Папина жизнь
Шрифт:
Фотографии мальчиков следовали тому же образцу: обоих сняли перед дверью, и на них была одежда, которой я прежде не видел, — штаны и полосатые майки. Дверь на фотографиях была одна и та же, а таблички разные — значит, и в Мамином Доме мальчики живут в одной комнате. Обе таблички голубые. На стенах комнаты красовались постеры с Покемонами. Мальчиков снимали в маскарадных костюмах: Джед стоял, чуточку одеревеневший, в искусственных шкурах а-ля Дэйви Крокетт[6] и кожаной шляпе с мехом (совершенно не в его духе), у Билли в костюме Винни Пуха едва виднелось лицо. Похоже было, что он вот-вот яростно заревет, как Винни, сколько
Только две фотки из всего альбома были вроде бы сделаны без предварительной постановки. На них дети ходили по большому роскошному саду между шведской стенкой, качелями и горкой.
— Эти снаряды тоже новые, да? — спросил я. Билли ничего не сказал, только кивнул. Джед посмотрел на Глорию.
— Да, — сказала она. — Но это не подарок на Рождество, это мама купила, когда она, ну, когда уехала.
— Ясно. А кто составил этот чудный альбомчик?
— Мама.
— А кто вас снимал?
— Крис. Он учится фотографировать.
— Он хорошо снимает, — сказал я. Мне не хотелось прямо сейчас дознаваться, почему этот работник фоторужья нигде не запечатлен сам.
В следующую пятницу, провожая детей в школу, я попрощался с ними как обычно, но только объятий и поцелуев прибавил побольше:
— Глория, будь хорошей, будь счастливой, будь доброй.
— Да, пап. Целую!
— Джед, будь хорошим, будь счастливым, будь добрым.
— Буду, пап, буду!
— Сегодня вас заберет мама, а мы с вами теперь увидимся через неделю. Понимаете?
— Да, пап. Я буду по тебе скучать, — ответила Глория. — Ладно, до встречи.
Джед просто кивнул.
— Ну, тогда идите.
Они пошли к своим шеренгам. Глория вела Джеда за руку.
Я повел Билли к Эстер.
— Билли, будь хорошим, будь счастливым, будь добрым.
— Это ты будь хорошим!
— Эй, полегче, тебе всего три годика!
Дома я открыл магазин. Мне предложили работу иллюстратора в рекламном агентстве. Иллюстрации в стиле поп-арт — я занимался этим в школе и в колледже и делал вид, что у меня получается. Я привык сидеть дома один, но предвкушение целой недели ночного одиночества было мне в новинку. Я знал, что значит быть отцом-одиночкой. Но я не знал, привыкну ли к свободе. Свободе? От чего? От трех самых любимых людей на свете. Чтобы избавиться от пугающей пустоты, я позвал вечером двух своих приятелей. Мысль-то хорошая, но не знаю, насколько умно пускать таких людей в дом.
Номер первый — Кенни Флинт. Кенни — из тех людей, что вламываются в дверь, бегут в кухню, хватают ваши любимые пирожные, сжирают самые вкусные и лаконически улыбаются в ответ на ваши отчаянные вопли: «Ах ты засранец! Ты же знаешь, что я только розовые люблю!».
Появившись у меня, Кенни ровно так себя и повел.
— Извини, Джо, — нежно пробормотал он, развалясь за новым обеденным столом, — но уж очень я привязан к твоим пирожным. Это у меня прямо в генах записано.
— А еще друг называется!
— Ну, считай, что я до ужаса невоспитанный.
Номер второй — Карло Бонали. Такой опасности, как Кенни, он не представляет, по крайней мере, французским пирожным бояться нечего. Однако же в присутствии Карло просто необходимо следить за тем, как вы одеты. Не дай бог подпустить его к вашему гардеробу — он начнет рыться в нем, осыпая вас ехиднейшими замечаниями. Придя следом за Кенни, Карло ровно так себя и повел.
— Гибрид модов-ретроманов и футуристов-минималистов, — подытожил он, когда я таки вытянул
Они с Кенни решили вытащить меня из дому.
— Тебе не мешает встряхнуться, парень, — сообщил Карло, держа пару моих — немодных, на его взгляд, — ботинок. — Эти точно для тебя, как на заказ.
— Купил, потому что в «Фэйс» велели покупать такие, — вяло запротестовал я.
Карло был несгибаем:
— В вопросе обуви нужно быть лидером, а не следовать за другими, — пробурчал он. — Такова моя максима, как тебе известно.
Я взглянул вниз на его ботинки. По мне, так обычные черные «оксфорды». Конечно, вслух я этого не сказал, иначе Карло разразился бы получасовой лекцией о том, что его пара — одна из семи уникальных пар, выпущенных Уилбуром Вульфом, и что мне следует в благоговейной молитве пасть ниц пред ее рантами. Я промолчал, и Карло кинул черные брюки, синюю рубашку и вручную расписанный галстук со стрижом, который сам подарил мне на день рождения.
— Мда, есть еще над чем поработать, — сказал Карло, когда я облачился. — Ладно, ничего, сойдет.
— Да ведь мы и идем-то просто в греческий ресторанчик за углом!
— Некоторые из нас, — сочувственно глядя на меня, ответил Карло, — заботятся о соответствии стандартам.
Ну и пусть издеваются, мне все равно. Пусть хозяйничают здесь как у себя дома, потому что когда-то здесь и был их дом, а в некотором роде и остался. В этих стенах заключалась наше общее прошлое, наполненное хохотом, вечеринками, пастой, которую готовила мама Карло, и гипсовыми утками, иронически повисшими на стене в коридоре. Мы стали жить вместе, когда моим родителям надоело сдавать дом незнакомым людям. После переезда в Кройдон мама с папой не бросили мастерскую, но их дело уже превратилось в хобби, и самые интересные работы выполнялись дома. Им больше не нужно было мучиться с буйными квартирантами, и потому я предложил оставить дом за нами. И вместо того, чтобы бросить его загнивать, сдать его мне, Карло и Кенни.
— Мы будем вам платить за квартиру, а сами приведем ее в порядок, — сказал я им.
Я тогда уже защитил диплом и провел год в плодотворном безделье в окрестностях Парижа. После возвращения я не желал примыкать к числу переростков, которые никак не могут съехать из родного дома. Родители это прожевали и съели. Магазинчик и квартира много для них значили. Они купили этот дом, будучи Чемпионами Стритэма по Джиттербагу, и переехали из Тутинг-Грэйвни с багажом таких амбиций, каких на Саут-Норвуд-Хай-стрит и старожилы не упомнят. Пятнадцать лет их торговля шла а la mode[7], — кухонные стулья, на которых можно сидеть задом наперед, шведские столики на коротких ножках. Ситуация изменилась в конце семидесятых, когда общественные вкусы склонились к заимствованиям из прошлого. Как говорит Карло, «в одну прекрасную ночь у всех исчезли клеша».
— Ну что ж, — сказала тогда мама, — они ребята аккуратные.
— Кто? — переспросил я.
— Мальчики типа Кенни, — пояснил папа. — Ну, такие… сам понимаешь какие.
— Сампонимаюкакие?
— Ничего смешного, — сказал папа.
— Влюбленные в Кристал-Палас? А он ничего не может поделать. Говорит, у него такая болезнь.
— Ты понимаешь, что я хочу сказать, — хмыкнул папа. — Нетрадиционные.
— А зачем ему чьи-то традиции?
— Карло тоже очень милый, — сказала мама. — И одевается очень хорошо.