Парадокс и контрпарадокс. Новая модель терапии семьи, вовлеченной в шизофреническое взаимодействие
Шрифт:
В конце концов мы осознали, в какой степени мы обусловлены нашим языковым миром. Действительно, поскольку рациональное мышление формируется посредством языка, мы описываем реальность (что бы под ней ни понималось) в соответствии с лингвистической моделью, которая становится для нас эквивалентом реальности.
Но язык не есть реальность. Он линейный, в противовес живой и циркулярной реальности. Шендс говорит, что"… язык предписывает нам линейное упорядочение фактов в дискурсивной последовательности. Бессознательно находясь под полным влиянием лингвистического видения, мы выбираем и затем навязываем восприятие мира, основанное на представлении об его линейной организации в виде общезначимых причинно-следственных законов. Поскольку язык постулирует субъект и предикат – то, что действует, и то, на что действуют, – во множестве сочетаний и перестановок, мы полагаем, что такова структура мира. Но вскоре мы узнаем, что
Но все равно мы остаемся в плену полной несовместимости двух первичных систем, в которых протекает существование человека: живой системы, динамичной и циркулярной, и символической системы (языка), дескриптивной, статичной и линейной.
Развивая свое видоспецифическое свойство – язык, который также служит главным средством для создания и передачи культурной информации, – человек должен был интегрировать два совершенно различных коммуникативных модуса: аналоговый и цифровой. Поскольку язык является дескриптивным и линейным, мы вынуждены, для описания взаимодействия, прибегать к дихотомизации или к серии дихотомизаций. Дихотомизация, навязываемая самой природой языка, который требует "до" и "после", субъекта и объекта (в смысле исполнителя и реципиента действия), предполагает постулат причины и следствия, а тем самым – моралистическое толкование.
Морализм присущ языку в силу линейности лингвистической модели. Например, в 15-й главе мы увидим, что в ситуации, где идентифицированный пациент – молодая женщина – играет роль грубого и склонного к насилию первобытного отца, возникает соблазн объявить причиной "патологии" несостоятельность и пассивность реального отца, тем самым впав в моралистическое суждение о нем. Однако в циркулярной модели эти два типа поведения могут рассматриваться просто как взаимно дополняющие функции одной игры.
В случаях семей с шизофреническими взаимодействиями, где два коммуникативных модуса, аналоговый и цифровой, находятся в конкуренции, наша лингвистическая обусловленность приводила нас к ряду ошибок, самые значительные из которых могут быть кратко охарактеризованы следующим образом:
а) концептуализация живой реальности семьи линейным способом вместо системно-циркулярного;
б) оценка коммуникативных кодов семьи как "ошибочных" по сравнению с нашими собственными с последующей попыткой исправить их;
в) опора почти исключительно на цифровой код, то есть на уровень содержания сообщения в попытках терапевтического воздействия.
Описание и анализ в последующих главах наших терапевтических вмешательств прояснит читателям эпистемологическое и методологическое изменение, которое мы попытались произвести. Общее в этих терапевтических вмешательствах – стремление преодолеть лингвистический барьер, чтобы попасть в пространство циркулярности.
Глава 7. Позитивная коннотация
Фундаментальный терапевтический принцип, который мы называем коннотацией, изначально был порожден нашей потребностью не противоречить самим себе, когда мы даем парадоксальное предписание симптома идентифицированного пациента. Разве можем мы предписывать поведение, которое сами же раскритиковали?
Хотя отказ от негативной оценки симптома идентифицированного пациента дался нам сравнительно легко, того же нельзя сказать о поведении остальных членов семьи, особенно родителей, которое демонстрировало свою тесную связь с симптомом. Шаблонное видение легко могло увлечь в сторону произвольной расстановки пунктуации, чтобы, в соответствии с причинными отношениями, искать корреляции между симптомом пациента и симптоматическим поведением "других". В результате нередко получалось так, что мы ощущали в себе возмущение и гнев по отношению к родителям пациента. Такова тирания лингвистической модели, от которой нам трудно было освободиться. Нам пришлось понуждать себя, чтобы полностью осознать антитерапевтические последствия этой ошибочной познавательной установки.
По сути, позитивная коннотация, или осмысление симптома идентифицированного пациента в сочетании с негативным осмыслением симптоматического поведения других членов семьи, равносильна произвольному разделению членов семейной системы на "хороших" и "плохих" и поэтому лишает терапевта возможности работать с семьей как с системной целостностью.
Таким образом, нам стало ясно, что работа в рамках системной модели возможна лишь тогда, когда позитивная коннотация дается одновременно
Таким образом, основная функция позитивной коннотации всего наблюдаемого поведения группы состоит в обеспечении доступа терапевта к работе в рамках системной модели [21] .
Возникает естественный вопрос: почему коннотация должна быть обязательно позитивной, то есть подтверждать что-либо? Нельзя ли получить те же результаты путем тотальной негативной коннотации (отвержения)? Например, мы могли бы заявить, что и симптомы идентифицированного пациента, и симптоматическое поведение других членов семьи являются "неправильными", поскольку все они служат сохранению стабильности "неправильной" системы ("неправильной", поскольку она порождает боль и страдание). Говоря это, мы бы подразумевали, что "неправильная" система должна измениться. Но всякая живая система имеет три фундаментальных свойства: 1) целостность (система более или менее независима от образующих ее элементов); 2) способность к автокоррекции (и, следовательно, тенденция к гомеостазу); 3) способность к трансформации.
21
Здесь важно уточнить, что позитивная коннотация является метакоммуникацией (то есть неявным сообщением терапевта по поводу коммуникации всех членов семейной системы) и тем самым относится к более высокому уровню абстракции. В теории логических типов Расселла постулируется принцип, согласно которому то, что включает все элементы множества, не может быть элементом множества. Давая позитивное метасообщение, то есть сообщая об одобрении поведения всех членов множества, мы тем самым делаем метасообщение обо всем множестве и, следовательно, поднимаемся на следующую ступень абстракции (Whitehead, Russell, 1910–1913).
Давая негативную оценку, мы подразумеваем, что система должна измениться, и отвергаем тем самым тенденцию системы к гомеостазу. Поступая таким образом, мы исключаем саму возможность быть принятым дисфункциональной группой, которая всегда гомеостатична. Вдобавок мы совершаем теоретическую ошибку, произвольно проводя разделительную линию между двумя равнозначными функциональными характеристиками живой системы, расценивая тенденцию к гомеостазу как "плохую", а способность к трансформации – как "хорошую", как если бы эти свойства являлись полярными.
В живой системе ни тенденция гомеостазу, ни способность к трансформации не могут считаться хорошим или плохим качеством: и то, и другое суть функциональные характеристики системы, причем одно не может существовать без другого. Они сосуществуют в континууме циркулярной модели, где на смену "или – или" линейной модели приходит отношение "больше – меньше".
Однако, как указывает Шендс, человек постоянно стремится достичь утопического состояния полной неизменности отношений, "идеальной" цели – воссоздания своей внутренней Вселенной, существующей абсолютно независимо от эмпирических фактов: "Данный процесс можно рассматривать как движение к полной независимости от здесь-и-сейчас, к освобождению от насущных физиологических нужд. И ученые, и философы находятся в поиске вечных истин, абстрагированных от грубого биологического события. Парадокс заключается в том, что подобное состояние в реальности несовместимо с жизнью по той простой причине, что жизнь – это процесс постоянного движения, постоянного увеличения энтропии, который должен поддерживаться непрерывным притоком негативной энтропии (и энергетической, и информационной). Таким образом, мы сталкиваемся с извечным парадоксом поиска стабильности и равновесия, хотя ясно, что стабильность и равновесие достижимы только в неорганических системах, да и там лишь в ограниченной степени. Равновесие несовместимо с жизнью или научением: движение вперед, хотя бы в минимальной степени, является абсолютно необходимым условием для любой биологической системы" (Shands, 1971, р. 69–70).