Папина жизнь
Шрифт:
Я едва дышал. Не столько потому, что мои дыхательные органы томились под непроницаемым синтетическим костюмом, сколько из-за того, что Дайлис и Крис были здесь, а я нагло нарушал все договоренности. Трое моих детей должны были вот-вот выйти на сцену, и я за них безумно волновался. А вдобавок ко всему утром пришло письмо:
Уважаемый мистер Стоун,
Я представляю Дайлис Пиннок, урожденную Дайлис Дэй, мать ваших детей Глории, Джерарда и Уильяма. Она просила меня сообщить вам, что приняла решение сменить фамилию детей «Стоун», каковую
Но если они так затянули узел, недоумевал я, как им удалось сделать так, чтобы мы с Анджелой вообще ничего не почуяли? И как странно мне было думать, что Дайлис последовала самому брачному обычаю — взяла фамилию мужа? Теперь, впрочем, я понимал, для чего ей это было нужно. Так она нашла способ превратить трех детишек Стоун в маленьких Пинноков.
Я был полностью сокрушен. Бланк ее адвоката выглядел еще дороже, чем у моего.
…Как вам, возможно, известно, миссис Пиннок является единственным носителем родительской опеки над детьми и, следовательно, по закону имеет право решить, что ношение ее новой фамилии вернее всего соответствует интересам детей…
И дальше адвокат напирал на то, что Дайлис считает «логичным» присвоить детям ту же фамилию, что носят оба их «взрослых опекуна». Письмо кончалось заверением, что миссис Пиннок сожалеет о доставленных ею огорчениях, но «при всех обстоятельствах» поступила так, как сочла правильным.
И вот все эти бомбы без конца рвались у меня в голове, томящейся под лосиными рогами, пока я стоял и боялся разоблачения. И как такая эскапада прозвучит в суде?
«Мой клиент допускает, что случай с лосиным костюмом, хм, несколько вышел за рамки, но он просил бы Вашу Честь признать, что он был в то время в весьма сокрушенном состоянии».
Я с ума сходил, что ли? Мне так не казалось, хотя сумасшедшие вроде бы никогда не думают, что они сумасшедшие. Обманывал ли я жену? Да. Я не рассказал Анджеле про костюм лося, сказал только, что собираюсь появиться на спектакле без ведома Криса с Дайлис. Анджела сидела дома с Эстеллой и тревожно ждала моего возвращения. Костюм я держал в машине и переоделся тайком, скрывшись за стенкой.
Был еще и третий вопрос. Растравлял ли я специально свою рану, нанесенную сменой фамилий? Когда-то мне было практически все равно, будут ли Глория, Джед и Билли носить фамилию Стоун. Они могли бы называться Дэй. Да хоть Снодграсс, хоть Смит, хоть Джоунз, — я бы не стал любить их меньше. С такой точки зрения, неважно, какая у них фамилия. Однако сейчас это все-таки было важно. Выпад Дайлис казался мне грубым надругательством над драгоценными отношениями с детьми, которые я с таким трудом сумел сохранить. Еще я чувствовал в этом поступке угрозу: мол, я мать, деторождение предназначено мне самой природой, и я жена богатого человека, и в моих руках родительская власть, и я делаю что хочу.
По лосиному лбу тек пот и стекал на лосиную шею и лосиную грудь. Я заволновался, смогу ли обратно стать человеком. На сцену тем временем вышел детский хор. Наконец я увидел сияющую Глорию в первом ряду. Она глянула на меня — на меня все глядели, — затем махнула рукой в другую сторону — конечно же, Крису с Дайлис. Я с гордостью смотрел
И вдруг пастухи увидели яркий свет в небесах. Они смертельно испугались…
Испуганные пастухи бодро свалились на пол. И тут раздался другой голос, громкий, — голос Билли:
— НЕ БОЙТЕСЬ! Я ПРИНЕС РАДОСТНУЮ ВЕСТЫ ПРО МЛАДЕНЦА В ЯСЛЯХ!
Зрители расхохотались. Билли блаженно заулыбался. Его ангельский костюм с крыльями из фольги переливался яркими цветами. Под мышкой Билли сжимал пластмассовую арфу.
Пора было убираться. Хватит с меня. Я выскользнул из зала и понесся к машине — скорее домой. И плевать на свист прохожих. В конце концов, мне нужно переодеться. Попробуйте надеть лосиный костюм. А потом попробуйте стать безумным папашей в лосином костюме с лосиной головой в руках.
Глава 21
Я смотрел из окна и видел, как Глория выходит из парадной двери и направляется одна в салон Синди. Парни оборачивались на нее, когда она проходила мимо. Они видели карие глаза и изгибы девичьего тела, откровенно выступающие из-под девчачьего облика. Я их тоже видел, и с болью чувствовал отчуждение. Дело происходило в пятницу днем, вскоре после Рождества. Глория вернулась из Маминого Дома, словно управляемая ракета с боевым зарядом.
— Ау, Глория!
— Да, папа?
— Как приятно, что ты дома.
— У меня, между прочим, два дома.
— Ладно тебе. Сама понимаешь, о чем я.
— Да, понимаю, и ничего тут нет хорошего.
Так, это мне урок — впредь буду радоваться, что она у меня дома. Второй урок — пока что жизнь на два дома была для нее вполне хороша, но теперь дочка разрывается на части. И, видимо, я приложил к этому руку.
— Глория, я знаю, тебе не хочется об этом говорить, и мне не хочется тебя заставлять, но…
— Что но?
Я пошел за ней в ее комнату и усадил рядом, на пол. На кровати и кресле громоздились мягкие игрушки и одежда. Стены закрыты плакатами: дельфины и поп-звезды. Они все улыбались, в отличие от нас с Глорией.
— Я просто хочу, чтобы ты понимала, почему я думаю, что мама поступила скверно.
— Мама так не считает. Она думает, что так будет лучше.
— Она тебе объясняла, почему так лучше?
— Нет, но…
От меня не укрылась боль в голосе, страдальческая гримаса. Глория смотрела в сторону. Я взял ее за руку.
— Прости меня, Глория. Прости меня. Я не прошу тебя вставать на чью-то сторону, но хочу объяснить, как это все выглядит с моей стороны. Я не знаю, что заставило Дайлис так поступить. И разве ты не видишь, что я боюсь ее дальнейших планов.
— Ничего она не планирует!
— Да? Откуда ты знаешь?
— Не планирует, и все!
— Глория, она поступает неправильно.
— Не нужно так говорить! Она моя мама!
— Это не значит, что она всегда права.