Para bellum
Шрифт:
— Ланц Бульдог?
— Его окаянного. Привозили. Показывали. Песня. Проще этого «муравья», а пользы — воз. И главное — зимой идет. Его как раз зимой нам показывать и привозили. Сказывают — и по распутице добре.
— Так и есть, — покивал Петр. — А что это за грузовик был?
— Так-то лавка.
— Какая такая лавка?
— Три раза в неделю по утрам приходит. Привозит всякое на продажу. Муку, соль, спички… ежели что закажешь особое — притащит. Может и ткани отрез, и сапоги, и еще чего.
— Дорого берет?
— Не сильно. Мы в Твери приценивались — накидывает стервец,
Дядька Андрей заглушил двигатель, чтобы топливо зря не жег. И стали лясы точить более обстоятельно. А к ним потихоньку начали другие селяне — греть уши, да языком участвовать…
Сельскохозяйственные угодья были переведены в собственность сельской общины, которая перераспределяла их между своими участниками. Сама же община считалась товариществом на паях. И могла в полной мере распоряжаться своей землей. Даже продать или подарить. Но был нюанс. Им передали землю, что числилась в кадастре как сельскохозяйственные угодья и использовать ее могли только так. Изменение же ее статуса представлял собой целый цирк с конями с подключением высокопоставленных чиновников. Причем если сельскохозяйственные угодья не использовались не по назначению или забрасывали, приводя в запустение, их могли и национализировать. То есть, отнять у общины или иного владельца обратно в государственный фонд.
Товарищество облагалось централизованным налогом в виде доли промышленных культур. Льна там, конопли или иного. За чем следили приходящие инспекторы — они катали по округе на мотоциклах и составляли ведомости сельскохозяйственных работ. Что где посажено, сколько и так далее. Они же следили за тем, чтобы приусадебные участки не выходили за установленные рамки. А то крестьяне любили… хм… увлечься…
Для этих товариществ существовала система лизинга и рассрочки в рамках государственно-артельного партнерства. Полную сумму контракта производителю закрывало государство, а товарищество уже выплачивало в казну. Таким образом удавалось поставлять и семена, и инвентарь, и прочее. В том числе и сельскохозяйственную технику.
Можно было и на свои купить.
Не вопрос. И именно так брали по весне поросят на выкармливание на свиноферме. Но если своих средств не хватало, то закупалась нужное на баланс товарищества, вскладчину.
Эта организация не было даже приблизительным подобием колхозов или чем-то аналогичным. Нет. Просто оформленная в виде юридического лица старая сельская община, которую на уровне государства поддерживали.
Но не только поддерживали, но и растаскивали потихоньку. Например, агитировали перебираться на черноземы южной Сибири и на Дальний Восток. С выдачей подъемных под долгосрочную беспроцентную рассрочку.
В этом селе никто никуда не хотел уезжать из-за Быка. Он и людей держал, и своевременно давал отворот-поворот агитаторов. И даже Петра за время его визита несколько раз журил что он, де, не остался в родном селе. Рассказывая, как тут хорошо.
Что де здесь в селе начальная школа работала с одним учителем сразу по всем предметам. А дальше учиться можно было ездили в уездный центр, куда в понедельник утром забирал детей автобус, возвращая вечером в пятницу. Остальное время они жили там — в интернате на державном
В селе имелся медпункт с фельдшером. У которого стоял самый натуральный телефон, по которому можно было вызвать из уездного центра врача или грузовик. Ну или вообще связаться по каким-то своим нуждам.
А на выгоне у школы стоял столб с радиоточкой, обслуживание которой вменялось учителю. И там постоянно что-то жужжало. Из-за чего по вечерам школа превращался в этакий вариант клуба. Там же, при школе, имелась небольшая библиотека, куда регулярно, хоть и с задержкой, приходили газеты. А несколько раз в год — книги. По несколько штук за раз.
Там же, в школе, находился небольшой генератор ДВС с запасом горючего. Его использовали для освещение здании школы и медпункта в ночное время суток. Нормальное электричество сюда пока не завели. Но, как сказал, Бык — это дело времени, причем не долгого. И обещали не позднее пары лет провести.
Петр слушал и не верил своим ушам.
Когда он убегал из своего сена оно было дыра дырой. А сейчас — вон, вроде как, жизнь налаживается. Да, до столичной ей далеко. Но и с тем, что было раньше — не сравнить.
— Просто невероятно, — покачал он головой.
— А я и говорю! — назидательно произнес дядька Андрей. — Давай к нам, обратно.
— Я же службу служу, государеву. Куда обратно то?
— Как куда? Обженим. Помнишь Зинку?
— Как не помнить малявку озорную?
— Подросла. Стала загляденье. Крепка. Здорова. Кровь с молоком.
— И не соблазняй, дядька Андрей.
— Тогда и не лапай ее! — нахмурился Бык.
— Да я ее даже не видел.
— А вот увидишь и не лапай, коли с нами тут жить брезгуешь.
— Да с чего ты взял то, что брезгую? Я ж, дядька Андрей, может ваши интересы в самой столицы представляю.
— Это еще как?
— А вот хочешь — до самого Фрунзе дойду с просьбишкой?
— Брешешь!
— Вот те крест дойду, — расплылся в улыбке Петр.
Болтать то где он служит было чревато. Знал о том и опасался за близких. Поэтому для всех он просто армейский поручик. А в документах стояла пометка особого отдела, исключающая самоуправство на местах. Так что, никто кроме сотрудников НКВД и не смог бы понять, что он за птица и где служит. Да и там — мало кто догадался бы именно до службы охраны, посчитав, что парень состоит в какой-то из множества особых служб. Вот и не знали даже его родители о службе его лишнего, не говоря о других…
Так или иначе, но возможность передать просьбу села лично генеральному секретарю очень заинтересовала Быка. И он решил этим воспользоваться для того, чтобы выбить под товарищество какие-нибудь преференции. Потому он и про Зину более не болтал лишнего, и вообще — вел себя крайне покладисто. Почти дружески. Даже подвез Петра до дома на «муравье». А вечером первым кричал здравницы по пьяному делу, так как выяснилось, что парня имеются боевые награды. Причем весьма уважаемые — ордена Славы и Мужества, первый из которых был по сути старым-добрым Святым Георгием, и даже летопись награждений продолжал. Но носил Петр их перед людьми не иконостасом, а маленькой колодкой, в которой мало кто из гражданских разбирался…