше, полагая, что движется в сторону дома, но готовый в любой момент убедиться в своей ошибке.
Впереди сквозь сумрак Евгений различил бредущую куда-то фигуру пожилого человека с саквояжем в руке. Он шел медленно, чуть сгорбившись, погруженный в свои мысли. Человек из прежней жизни, еще недавно личность: учитель, врач или композитор, а теперь просто старик, потерявший все, кроме своего саквояжа, пальто и помятой шляпы.
Услышав сзади нагоняющие шаги, человек как бы случайно повернул голову.
Евгений оцепенел. Из-под шляпы на него смотрело знакомое, слегка поросшее щетиной лицо, которое он так боялся увидеть.
– Евгений!
– ошеломленно пробормотал доктор Беннетт.
Он медленно переложил саквояж из правой руки в левую, кривя рот в совершенно неискренней улыбке.
– Какая встреча!
И тут Евгений почувствовал, что совсем не боится его. Просто потому, что и в движениях, и в улыбке, и в глазах доктора на долю секунды промелькнул неподдельный и довольно сильный страх. Страх перед слабым.
– Мир меньше, чем кажется, - тихо, безо всяких эмоций сказал Евгений.
– О да!
Они продолжили путь вместе. Евгений заметил, что Беннетт пытается держать свободную руку поближе к вырезу пальто - значит, у него с собой что-то есть.
– Уезжаете?
– спросил Евгений, стараясь как-то оживить свой мертвый голос.
Исчезнувший страх, вдруг начал захлестывать душу с новой силой. Он представил, что должен будет напасть первым. Напасть на доктора! И напасть именно для того, чтобы убить!
'А вдруг это я сошел с ума?' - исступленно подумал Евгений.
– 'Вдруг, все что случилось - идиотское совпадение, а сны - это всего лишь сны?'
– К сожалению, да, - вздохнул доктор.
– Ваш народ-ребенок сейчас в очень плохом настроении. Я решил с ним не ссориться.
– Поедете в Англию?
– Да, - ностальгически улыбнулся доктор.
– В родную туманную Англию. Сперва, должно быть, съезжу в свою деревню, навещу могилы родителей...
– Тети с дядей?
– вопрос сам выпорхнул из уст Евгения.
– Э-э... что, простите?
– Беннетт нахмурил брови и замедлил шаг.
– Мне послышалось, вы сказали...
– Н-нет, мои тетя с дядей похоронены в Лондоне.
Рука доктора начала подбираться еще ближе к вырезу.
Навстречу им из переулка вышли четверо солдат. Бородатые, патлатые в драных, прогнивших шинелях. Они сошли бы за нищих если б не винтовки за плечами у троих и не револьвер в руке у того, кто, кажется, был у них вожаком.