Парадокс Севера
Шрифт:
Я знала, он хотел того же и для меня.
— Я не защищаю, просто предлагаю подумать. Все иногда ошибаются и заслуживают прощения. А мы, мужчины, чаще.
Мама вышла из комнаты, вскинув руки.
Она ведь не знала, что это я, а не он заслуживала того самого прощения.
— Просто поговори с ним, — подвел итог отец. И тоже ушел, оставив меня один на один с мыслями о том, что возможно я и правда совершила самую большую в жизни ошибку.
***
Сидя в машине, что везла меня на другой конец города, я водила пальцем по стеклу. Ощущая себя такой разбитой, как никогда. Понимая,
Я помнила, как Виктор впервые подошел ко мне на приеме и изящно протянул руку, словно настоящий аристократ. В черном смокинге и белоснежной рубашке, с уложенными гелем волосами, он выглядел умопомрачительно. И мир замер.
Глядя на нас.
И казалось, что вот он — тот самый момент, в котором я должна была оказаться. К которому шла всю свою жизнь. И земля скорее остановится, чем «мы» перестанем. А потом все начало рушиться…
Не без моей вины.
Когда водитель остановил у дома Виктора, я уже знала, что скажу. Войдя в парадную дверь, на лифте поднялась на последний этаж, но открыть ключом, что он дал мне когда-то, не решилась. Постучала.
Паника поднималась к горлу. Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
Щелкнул замок, и я увидела его. В низко сидящих мягких штанах серого цвета и белой толстовке. Он явно никого не ждал. И я устало выдохнула:
— Хватит, Вик. Поиграли и достаточно. Ты и сам прекрасно знаешь, что у нас нет выбора.
Мне хотелось снова почувствовать, что между нами все, как прежде. Пусть даже в последние месяцы Виктор и держал жесткую дистанцию. Мне хотелось извиниться. Потому что все эти дни, не могла избавится от чувства, что предала его. А сейчас хотела сделать все возможное, чтобы он простил. Потому что свой шаг, Виктор уже сделал.
Он раскрыл шире двери и произнес:
— Проходи.
Я медленно вошла в гостиную и села. Этот диван мне никогда не нравился. Слишком узкий и неудобный. Я подвинулась, но Виктор остался стоять напротив, подпирая плечом стену.
— Мы оба совершили много ошибок, — начала я. — В какой-то момент я просто запаниковала, потому что поверила всему, что говорили люди вокруг. А должна была верить тебе.
— Адель, послушай…
— Нет, не перебивай меня пожалуйста. Я хочу извиниться. Я много думала о нас в эти дни. Глупо рушить все из-за сплетен. Ты, я, Антон, девчонка — мы наделали много ошибок, но ты понимаешь меня как никогда. Наше положение, наши семьи....
— Адель, подожди. — Но договорить он не успел, потому что лежащий на столе мобильник начал шумно вибрировать. Виктор бросил на него раздраженный взгляд из-под хмурящихся бровей. Его брови всегда были гораздо темнее, чем волосы. Будто под стать глазам, чтобы соответствовать степени серьезности взгляда. Почему мне показалось, что он стал светлее?
— Извини, — произнёс он, взяв в руку телефон. — Ты не против, если я отвечу? Иначе он будет звонить бесконечно.
— Да, конечно.
— Десять минут. И мы продолжим.
Я кивнула.
Виктор вышел в другую комнату. Ему звонил отец. Я знала, потому что тон
Мой же смартфон, что я нервно крутила в руках, тоже пропикал входящим сообщением. Полина скидывала фотографии из Парижа.
«Дорогая Адель, прости, что так поздно, но мамин брат одолжил нашу камеру и не возвращал так долго, что мне пришлось уговорить Антона за ней ехать, а он не сильно-то любит дядю с тетей, хотя обычно он довольно милый, в итоге досталось даже мне, но тут уж выбор не велик, мне пришлось, ведь иначе как я могла доказать моим подружкам, что действительно была в Париже».
Я улыбнулась. Эта девчонка писала самые длинные сообщения, чем все мои знакомые вместе взятые.
«Я очень рада, что ты взяла меня в поездку, и Антон тоже рад, даже если он всегда хмурый и делает вид, что ему все равно. Приезжай к нам почаще, только скажи заранее и я попрошу маму приготовить морковный торт, не знаю, любишь ли ты морковный торт, но у нее очень хорошо получается, она же повар».
Я улыбнулась.
«Высылаю тебе фотографии. Я старалась, правда. Вот эта моя любимая», — а следом за словами на моем экране появилось фото, сделанное в самолете, по пути домой.
Мы с Антоном улыбались в камеру. Он только что поменялся со мной обедом, ведь когда стюардесса спрашивала «свинина или курица?» я уверенно ответила «курица», а внутри лотка из фольги оказалась странная, залитая сливками бурда, а я терпеть не могу сливки. Свинина же, выбранная Антоном, смотрелась просто великолепно. И он, глядя на меня сквозь черные стекла, так просто произнес: «Хочешь, поменяемся?».
Сердце снова заныло.
«Тони, как же я по тебе скучаю…»
Виктор о чем-то препирался с отцом. Я пролистала еще несколько фото, ловя себя на мысли, что даже сквозь боль, улыбаюсь.
Вот они дурачатся с Полиной.
Вот мы втроем, отогреваем замерзшие ладони горячим шоколадом из уличного ларька.
Вот я в его шапке, на улице ночь и все вокруг припорошено снегом.
Его татуировки крупным планом. Кажется, Полина действительно любит снимать все, что кажется ей красивым. А ее брат такой.
Странный узор на лопатке, похожий на кельтский орнамент. Вензель слов. Нотный стан, сквозь который рвется на волю птица. Та самая татуировка, сделанная в честь девушки, которую он впервые по-настоящему полюбил. От осознания, что где-то живёт та самая, что смогла украсть его сердце, все внутри скрутило проволокой.
Я перевернула телефон боком, чтобы тщательно рассмотреть и словно в калейдоскопе, когда из одной картинки вдруг появляется другая, увидела, что переплетения линий напоминают тюльпан.
Сердце зачастило.
«Тюльпаны, — проводив меня в тот вечер домой, ответил он сестре. — Её любимые цветы — белые тюльпаны».
Нет, не может этого быть.
Закрыв переписку с Полиной, я попыталась вспомнить, что могло произойти, когда он набил этот рисунок. Ответ пришел моментально — мой день рождения.