пантера: 1-6 (часть первая, фрагмент первый) В плену у пространства-времени
Шрифт:
Глядя на мчащуюся на него махину, Один мельком подумал, что, пожалуй, стоило воспользоваться броней «Трона» – этот точно хотел драки и проявлять отцовскую ласку, как прежде Ламия материнскую, даже и не думал, в его чудовищных глазах полыхал кровожадный огонь, жажда убийства. Впрочем, насколько Харрол знал славянские, скандинавские и североамериканские легенды, с медведем-оборотнем почти невозможно договориться мирно. Во всяком случае он не представлял себе, как это сделать – тем более в чужом мире.
Оборотень, не добежав до двуногого супротивника полутора метров,
Церемониться со свирепым медведем Один не хотел – он нырнул под левую лапу, рискуя оказаться без головы, слегка подпрыгнул и нанес двойной сокрушительный удар в незащищенную шею основанием ладони правой руки и коленом, отскочил назад. Мишка приземлился не так, как рассчитывал: от ударов его перекосило на правый бок и он всей своей недюжинной массой рухнул на локоть, противно хрустнули кости – и поляна огласилась нестерпимо громким ревом, а инерция прыжка проволочила мишку по земле еще несколько сантиметров, доламывая локтевые кости и хрящи.
Один метнулся к нему, вдруг вспомнив из тех же сказок и легенд, что раны – любой сложности увечья – срастаются о-очень быстро. Нельзя давать оборотням ни микросекунды времени.
Медведь с ревом и рыком, раскрывая страшные челюсти, с трудом вставал на оставшиеся три здоровые лапы – и не безуспешно. Один впечатал пятку ноги в поворачивающуюся к нему пасть, другую – в мохнатое ухо, отскочил на безопасное расстояние. Бурый мишка взвыл, дергая болезненно головой, будто пытаясь стряхнуть таким образом острую и звенящую боль, и повалился, словно подкошенный, снова на поврежденную лапу. В который раз поляну огласил страшный рев.
Один стал закреплять успех, нанося многочисленные болезненные и ломающие удары по поверженному неприятелю, беспрестанно отскакивал в стороны, дабы самому не получить смертельный толчок. Затем Харрол оседлал шею оборотня, вжал в нее ноги – медведь продолжал, пусть и слабо, сопротивляться, мог запросто стряхнуть с себя и вырвать кишки зубами или соскоблить их вместе с мясом когтями здоровой лапы. Один наклонился глубоко вперед и ухватился обеими руками за верхнюю челюсть зверя, пропуская вострые клыки меж пальцев, и с большой силой потянул ее на себя. Медведь заелозил по земле, не зная, куда подеваться от растущей боли.
«Пощади, воин!» – возникла в голове чужая мысль-мольба. – «Не губи мою жизнь! Пригодиться она тебе в будущем!»
«Один! Ты показал свою мудрость, не убив Ламию. Не принуждай меня в тебе разочароваться!»
А эта мысль принадлежала уже не медведю!
Один оставил челюсть в покое и охотно спрыгнул с мишкиной шеи на траву, отряхнул одежды от налипшей на нее темно-бурой шерсти и выправил образовавшиеся складки. Он недоумевающе глядел на поползшего в чащу оборотня – вначале напал на человека, а как дело дошло до лишения его жизни, запросил пощады! Странно – Ламия, призвание коей высасывать кровь мужчин, иногда – детей, проявила к нему сугубо человеческие чувства, отчего тот испытал отнюдь не сыновьи эмоции. Наташа увидела бы ту очаровательную картину,
«Скатертью дорожку тебе, мишка-воин!» – искренне пожелал Харрол бредущему уже на трех лапах оборотню, без всякого сарказма, поскольку не хотел оставлять за спиной столь могущественных врагов в первый же день пребывания в новом мире, полном страшных чудес.
Оборотень не «ответил» ему, все так же хромал в северо-западном направлении, вослед «греческой» змееженщине. Один проводил его взглядом, щуря глаза под ярким солнцем, весьма похожим на земное. И в который уже раз вздрогнул, встретившись глазами с живой эльфийкой, смотрящей на него в упор, но не отвел их в сторону. Она скромно держала руки на груди, хотя до этого они покоились на бедрах; прямые изумрудные шелковистые волосы легко развевались на несуществующем ветру.
– Твои доброта и любовь к женскому роду покорили даже безумную Ламию, возненавидевшую всех мыслящих существ, ходящих на двух ногах! – заговорила прекраснейшая из богинь, ее тихие нежные интонации слов бальзамом вливались в его гулко бьющееся сердце.
Один не сразу понял, что слышит не мысли, а речь, произнесенную вслух.
– Всякий воин, вступивший в Священное место, при виде женщины со змеиным хвостом вместо ног, брался за оружие, чем обрекал себя на неминуемую гибель. Не напрасно боги избрали тебя и твоих друзей.
И вновь Один вздрогнул – откуда ей знать, что кто бы то ни было выбрал для чего-то его, и что он не один? Эльфийка невероятным образом уловила сомнения и страхи, закрадывающиеся ему в душу:
– Ты нашел в себе мужество не добивать врага, чем нажил себе надежного друга. Медведи-оборотни не забывают врагов, проявивших к ним искреннюю доброту, – эльфийка печально улыбалась одними глазами, зелеными, словно лесное море.
Один не знал, что и думать – слишком много событий в чужом мире за один день, не подозревая пока, что сие даже не начало оных, а лишь предисловие.
– Придет время, и ты со спутниками узнаешь и приобретешь значительно больше, чем думаешь сейчас. А теперь – в тебе нуждаются твои друзья. Подойди ко мне.
Один не двигался с места, боясь какого-либо подвоха со стороны все знающей богини.
– Я не богиня, а пережиток прошлого, одна из немногих выживших эльфов, – в бархатистом голосе было столько неприкрытых печали и глухой тоски, что сердце, сопереживающее ее необоримой беде, защемило в груди, а ноги сами понесли хозяина к эльфийской богине (иначе Харрол не мог ее называть).
Приблизившись к ней вплотную, Один ощутил, так некстати явившееся, столь острое желание обнять эту хрупкую женщину, утешить, как умел, позаботиться о ее незавидной судьбе, спрятать за непробиваемой каменной стеной – и еще сильнейшее желание мужчины к прекраснейшей из женщин, что он с трудом держал себя в руках…
Она вложила свои маленькие горячие ладони в его.
– Я исполню некоторые твои желания, когда ты – и твои спутники – пройдешь миссию до конца и исполнишь предначертанное. А пока…