Паприка или друзья постельного режима!

Благосклонная Вероника

– Ты дрожишь…- замечает он, целуя мое плечо. – Ну что такое?

Я пожимаю плечами, сама не зная ответа.

Мне вдруг хочется рассказать ему всё, чтобы он защитил меня от той, неспокойной, что меня мучает ненужными сомнениями. Острая потребность. Почти болезненная, чтобы взял меня — может быть, грубо, жестоко, чтобы я навсегда поняла, что принадлежу только ему.

Джастин*

Я не понимал, что со мной происходило.

Знаю только, что мне знакомо чувство звериной

беспомощности, тошнотворной гадливости. Когда хочешь и не можешь.

Я внимательно изучал кремовые шторы в комнате и ловил себя на циничной мысли, что становлюсь слишком уязвимым.

Но достаточно взглянуть на девушку, лежащую рядом и понимаешь, что не зря.

Чувство было таким родным, облачно-плюшевым и безжалостно, безжалостно нежным.

Джинни говорила, а я слушал. Слушал. Ее. Все, что она говорила – слушал. И понимал.

Водил пальцами по ее мягкой коже.

– Я боюсь потерять тебя, Джастин. Обещай, что с тобой ничего не случится.- девушка нахмурилась, между бровей залегла складочка, которую мне тут же захотелось разгладить.

– Я не могу обещать.- выдохнул я, целуя ее щеку. Мне хотелось просто вот так прикасаться.

– Я не хочу такой правды.- она надула губы и перевела взгляд на меня. – Пообещай мне. Ну же.- потребовала капризно.

Я неторопливо скользнул пальцами по красивым девичьим бедрам, к коленке и обратно.

– Есть правда, которой нужно смотреть в глаза. А потом позволить ей разодрать тебя на куски и сожрать целиком. Потому что иначе она не отпустит, и единственный шанс выжить — быть переваренным. – я грустно усмехнулся. Ничто не вечно. Обещать было бы глупо.

Джинни замолкает, чувствуя как моя рука легонько задирает прозрачную ткань. А я невольно любуюсь ей, не в силах удержаться от подозрительных, цепких взглядов, направленных под солнечное сплетение. Нетерпеливо жду, что её живот вот-вот станет больше, вздуется воздушным шариком.

Я касаюсь её как неведомого сказочного существа, неуловимого — хочется схватить, сдавить, чтобы почувствовать, и слишком хрупкого — пытаешься не шевелиться, чтобы не спугнуть.

– Джастин.- зовет тихонько.

– Что, котенок?- я тянусь к Джинни, касаюсь носом её щеки, и так и замираю — её приоткрытые губы в жалком клочке пространства от моих, один выдох преодолеет его за сотую долю секунды.

– Мне так плохо.- хмурится.- Я не знаю, что делать.Возьми меня, прошу. Грубо, что бы было больно. Пожалуйста, Джастин. Что бы я кричала.

Я растерянно усмехнулся.

Ты хоть понимаешь, о чем просишь, глупая?

– Пожалуйста!- всхлипывает и обхватывает мою щею руками. Я прижимаю ее к себе, целуя лицо. Испугана.

Ну зачем же? Зачем ты просишь.

Опять острая ноющая боль внизу живота. Почти дрожу от возбуждения. Не железный.

Мне кажется,

нужно ей сказать что-то — в такие моменты герои в книжках всегда что-то говорят, смущаются, краснеют, наивно бормочут «люблю», или хотя бы как в эротической прозе — опаляют дыханием «хочу тебя». А я не мог. Я не стану пользоваться ее слабостью. Не буду.

Нет, это не совесть, не что-то ещё. Внутреннее противоречие, вот эта моя сумасшедшая любовь, дремавшая где-то глубоко в грудной клетке, выползла наружу. И я наконец понял, как, когда и из-за чего это произошло.

У меня нет ничего кроме «пожалуйста» и «не надо» для нее. Ничего, кроме дрожащих пальцев, когда я бережно касаюсь её лица и отстраняюсь.

Невесомая ладошка девушки ощутимо подрагивала, когда я задержал ее в своих пальцах и отпустил. Она затрепетала вся, целиком.

Молчаливо посмотрела на меня заплаканными глазами. Почему все так сложно?

Почему я люблю ее до боли в сердце, и от этого так странно. Все воспринимается по-другому, все чувствуются иначе. Это пугает. Бибера пугает. Какая ирония.

И у меня все меньше сил, что бы действовать.

– Прости, родная.

Она ни слова не говорит, лишь отворачивается. Глубоко вдыхая воздух я слышу, как она всхлипывает. Ее трясет в дрожи.

Все что я могу- это обнять, утешить.

Я смогу. Все будет хорошо у нас.

– Спи, малыш.- я целую девушку в шею, вдыхая самый приятный аромат на земле. Она плачет, прижав коленки к груди.

Эй, не нужно…

Я бездумно глажу ее бедра, живот, целую плечи, перебираяю волосы. Все что угодно, только что бы прикасаться. Только чтобы снять напряжение.

Всхлипывания утихли. Уснула. Умница моя. Повернувшись на бок, Джинни положила голову мне на плечо, и я воспользовался этим, чтобы незаметно скользнуть ладонью по щеке, убирая упавшую на лицо шелковистую прядь. Очень осторожно и трепетно, как если б касался хрустальной вазы. И стремление быть рядом растет с каждым новым мгновением, проведенным с ней. Быть рядом. Быть в ней. Стать частью того, что она готова дать.

В этом есть что-то дикое, почти животное.

У меня есть сила, власть, абсолютная власть, и все же я беспомощен, потому что не способен взять то, что возжелал.

Что в ней особенного? Ничего, абсолютно ничего. Она просто есть и этого достаточно, чтобы желать порочной душой полного обладания этой девушкой.

Она есть для меня.

Я без труда могу просто забрать ее, и никто не возразит. Не посмеет. Это было бы также просто, как поцеловать ее губы, сорвать эту глупую мешающую ночнушку и коснуться теплой кожи. От прикосновения прохладных пальцев темные горошины сосков сожмутся, когда я обведу их, чтобы ощутить ни с чем несравнимое наслаждение. Есть нечто губительное в том, чтобы склониться, позволив себе трепетно обхватить ее губами и дотронуться кончиком языка.