Парадокс Севера

Побединская Виктория

Я не говорила ему тех самых заветных слов, как и он мне. Но в этот момент поняла, что люблю его. А остальное было неважно. Я осторожно прикоснулась своим лбом к его.

— В конце концов у меня осталось еще одно желание.

— Я слушаю, — тихо ответил Северов, поправив мои волосы и перебрасывая их за спину.

— Хочу, чтобы ты меня поцеловал. Но только дома. Под нашим небом.

— И все? Так просто? — спросил он, поглаживая большими пальцами мою шею и подбородок.

— Нет, — ответила я и придвинулась ближе к его губам,

пока между нами не остались лишь миллиметры раскаленного воздуха. Повторяя те же слова, что он сам сказал мне когда-то. — Потому что поцелуй это не просто касание губ. Это мгновение «до». Ожидание. Предвкушение.

— А чем дольше ожидание, тем ярче момент, — договорил он, находясь крайне близко, но все еще не целуя.

И тогда я потянулась к нему сама, выдохнув:

— Ведь счастье приносят самые простые вещи.

Мы не зажигали свет.

Не тревожили тишину ненужными фразами.

Не занавешивали окон, как и решили, оставляя в свидетелях небо.

Лишь закрыли за собой дверь, и на несколько секунд в воздухе зависло тревожное ожидание, а потом Север одними губами произнес:

— Иди ко мне. — Я не смогла бы противиться.

И несмотря на то, что колени упорно подкашивались, сделала два шага, утопая босыми ногами в мягком ковре.

Игры закончились. Вместе с детством. Сегодня.

Потому что сегодня исчезло все, оставляя лишь нас двоих. Другими. Мазками прикосновений рисующими для себя новую историю. Ведь если каждую ошибку, что я совершила в отношении Виктора записать, хватило бы на целый роман. Но он стоил того, чтобы быть написанным. И переписанным начисто, пусть и рваными фразами.

Его губы… Мои пальцы… Пуговицы на черной рубашке и лунный свет, подчёркивающий остроту ключиц.

Я осторожно скользнула взглядом по четким линиями мужского тела. Сильного. Крепкого. Настолько идеального, что, казалось, ему место в музее, а не здесь, со мной. Но он был рядом. Как и в каждую минуту до этого дня, когда мне требовалась его поддержка и помощь. Он был со мной.

Его имя… Мой шепот… Стук сердца, отсчитывающий до безумия нежные касания. Немного робкие, осторожные, но разжигающие на коже тысячи крошечных пожаров, в которых сгорело все. Прошлое и неважное.

Его руки… Моя кожа… Тонкие пальцы, поддевающие край шелковой блузы, тянущие наверх и опускающие ее позади белым облаком. Как символ рождения чего-то нового. Нас, наверное.

Его ладони поверх моих, тихий шепот в приоткрытые губы и глаза, в которых можно утонуть. В которых трепет, восхищение и обожание слились в одно — такое заветное слово «любовь», что кружилось на кончиках губ, но так с них и не сорвалось.

Мой тихий стон… Его рваных вдох… Причудливые тени, запутавшиеся в пустоте бетонных стен. Разбившийся о них краткий вскрик. Смесь из внезапной острой боли и нежности.

Полуприкрытые глаза и разделенное на двоих дыхание, срывающееся с его губ и тут же исчезающее на моих.

Ночь, рассыпающаяся

в открытые окна вспышками утра, нежностью переплетенных рук и скомканных простыней.

Таков наш новый мир.

СЕВЕР

На следующее утро я проснулся от того, что Диана пыталась из-под моей руки выбраться. Она уже спустила вниз ноги и тихо, стараясь не дышать, поднялась.

Не сдержав улыбки и не открывая глаз, я схватил ее за запястье и потянул обратно. Диана рассмеялась.

— Сколько время? — приоткрыв один глаз и щурясь от яркого света, спросил я. Даже дом будто почувствовал, что она вернулась. Солнечными лучами и теплом, заполняя комнату.

— Десять почти, — наклонившись и убрав волосы с моего лица, ответила она. — Подумать только, из-за тебя я прогуляла сегодняшние пары. Ты плохо на меня влияешь.

— Просто ужасно, — пробормотал я.

— Я крайне тобой недовольна, Северов.

Улыбнувшись шире, я коснулся губами ее уха.

— А ночью непохоже было. — И провел рукой по голому бедру от колена вверх, чуть сжав. Прикосновение растеклось внутри нарастающей от кончиков пальцев дрожью, схлынув по всему телу, и вылезать из постели теперь еще больше не хотелось.

— Давай никуда сегодня не пойдем? — попросил я.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась Диана. — Только я умираю с голоду, — и, выпутавшись из моих рук, ускакала.

Я рухнул обратно на подушку, подминая ее двумя руками под себя. Повернул голову и увидел, что Диана остановилась в дверях, прислонившись к раме. Рассматривая меня так внимательно, словно хотела убедиться в том, что происходящее правда. А потом вдруг улыбнулась, и этот момент так отчетливо впечатался в память, как будто заранее говоря о том, что запомнить его важно.

Потом был завтрак, растянувшийся почти на час, потому что целовались мы так, словно не было последней ночи.

— Ластишься, как кот, — смеялась она, пока я мешал ей мыть посуду, обняв со спины и покрывая поцелуями шею. И лишь спустя полчаса я заставил себя отлепиться от девушки, чтобы заняться наконец делами.

Черные буквы торжественной речи на вручение дипломов уже сливались перед глазами в одно сплошное полотно. До выпускного оставался день.

Я потер лицо и поднял взгляд, не сдерживая улыбки. Диана, перескакивая с ноги на ногу, шикала на кота, хватающего ее за голые пятки.

— Тише, Снежок! — Она подхватила его на руки как ребенка и строго произнесла: — Не мешай Виктору заниматься!

На столе зазвонил телефон. Это был отец.

Неохотно я поднял трубку.

— Я отправлял к тебе вчера курьера с документами от Тарона. Почему не переслал обратно? — не утруждая себя приветствиями, произнес он.

— Потому что они, разорванные напополам, в моем мусорном ведре, — ответил я, убрав ноутбук с колен. — Есть еще вопросы?

Отец на том конце провода выдохнул: