Папина жизнь

Хилл Дэйв

— Я этого не говорил.

— Нет-нет, не говорил, конечно. Прости.

— За что?

Тут она впервые смутилась. Я встал, придерживая ее под локти. Я и так знал, что мы одного роста. Так мы и стояли, молча. Она — в моем доме, я — в ее личном пространстве.

— «Замечательно», — сказал я. — Ты так чудесно это произносишь.

Анджела окинула меня взглядом и произнесла:

— А ты добрый человек. Да.

Это было утверждение, а не вопрос. Мы

могли бы снова начать целоваться, но я вспомнил Дайлис, к которой не питал никаких добрых чувств в последнее время. Я чуть отвернулся и заговорил:

— Послушай… я делаюсь еще добрее, когда лежу в постели.

— Знаешь, я так и подумала.

Мы на цыпочках поднялись вдвоем наверх. Я заглянул в комнату Глории, заглянул к мальчикам. Я стал на колени перед Анджелой. Она сидела на постели. Я следил за тем, как она следит за тем, как я расстегиваю ее бесконечные пуговицы. Вскоре под одеялом наши тела соприкоснулись. В голове раздался мощный сигнал «Да!», однако в южных регионах тела его приняли слабовато. Может быть, дело в том, что рядом дети? Или, в том, что Анджела чересчур хороша, нереально хороша? Я кашлянул.

— Знаешь, у меня сейчас маловато практики.

— Ты все делаешь замечательно, честно.

Ее лобок идеально подходил под мою ладонь.

— Ты вся мокрая, — прошептал я.

— Вообще-то очень стесняюсь…

— Ты прекрасна.

— Нет, я не прекрасна.

— У тебя прелестная щелка.

— Какой ты грубый…

— Остановиться?

— Нет. Нет. Давай, погладь меня еще вот так…

— Я хочу тебе сказать, что люблю тебя. Сам знаю, что еще рано говорить.

— Ну что ты, говори. Говори все, что захочешь, Джозеф Стоун.

— Сказать тебе, что у меня проблемы с куннилингусом?

— Правда?

— Да. Никак насытиться не могу.

К полуночи я ее убедил. В три часа ночи я припал ухом к полу и засек шаги Билли и Джеда на лестничной площадке. Сегодня я против обыкновения отвел их по кроваткам. Быстро уложил и вернулся к себе, где меня ждала Анджела, ждали ее руки, ее губы.

— Ты такой большой, — шепнула она.

— Не смеши меня. А то он обратно спрячется.

— Ты просто ляг рядом. Я хочу посмотреть на твое лицо.

Я с готовностью лег. Я позволял ей прожигать меня взглядом насквозь.

— Я слышала, как ты вечером пел, — пробормотала она, когда мы уже засыпали.

— Черт, — пробормотал я в ответ.

Я проснулся в шесть утра. В тусклом свете я смотрел, как она стоит рядом и надевает лифчик.

— Я не собиралась тихо слинять, — прошептала она. — Просто подумала, что лучше уйти, пока малыши не проснулись.

Я потянулся к ее губам.

— И потом, — продолжала она, — я все равно не могу пойти на работу в том же, в чем была вчера, а то все поймут, чем я занималась. — Она

остановилась и прибавила: — Я не с каждым встречным этим занимаюсь.

Я проводил ее до двери. В сумеречном грязном холле мы шептались, точно воры.

— Когда ты придешь? — тревожно спросил я. Ведь есть же на свете и менее трудные мужчины. И более внушительные пенисы.

— Завтра, поздно вечером?

— Я буду здесь.

Глава 11

— Пап, что ты делаешь?

Я обозревал темную Хай-стрит из окна гостиной. Шел уже одиннадцатый час вечера.

— Ищу истину и красоту в этом запутанном мире. А что еще мне делать, Глория?

Это воображаемый разговор. Глории рядом не было. Я попрощался с ней утром, потому что была пятница, а через пятницу, как известно, школа и садик служили детям буфером, отделяющим конец папиной недели и начало маминой. Конец недели с потрепанным и нищим Джозефом Стоуном и начало недели в недалеком краю изобилия, где обитали Крис и Дайлис. Тот край я сначала игнорировал, затем стал ему завидовать, а сейчас страшился, поскольку пал духом, имея на руках до предела истощенный банковский баланс.

Дети спустились вниз обычным порядком, вскоре после ухода Анджелы на рассвете. Первым явился голодный, с сияющими глазами Билли. За ним Глория, уже умытая и одетая. Затем Джед, весь в размышлениях. Все трое были вполне ангелоподобны. Они понимали: если омрачить прощальное утро плохим настроением, я буду обречен на семь дней уныния. «Слушайте, — упрекну их я, когда мы станем ссориться. — Вот я забочусь о вас. Но мне и самому нужна чья-то забота». По-моему, Глории тоже что-то подобное пришло в голову, когда она отозвала меня в сторонку:

— Она твоя девушка? — спросила она.

— Кто? — Глядите, как я силюсь изобразить недоумение. Спишите на счастье.

— Анджела, вот кто. Анджела — твоя девушка?

Так. Может ли тридцатипятилетний отец-одиночка на полставки иметь такую роскошь, как «своя девушка»? Да нет, такие обстоятельства требуют выбрать другое слово. Ну «любовница», что ли. Всем привет! Это Анджела, моя любовница! Да полно!

А Глория все ждала ответа.

— Я сам не знаю. А ты как думаешь, она моя девушка?

— По-моему, пока еще нет. Но скоро станет, я надеюсь.

— Надеешься?

— А ты нет, можно подумать!

В мое время дети вели себя по-другому. Они не язвили, не достигнув подросткового возраста.

Вчетвером мы пошли в школу. Глория вошла туда одна. Она училась уже в пятом классе. Я выдал ей обычное прощальное напутствие:

— Глория, будь веселой, будь доброй, будь хорошей.

— Пока, папа. Поцелуй от меня Анджелу. — Какая умная для своего возраста…