Папина содержанка
Шрифт:
За время выполнения задания мне так и не удалось даже мало-мальски приблизиться к мажорке. Она словно отгородилась от меня стеной, выстроенной из кирпичей сарказма. Она вроде бы мягкая, но сквозь неё не пробиться. Всё равно, что лупить тараном в резиновую крепость. Кажется, вот-вот она падет, но срабатывает амортизация, и ничего не происходит. Лишь последние несколько часов мне кажется, что я вижу настоящую Максим, без привычной защиты. Но проверить нет времени. Нам скоро к старику на прием.
Ровно в полдень спускаемся вчетвером в холл.
Путешествие до поместья Исиды Мацунаги проходит в полной тишине. Я снова очень удивлен. Максим молчит всю дорогу, сосредоточенно смотрит в окно. Мне кажется, что она вдруг слишком близко к сердцу стала принимать происходящее с нами. Раньше как-то легко относилась, теперь же вдруг что-то в ней «перемкнуло», и теперь она смотрит на финал миссии другими глазами.
Но я не задаю ей вопросов. Не хочу услышать в ответ какую-нибудь бесполезную отговорку. Да и что она может мне сказать, если решение зависит только от старика Исиды? Он встречает нас в большом зале, куда нас привел Накамура. Я думал, что девушек патриарх семьи примет вдвоем, но почему-то за большим полированным дубовым столом, выполненным в форме овала, мы оказались вчетвером. Я рядом с Максом, девушки – напротив.
Когда вошел Исида, я пристально смотрел ему в лицо. Что он скажет, увидев Наоми с Джейни? Какое выражение будет? Ждал, что старик развернется и последует обратно. Или разозлится. Ничего. Он вдруг… широко улыбнулся, глядя на правнучку. Подошел к ней, раскинул руки. Она встала с недоумением на лице и приблизилась в старику. Они обнялись. Исида что-то проговорил ей едва слышно.
– Что он сказал? – спросил я у мажорки.
– Скучал очень, – ответила она.
Затем старик уселся и перешел на английский, говорил на котором очень хорошо, разве что с небольшим акцентом.
– Наоми, представь нас, будь любезна.
– Джейни, познакомься, – сказала Наоми, когда её подруга встала рядом, – это Исида Мацунага, глава нашего клана. А это, прадедушка, Джейни, моя близкая подруга, – добавила она.
– Очень приятно познакомиться, – протянул старик сухую руку.
– Взаимно, Исида-сан, – сказала Джейни, ответив на рукопожатие.
– Лишние мы на этом празднике жизни, – заметил я шепотом и по-русски.
– Возможно, – ответила Максим. Опять: ни шуточек, ни злорадства.
Исида проследовал к своему месту во главе стола. Сел, положил руки сверху и обратился к нам с мажоркой:
– Максим, мне очень приятно, что вы привезли мою Наоми. Я считаю, что вы совершенно точно выполнили мою скромную просьбу.
Старческая деменция. Маразм. Вот причина, почему старик вдруг так резко переменил своё отношение к правнучке, которую прежде проклинал за желание выйти замуж за простого британца. Презирал, видеть не хотел, а после вдруг передумал. Видимо, он просто позабыл, что они с Майклом настоящая пара. Иначе бы не стал с ними беседовать, а даже на порог не пустил.
И старческое же слабоумие – причина того, почему старик Исида обратился не ко мне, а к Максим, назвав её «продолжательницей дела своего отца». Мне так и хотелось, пока он говорил, встать и сказать ему: «Эй, дедуля! Ты ничего не попутал? Это я сын Кирилла Андреевича, а не Максим – его дочь. Тут всё просто: я – сын и наследник, Максим – любовница, содержанка. Да-да, господин Мацунага, вы не знали? Папаша шпилит её!».
Но я промолчал. Моя бурная речь могла нарушить коммерческие планы моего отца, а это бы ударило и по мне, и по маме. Не хочу, чтобы она после выхода на пенсию, которая у неё не за горами, стала жить на скромные 20 тысяч рублей. То есть я, безусловно, буду ей помогать, но она ведь женщина очень гордая, привыкла к независимости за последние несколько лет, когда стала свободной от уз брака. А на те крохи ей не прожить достойно.
Аудиенция была окончена. Мы встали с Максим, и, ни слова не сказав, поклонились и вышли. Старик Мацунага остался вдвоем с Наоми и Джейни, мы дальше были бы лишними – там уже начинаются дела семейные, мы же свою задачу выполнили.
– Старый маразматик, – говорю я насмешливо, но очень тихо, когда мы едем обратно. Так, чтобы только сидящая рядом Максим смогла меня услышать.
– Ты о ком? – спрашивает мажорка. В её голосе ни интереса особого, ни прежнего задора. Может, заболела?
– Как кто? Старик, конечно.
– Почему?
– Назвал тебя дочерью моего отца.
– Ах, это… – равнодушно говорит Максим и отворачивается к окну.
– Ничего не скажешь на такое? – удивляюсь в ответ.
– Да вроде бы говорить нечего.
– Максим, ты не захворала, случаем? – интересуюсь.
– Как говорил в таких случаях Марк Твен – «не дождитесь», – отвечает она.
– Он не так говорил, – поправляю, как истинный сын профессора филологии. – Он однажды узнал, что одна газета опубликовала его некролог. И написал в редакцию: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены», – рассказываю в надежде, что у Максим загорятся, как прежде, её красивые глаза. Напрасно. Они остаются тусклыми.
– Понятно, – всё так же равнодушно отвечает она.