пантера: 1-6 (часть первая, фрагмент первый) В плену у пространства-времени
Шрифт:
– Мне неведом ваш язык! Я говорю на другом! – отчаянно проговорил Один, продолжив движение.
Громкие настойчивые голоса, казалось, обиделись, понизились до ворчливого перешептывания и иногда – ропота. Вот только, только действительно ли призраки поняли его, чужой этому миру, язык или не могли понять, почему он не знает их наречия? Мог быть и третий вариант.
Харрол уже почти начал произносить кодовую фразу вызова «Трона», однако в последний момент отказался от этого, справедливо опасаясь, что сие действо может расцениться неведомыми обладателями таинственных голосов как демонстрация грубой и враждебной им силы. И могли предпринять соответствующие меры предосторожности. Не стоит наживать себе
Голоса сопровождали его до самого конца, беспрестанно предупреждая об опасности впереди и еще о чем-то, пока не окончился живой ивовый коридор – куда? За ним они внезапно оборвались.
Призрачная полутьма странного места сменилась неведомо откуда взявшейся солнечной поляной, окруженной чащей многовековых кедров, сосен и дубов. Посреди установлен каменный помост, к которому вело несколько мостков. На помосте же стояли три статуи из… непонятного материала, посвященные очень юной и прекрасной девушке, печально смотрящей… на него! По ее сторонам – по бокам, – словно грозные стражи, возвышались легендарные чудовища, коих Один узнал по земной мифологии – полузмея-полуженщина Ламия с очаровательной фигуркой выше змеиной части и медведь-оборотень в доспехах, вооруженный смертоносными когтями и зубами – этакий бурый мишка из таежных лесов России и Скандинавского полуострова.
Чем дольше взирал на статуи Один, тем больше уверялся в мысли, что они принадлежат не какому-нибудь безумному архитектору этого мира, а могущественному чародею (или группе чародеев), по одному ему ведомым причинам заколдовавших трех живых существ в недвижные изваяния. В том, что «прекрасная девушка» не человек, Один успел убедиться – из-под прямых, изумрудным шелком ниспадающих по плечам, волос видны кончики востроносых ушей, впрочем, ничуть не умаляющих ее божественного очарования. Наверное, эльфийка! Она умоляюще «смотрела» на него, словно «прося» помощи, – казалось, еще мгновение и из зеленых глаз побегут трогательно-упрямые слезы, способные растопить лед сколь угодно жестокого и черствого сердца.
Харрол не мог оторвать взора от милого личика, женственной фигурки в простеньком безрукавном сарафане, чувственной маленькой груди… Он столь увлекся созерцанием совершенной красоты, что и не заметил сразу произошедших с Ламией изменений. А когда скосил взгляд налево, то было уже поздно – героиня древнегреческих мифов, высвободившаяся из каменного плена, не мигая глядя на него в упор, спускалась неспешно по одному из помостов на цветущий ковер поляны. Золотистая гладкая чешуя сверкала в лучах высокого солнца, словно змеиный хвост и впрямь сплошь состоял из благородного металла. Золотоволосая Ламия с большими немигающими синими глазами грациозно ползла к зачарованно глядящему на нее юноше.
Нагое человеческое тело с роскошной грудью и удивительно розовыми сосками чуть ниже талии гармоничным образом переходило в змеиное, украшено золотыми украшениями: широкие браслеты на руках, цепочка с ветвистой молнией, причудливые сережки в ушах, и тонкая диадема на голове. Чего она хочет от юного воина? Смерти? Может быть. Но так уютно и покойно стало, когда Ламия прижала к своей груди, когда лицо оказалось в ложбинке между ними. Ну и что с того, что ее хвост, вовсе не холодный как металл или змеиная кожа, обвился вокруг его ног, а сама возвышалась на целую голову над ним и волосы спутанные, – давно не знали расчески? Зато кожа женщины такая теплая и бархатистая, золотисто-смуглая, груди мягкие и податливые, руки, прижавшие к себе, такие ласковые и заботливые.
… Именно
Ее влажные от пота маленькие ладони обняли его щеки, немигающие глаза воззрились в его. Он совершил опасный шаг в бездну, рискуя никогда оттуда не выбраться.
« Призраки Минувших Времен пропустили тебя!» – эти слова против воли Одина, заставив его вздрогнуть от неожиданности всем телом, вошли легким шуршанием листопада в его сознание. – «Ты должен был после этого меня убить!» – это действительно Ламия с ним говорила с помощью мыслепередачи, не раскрывая рта, поэтому Один немного успокоился. – «Но не сделал этого!»
Еще бы! Харрол не умел убивать тех, кто пытался убить его или мир, в котором он родился.
Ламия, похоже, подслушала мысли, потому как ответила в такт им:
« Все воины, коих пропускали Призраки Минувших Времен, испытывали ко мне – минимум – легкое отвращение, а когда я просыпалась, они брали в руки оружие с целью убить меня. Поэтому я высасывала их кровь и вновь уходила ко сну, дожидаясь следующих. Ты первый, кто, при виде моего пробуждения и меня самой, испытал только положительные чувства! И не испугался моей сущности!..»
Один свершил вдруг то, о чем не успел даже толком подумать – его руки дерзко легли на плечи Ламии, а в следующий миг, чувствуя как кольца золотистого хвоста сжимают ему ноги и бедра, притянул к себе и запечатлел на ее губах скромный поцелуй, чуть не стоивший ему переломанных костей. Однако Ламия опустила руки, подалась чуть назад, разжала кольца и… поползла в обратную сторону. Но не на каменный помост, а мимо него – в чащу. И уже после того, как Ламия скрылась с глаз, услышал чью-то мысль:
«Спасибо тебе, юный воин! И да пребудет с тобою вечно здравие…»
«И тебе мирных путей, прекрасная Ламия!» – отозвался Один.
Может, и не Ламия вовсе, по крайней мере, она не поправила его. Значит, сей мир в чем-то тождественен его миру.
Затем Харрол, так и не сдвинувшись с места, смотрел на эльфийку (Один хотел думать, что в данном случае не ошибся в поименовании существа) в надежде, что она также, как полчаса назад Ламия, проснется и проявит к нему аналогичные греческой змееженщине нежные чувства. И никакой агрессии. Но его надеждам не суждено было сбыться. Эльфийка смотрела на него печальными глазами, однако зашевелилась на помосте не она, а бурый мишка, стоящий на задних лапах.
Медведь упал на передние лапы, скрежетнув когтями по камню помоста, лязгнули латы, глаза налились кровью, мощная пасть с кошмарными зубами раскрылась и издала страшный громогласный рев, встрепенувший с ветвей деревьев напуганных птиц. Даже юного воина он (рев) впечатлил немного.
Один отказался от идеи вызвать «Трон» себе в помощь, на короткий миг встретившись взглядом с живой статуей прекрасной эльфийки, как бы говорящий: «Будь самим собой – всегда!» Почему бы и нет? Медведь-оборотень хоть и имеет такое смертоносное оружие, как длинные когти и зубы, но бренчавшие латы закрывают лишь туловище, плечи и задние лапы до колен, все остальное же – в том числе массивная голова – не защищено доспехами. И сие радует. Можно было бы сразиться с ним на равных, обратившись в рогатого чрэсха, имеющего многочисленные конечности и хвост-жало, однако времени уже не было – медведь стремительно приближался к нему на всех четырех лапах, вприпрыжку.