Панджшер навсегда (сборник)
Шрифт:
– Короче, для нас.
– Но кто же об этом думал раньше?
– Кто-то должен был думать. Хотя бы тот, кто все затеял.
Ущелье Арзу с примыкающими отрогами и одноименной рекой лежало с обратной стороны хребта, на который вышел второй батальон. На север оно тянулось к верховьям Гиндукуша, а на юге, ниже по течению реки, соединялось с Марги, Шутуль и вплотную приближалось к Салангу. Подступы к этому высокогорному району, к главному перевалу всегда представляли особый интерес, поскольку через близлежащие ущелья, в том числе и Арзу, сюда направлялись подразделения Ахмад Шаха. Судя по сообщениям радиоэфира, обстановка складывалась благополучно. Боевые столкновения соседей, которые продолжались в течение двух предыдущих дней, обошлись им
И в обстановке, и в умах, и даже в природе царило успокоение. Батальон долгой медленной колонной шел вдоль безымянного ручья, потерявшегося среди волн густой травы. Жара спала, на такой высоте никогда не бывает по-настоящему жарко, сменился климатический пояс, но это стало отчетливо заметным, когда в нос ударил ароматный запах мяты и каких-то неведомых трав. По обеим сторонам тропы цвели фиалки, анютины глазки, но тропа уходила все выше и вскоре привела на поляну, усыпанную царскими кудрями. Батальон продолжал подниматься, и сказка продолжалась. Преодолев уровень в три с половиной тысячи метров, после чего подъем сначала стал пологим, а потом совсем прекратился, Усачев как-то сразу, без колебаний почувствовал, что оказался в райских кущах, вне времени, вне сознания. Грустная улыбка чуть касалась его лица, перед ним, перед его солдатами лежала страна сновидений и грез, сквозь которую они двигались неумолимым безостановочным строем.
– Вот это да! – воскликнул Мамаев, машинально сдвинув наушники и вращая стриженой квадратной головой. – Это же сказка! Альпийские луга!
– Брось, Альпы здесь ни при чем. – Комбату тоже хотелось крутить головой, легко, беззаботно, а еще хотелось упасть, раскинув руки, в эту густую, высокую по пояс траву, в этот русский ковер. Когда-нибудь, когда кончится война, он обязательно найдет такую же луговину, будет лежать на ее духмяной перине и смотреть, как высоко в небе плывут облака. – Это северная природа, Мамаев, почти Россия. Ну?
Над вьющейся тропой, над бесконечно уставшими людьми нависала огромная, но по-домашнему ухоженная, мшистая скала. По ее крутым бокам с тихим рокотом, с шелестом и журчанием стекал горный ручей. Он резвился, рассыпаясь на десятки струй и тысячи хрустальных брызг, а потом в затяжном падении становился то ли дождем, то ли игривым водопадом. Внизу его встречало неглубокое уютное озеро, на дне которого сквозь круги и рябь в бликах солнечного света просматривалось желтое песчаное дно. Здесь ничто даже отдаленно не напоминало о войне.
– Ивы! У озера ивы! Куда же это мы забрались? – Мамаев только что не задыхался от охватившего его детского, мальчишеского восторга. – Товарищ подполковник, может быть, привал сделаем? Мы уже полдня в пути.
– Пользуешься правом приближенного?
– Пользуюсь, – прямодушно признался начальник связи, – я же для общего блага.
– Давай так. Ты свое дело делаешь хорошо, а я – свое. – Усачев и сам неосторожно подумал о привале, но здесь, почти в раю, так легко забыться и забыть о войне, а о ней забывать нельзя, именно в таких местах закладывают фугасы и выставляют засады.
Батальон продолжал свое безостановочное движение, захватывая ноздрями дурманящие запахи высокогорной травы, цветочных лужаек, мшистой скалы, озера. Чуть дальше, за этим озером виднелось небольшое селение, но, как и все другие кишлаки в Панджшере, оно давно опустело. Здесь когда-то стояло четыре саманных дома, наверное, жили пастухи (а кому еще?), земля в высокогорной долине, по всему видно, плодородная, но с середины осени и до апреля на этом перевале лежит большой снег. Четвертого дома не было, не осталось даже развалин, на его месте зияла огромная воронка от авиабомбы как раз размером с дом. Усачев, зачарованный, не отводя глаз, смотрел на эту жестокую картину. Всего одна бомба – и прямое попадание. Летчик проверял прицел? Или здесь достали банду? Где-то внутри, в пустоте, бестелесно
Рейд выдался удачным. А Ремизов так считал даже с учетом одной потерянной ротой ноги. Если быть честным, если отдавать себе во всем отчет, мог ли хотя бы один командир надеяться на что-то лучшее? Слова бы никто не сказал против: сглазишь – и все. Только тебя и помнили. После подрыва Махмадова ощущение легкости не проходило, что только помогало Ремизову выполнять поставленные задачи.
Рота спустилась вниз, до самой реки Арзу, ее предстояло форсировать и двигаться дальше на север. Прошли вверх по течению реки километра два, но ничего напоминающего переправу, мелководье или каменный брод, так и не нашли. По ширине и глубине с Панджшером ей, конечно, не равняться, но в своенравном характере не откажешь. Арзу неистово билась о камни, куда-то неслась сломя голову, местами кипела и бурлила и при этом гордилась своей чистотой и свежестью, как любая другая горная река. На участке движения пятой роты подходящего места для форсирования не было, но докладывать об этом комбату лейтенант не стал. Задача поставлена, цели определены, доложить о том, что ты не справился, просто невозможно. Он даже знал, каким будет ответ Усачева – Выполнять приказ! – разве что тональность могла быть либо по-отечески теплой, либо по-командирски жесткой. Вот теперь Ремизов и морщил лоб, и решал, как переправляться на левый берег, не утопив при этом ни себя, ни солдат. На небольшом привале он собрал сержантов, свой единственный совещательный круг.
– Кино про войну смотрели? Вот мы сейчас и будем, как в кино, переправляться. Вброд. Надо найти место с ровным дном, где нет такого бурного потока. Мы никого не должны потерять. Понятно? Унесет и разобьет о скалы. Ну кто что думает?
– А что тут думать, товарищ лейтенант. – Попов не сомневался ни секунды, – вброд так вброд. Как прикажете, так и сделаем.
– Тебя я мог бы и не спрашивать. Тарасенко, ты что думаешь?
– Надо искать место пошире, там глубина меньше, течение слабее. А там, где нет больших бурунов, на дне нет и больших камней.
– Правильно подметил. Гидродинамика в чистом виде. Что еще?
– Первыми пойдут кто помассивнее. У меня есть двое здоровых, их и отправим. Они перетащат с собой конец страховочного шнура.
– Ясно. Тарасенко, твой взвод переправляется первым. Без спешки, по двое. Шнур погоды не делает. Он только на случай, если кого понесет течением. Варгалионок, у тебя тоже мысль?
– Есть одна. Ниже по течению надо пару человек поставить. Будет, кому ловить.
– Логично. Остальным взводам занять рубежи обороны и наблюдать, чтобы нас с тыла не пощипали. Все. Начинаем. По местам!
Переправа оказалась тяжелой. Первого же из двух здоровяков течение подхватило и понесло, как щепку, но ему удалось задержаться на ближайших валунах, где его и выловила назначенная пара спасателей. Его заменили. Самый крепкий солдат в роте, Абдуллаев, упираясь ногами в щебень на дне реки и подставив правое плечо течению, переправился через Арзу первым, ему это далось с трудом, и все-таки конец шнура теперь оказался на другой стороне. Но как быть тем, кто ростом и весом не вышел? Надо пробовать поток самому, а затем давать указания, и Ремизов двинулся следом. Борьба со стихией вызвала внезапный прилив восторга. Движущаяся толща ледяной воды доходила до груди, но главный аргумент заключался не в глубине реки, а в ее стремительном напоре. Ремизов сразу понял, почему не устоял первый солдат: он подставил потоку грудь, тут же ставшую парусом, и опрокинулся, потеряв точку опоры. Вода воистину была неукротима. Точно так же подставив потоку плечо, почти упав на него всей своей массой, командир взвода до подбородка ушел в воду, оставив над ней только автомат. У прибрежных камней Ремизов схватил протянутую руку Абдуллаева и наконец оказался под лучами горячего июньского солнца.