Пара не пара - парень не парень
Шрифт:
И, хуже того, если благородная леди, которой приглянулся кавалер, начинала строить глазки, покусывать розовые губки, призывно помахивать веером, то у простолюдинов всё происходило проще и неотвратимее.
На меня налетели в тёмном проходе конюшни и буквально впечатали в стенку:
— Я Хава. Ты где спишь? Я к тебе ночью приду! А постараешься, буду тебе с кухни остатки жаркого носить! На меня сабельники не смотрят, а ты, я поглядела, миленький.
Мама! Какая-такая Хава? Что ей надо-то от меня? Хотя как что? Она ж сформулировала ясно: тело
Отпихнув Хаву, бросилась прочь по коридору к деннику Кусаки — тот меня в обиду не даст. Рванула дверь и нырнула под шею коня. Еле успела — Хава сопела прямо в спину. Зря это она, Кусака кусает не только удила…
Визг позади подтвердил репутацию норовистого мерина. Своё прозвище он получил не зря и мог заслуженно гордиться списком подвигов, к которым только что добавился ещё один.
Оглянулась. Сидящая на полу Хава обиженно потирала плечо. Губы распялены, носом хлюпает, вот-вот заревёт. Даже жаль её.
Но снова подпускать Хаву близко нельзя. Начнёт лапать — живо разберётся, что на моей нательной рубахе подкладки на плечах, чтобы те шире казались, что на талии пояс, чтобы сделать ту посолиднее, что грудь затянута и что — главный конфуз! — к штанам изнутри тоже пришит карман с сунутой туда тряпкой, чтобы создать иллюзию того, чего у меня от природы быть никак не могло.
Вообще, девица, удирающая от другой девицы, — разве это нормально?
Кусака коротко заржал и мотнул башкой. Вот-вот, даже конь в изумлении от таких странностей!
Хава поднялась с пола, отряхнула юбку:
— Мне сейчас ужин готовить, но потом я вернусь, жди.
И никаких сомнений в своём праве. Наверное, потому, что я сейчас на иерархической лестнице не выше её, а физически даже слабее. Похоже, быть миловидным мальчиком иногда не проще, чем миловидной девочкой с приданым. Так что делать-то?
Кстати, вопрос непростой. Для любой выросшей на пленэре юной леди, если только она не страдает хронической слепотой и глухотой вкупе со слабоумием, не является секретом, что большинство селян и селянок приобщаются к радостям жизни в весьма нежном возрасте. Правда, в деревнях всё обычно заканчивается свадьбой. Но в городах нравы свободнее. Или эта Хава надеется, что я на ней женюсь?
А что? Скажет, что спали вместе, и как докажешь, что ничего не было и быть не могло? Конец света!
И как поступить?
Задумчиво посмотрела на Кусаку. Потом на пол денника, покрытый толстым, в две ладони, слоем свежих опилок. В памяти всплыла картина, поразившая меня однажды в детстве. Был у нас на заводе племенной жеребец Пейранш — в обиходе просто Пряник — строгий, норовистый, злой. И были кошки. Потому что там, где есть овёс, всегда заводятся мыши. И, если тех не ловить, вместо конефермы получим мышеферму. И вот однажды я застала следующую картину: в деннике Пряника, прямо на опилках, свернувшись уютным клубком в самой середине, спала серая кошка.
Как-то потом я попробовала повторить кошкин подвиг, но отец меня отругал. Сказал, что даже самый умный конь может испугаться резкого звука или метнувшейся тени, и тогда затопчет и покалечит не со зла или намеренно, а случайно.
Но Кусака при мне не шарахался ни разу. Разве что из солидарности с Фаршем. Значит, принесу пару попон и буду ночевать здесь. Эх, не светит мне ни горячая ванна, о которой я столько мечтала, ни уютный сеновал с душистым разнотравьем… Ну что за Хава! Кухарка, а хуже герцога!
На второй день осады я задумалась: а нельзя ли как-то перенаправить внимание озабоченной девицы на другую цель? Что она там говорила? «Сабельники на меня не смотрят». Ну да, я б тоже не просто не смотрела, а отвернулась и сотворила отвращающий зло знак.
Может, есть способ устроить личную жизнь Хавы и тогда уж спокойно заняться своими делами? А то я за неделю, которую нам сидеть в этом Керемене, с ума сойду. Ещё и герцогский конюх подкалывает. Только расслаблюсь, как:
— О, Хава идёт!
И ржёт как конь, глядя, как я сигаю с места в ближайший денник и начинаю нервно озираться. Весело ему!
Зародившаяся мысль постепенно развилась в целый план, который я и начала воплощать, заговорив с возникшей в очередной раз на горизонте кухаркой. Беседовали мы, надо заметить, стоя по разные стороны конюшенной решётки.
— Хава, а если б на тебя кто из сабельников внимание обратил, был бы я тебе нужен?
— Скажешь тоже! С чего это им?
— Я попробую помочь. Но дай слово, что оставишь меня в покое.
— А ты что, не можешь, что ли?
И что ответить?
— Не могу. Слово дал.
— Кому дал?
— Не твоё дело. Так помочь тебе или нет?
— А что ты можешь?
— То! Я видел, и много раз, как молодые леди за собой ухаживают. Могу объяснить, но делать будешь сама. Я только поправлю, если что не так.
Хава задумалась. А я разглядывала её и прикидывала, с чего начать. Если оставить основу — фигуру, черты лица — не такая она и страшная. Но одета как пугало и чесноком на пять локтей вокруг воняет.
Наконец Хава набычилась и сообщила:
— Ладно, я согласная. Но ежели обманул — берегись, хуже будет!
— Ты слово дала. Обманешь — Девы Небесные накажут, никто на тебя вовек не глянет, поняла? А теперь слушай!
Самым сложным оказалось разобраться с гардеробом, потому что тратить свои деньги на кухаркины туалеты я не собиралась. А выбрать что-то из кричащего набора тряпок, которые Хава звала нарядами, было невозможно.
— Почему у тебя кофта красная?
— А я слышала, что мужчины на женщин в красном внимания обращают больше!