Панголин. Тайна бога
Шрифт:
– Идем, идем, - монах потащил онемевшего панголина по узкому проходу вдоль сараев.
Укрывшись от посторонних глаз Морр остановился:
– Уходи из города. Тебя ищут солдаты и чистильщики, – прошептал монах.
– Я знаю. Мне нужно увидеться с отцом Иаковом.
Морр отпрянул и быстро перекрестился:
– Его арестовали за богохульство неделю назад. И… ну, в общем… - он затих. Тут же подпрыгнул на месте, посмотрел по сторонам и принялся оживленно креститься, будто перед ним возник покойник.
Грэм отпрянул и уперся спиной в гнилые доски.
– Три дня назад ворвались чистильщики, обыскали всю церковь и схватили настоятеля. Про тебя все выспрашивал, ну, такой, монах там был, Филипп вроде.
Панголин вздрогнул и опустил голову:
– Его больше нет, - тихо сказал он и спрятал лицо в ладонях.
Морр открыл рот, а рука вновь принялась выписывать кресты на теле:
– Когда его выводили, ну, он благословил всех и сказал: «Будьте верны богу и поступайте, как велит вам сердце, ну, ибо через него говорит с вами создатель», - добавил он, заглядывая в глаза панголину. Словно что-то увидев в них, монах отпрянул, снова перекрестившись.
Грэм отвернулся и, прорываясь сквозь пелену тумана, пошел прочь:
– Прощай. Да хранит тебя Миронос, - пробормотал он через плечо.
Морр что-то говорил в след, но панголин уже не слышал ни единого слова.
Отца Иакова казнили – сожгли, как еретика, думал Грэм, выходя из подворотни. Страха, что его поймают, не было – он просто шел, шел к выходу из города. Больше никто не ждал его в этом мире. Осталась только собственная жизнь, которую надо прожить до конца и не важно, где и когда она оборвется. Слезы покатились по щекам, большими каплями падая на грязный плащ.
Впереди два закованных в легкие кольчужные доспехи воина, грубо расталкивали прохожих, всматриваясь в недовольные лица. Они хватали и срывали капюшон с головы каждого бродяги. Охотник шел прямо на них. Десяток шагов отделял от неминуемой встречи.
Темная фигура слева, закутанная в такой же плащ, появившись ниоткуда, быстро перешла дорогу. Бродяга старался пересечь улицу перед самым патрулем, но не успел. Один из стражников вцепился ему в рукав и потянул к себе. Человек вырвался и побежал, расталкивая прохожих. Солдаты выхватили мечи и рванули за беглецом:
– Держи! Держи его!
– завопили они, но никто не пытался остановить бродягу. Серая толпа только расступалась и старалась поскорее убраться с дороги, прилипая к стенам домов, как грязь, выплескиваемая из-под копыт лошади. С криком и лязгом солдаты скрылись за поворотом.
Грэм остановился. Огляделся по сторонам – разношерстная толпа шумно галдела, провожая взглядом погоню. Большинство сочувствовало беглецу.
«Нет! Это не конец! О Господи! Я найду это место. Он бы хотел этого. И никто больше не сможет мне помешать! – думал Грэм, ускоряя шаг.
– Спасибо, Господь всемогущий, за указание пути рабу твоему».
Впереди шел новый патруль, сверкая начищенными шлемами. Панголин
Город со своей грязью, стражниками, монахами и всяким сбродом с каждым шагом становился все более омерзительным. Панголин почти бежал от всего этого, расталкивая прохожих, не обращая внимания на крики и ругательства. И лучше бы сейчас не попадаться солдатам на его пути. «Стража! Стража!» - послышались крики за спиной.
Грэм только криво улыбнулся – внутри разгорался огонь!
Острые каменные зубья уже выглядывали из-под убогих построек бедноты, окружающих второй стеной обороны город, когда сзади зазвенели солдатские латы. Панголин вскарабкался на крышу крайней хибары и перебросил через стену сумку с вещами. Она лязгнула, зацепив край, грузно шмякнулась и покатилась по внешней насыпи. На ходу скинув ненавистный плащ, Грэм прыткой зеленой ящерицей перемахнул через стену, сверкнув малахитом в лучах заходящего солнца.
Звук житары – тяжелый жужжащий звон металла, лязг тысячи мечей, кружащихся в неистовой пляске, он завывает на пике и падает в пропасть, на мгновение замирает и начинает восхождение с новой силой. Большой, толстокожий барабан не спеша ухает, отбивая четкий ритм, а барабаны поменьше пытаются угнаться за житарой в ее несложных звуковых перекатах. Когда эта троица, выбиваясь из сил, восходит к самой вершине, и металлические вибрации срываются вниз, вступает горн, утробно воя, словно бык весной. Стремительно выдыхаясь, он старается ревом сокрушить, разорвать и вынести на себе победный человеческий крик!
– Вперееед!.. – протяжно завопил летящий по непроходимому лесу Грэм.
Деревья и кусты, как великаны растопырили костлявые ветки, стараясь хлестнуть, поймать в колючие объятия, остановить зеленую блестящую тень. Но панголин извивался, словно ящерица: прыгал, нагибался и проскальзывал в узкие щели.
– Я идууу!..
Под ногами – мягкая трава, свежий ветер – в лицо, а в голове – музыка, и на каждом разрешении мелодии вырывался победный крик, дающий новые силы и желание бежать, бежать! Не хотелось останавливаться ни на секунду. Кузнечным мехом шумела грудь, вдыхая прохладный лесной воздух, мысли замерли – им не было места в стремительной гонке, только растущая металлическая музыка рождалась внутри и рвалась наружу. Ревела. Гнала вперед. Только вперед!..
Бешеная скачка продолжалась до тех пор, пока изможденный Грэм не рухнул в сочную весеннюю траву. Раскинув руки в стороны, он утонул в ее прохладном воздушном покрывале. Сквозь редкую листву деревьев пробивались косые лучи солнца – день близился к концу. День, вновь перевернувший все верх дном. Утром была надежда, днем боль утраты, а сейчас неуемная энергия и желание довести начатое до конца.
Панголин хрипел, жадно глотая воздух. Яростная песнь закончилась, уступив место монотонному стуку сердца в висках и шипящему дыханию пересохшего горла.