Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России
Шрифт:
Сикорский в своей речи призывал даже проклятие на имя того, кто занес самое слово "забастовка" в учебный и ученый мир»158.
Спустя несколько месяцев после выхода в свет "Щита" было отпраздновано 60-летие Бехтерева. В "Биржевых Ведомостях" нашли нужным вспомнить ужасные дни 1913 г.: "Когда процесс Бейлиса грозил покрыть нашу родину несмываемым пятном исторического позора, В.М. бросает свою обширную практику, руководство клиниками, лекции и личные дела, и своей богатырской грудью отстаивает натиск черной рати, вступая во всеоружии науки и европейского авторитета в грозный поединок со средневековым фанатизмом.
Мне довелось близко общаться с В.М. в эту пору. Помню, с каким подъемом веры в торжество правды отправился он в Киев на неравную борьбу с черной ратью, словно Илья Муромец с Идолищем Поганым.
Как
И какая награда ждала его по возвращении из Киева? Крупный гонорар? Он отдал его своему любимому детищу – психоневрологическому институту. Повышение в чинах и восхождение по лестнице бюрократических почестей? Но его подстерегала уже жестокая расплата – отказ министра народного просвещения Кассо утвердить его в звании президента психоневрологического института… Что же влекло его в пучину грозной борьбы с антисемитизмом? Тот же юношеский идеализм, та же пламенная вера в торжество правды и бережная любовь к человеку, которая заставила его поднять свой авторитетный голос в защиту прав человека и выступить с протестом против смертной казни"159.
В "Щите" академику Владимиру Михайловичу Бехтереву (1857-1927) принадлежат две статьи " Мне отмщение и Аз воздам" и "Из мрака к свету" (последняя помещена в 3-м изд. "Щита". М., 1916). В первой говорится о черте оседлости, во второй – о процентной норме. Обе проблемы решаются академиком в высокогуманном плане.
Однако внимательное чтение сборника приводит к неожиданному открытию, имеющему отношение к началу этой главы. За подписью "Тихобережский" в нем было опубликовано стихотворение "Смерть раввина (Из событий на западном театре войны)".
Вот его текст:
На поле бывшей грозной битвыЗабытым раненый лежал,Он про себя шептал молитвыИ часа смерти ожидал.Обратно шел отряд разбитый,Его спешил раввин догнать,Признав в нем пастора, забытыйПросил дать крест поцеловать.Тогда раввин засуетилсяИ поспешив в соседний дом,Вновь к раненому возвратилсяС улыбкой бодрой и крестом."Забудь, – сказал он, – брат, про битву,– Крест поднося к его губам,Твори смиренную молитвуИ внемли истины словам:"Пред вечным Богом тот ответит,Кто побудил людей лить кровь,Над пострадавшими же светитГосподня милость и любовь".И потекли от слов раввинаИз глаз больного капли слез…Раввин, чела христианинаСлегка коснувшись, произнес:"Страдальцу за страну родную,Мой Боже, к небу путь открой,Всели Ты в грудь его больнуюИ примиренье, и покой".Внезапно залп раздался новый,Закончил жизнь христианин,И пал, прияв венец терновый,О нем молившийся раввин.Стихотворение, прямо скажем, не блещет литературными достоинствами (нечто от С.
Фруга), но подпись привлекла мое внимание. Взглянув в известный словарь И.Ф.
Масанова, я убедился, что священнический псевдоним "Тихобережский" принадлежал Владимиру Михайловичу Бехтереву. Таким образом, почтенный академик выступил в защиту еврейства и со стихотворением, в котором основная мысль ясна: мы дети одного Бога – несть эллина, несть иудея.
Вместе с тем сборник "Щит" был внимательно прочитан не только доброжелательными глазами. Раввин, выступающий в роли пастора или священника, не гнушающийся креста, задевал многих.
В 1942 г. в Тбилиси в
Впервые "Невыдуманные рассказы" стали печататься еще в довоенное время и вызвали широкий резонанс в критике. Вероятно, это объясняется высоким качеством прозы.
Выскажу еретическую мысль, что по художественным достоинствам – это лучшее из созданного писателем. Емкость, экономность и точность, ни единого лишнего слова – подлинный шедевр. Один из рецензентов (В. Викторов) писал об этих рассказах, что их "можно назвать маленькими трагедиями. Они потрясают скупым драматизмом, силой, беспощадным и верным слепком со старой российской действительности…В них действительно нет ничего выдуманного, сочиненного". Бытует мнение, что Вересаев создавал их в 1935-1945 гг. Рискну предположить, что замысел одного из рассказов, описывающего события первой мировой войны, тематически перекликается со стихотворением Бехтерева, а хронологически – со знакомством Вересаева с "Щитом". Вот эта миниатюра:
«Суббота Во время первой империалистической войны. В госпитальной палате для тяжелораненых умирал солдат еврей с газовой гангреной. Метался и в тоске молил пригласить раввина для напутственной молитвы.
Сестра милосердия позвонила знакомой еврейке, – где найти раввина? Та дала ей телефон. Подошла жена раввина.
– Сегодня суббота, он не может приехать. Приедет завтра утром.
– Что вы такое говорите! Да больной не доживет до завтра!
Долго препирались, сестра настаивала. Жена пошла к раввину вторично.
– Он сейчас молится и приехать никак не может Завтра приедет рано утром.
В госпитале служили всенощную. Священник с крестом и кропилом обходил палату тяжелобольных, кропил лежащих святою водою и давал прикладываться ко кресту.
Солдат еврей в смертной тоске протянул руки к священнику и коснеющим языком произнес:
– Дайте!.. Дайте и мне!
Солдаты испуганно зашептали священнику:
– Он еврей!
А тот протягивал руки и повторял:
– Дайте и мне!
Священник поколебался – и протянул крест. Солдат жадно схватил руку с крестом, припал губами ко кресту – и умер.
Назавтра рано утром приехал раввин. Сестра злорадно сказала:
– Больной вчера умер. А перед смертью приложился ко кресту. Раввин побледнел: что правоверный еврей по его вине приложился ко кресту, – это был огромный грех на его совести.
Я старался выяснить у знакомых евреев: неужели суббота запрещает даже такую "работу", как напутствие умирающего, спасение утопающего и т. п.? Мне ответили: может найтись такой фанатик буквы, но всего вероятнее – раввину просто не хотелось нарушить свой субботний покой» 160.
Можно предположить, что Вересаеву было известно стихотворение "Смерть раввина" или случаи, похожие на описанный. И ответ Смидовича на вопрос о возможности религиозного примирения – отрицательный. Да, бывший сотрудник "Сред" и "Знания",
"легальный марксист", родственник известного большевика, сдержан. Он даже не обобщает. Приводимый факт убийствен. Но… Есть несколько "но". Начнем с того, что автор обращается к знакомым евреям за разъяснением. Трудно сказать, кто были его консультанты и почему они не сказали ему, что у иудеев отсутствует предсмертная исповедь и отпущение грехов. Кроме того, в христианстве имеется понятие "In extremis" – в последний момент, в крайнем случае. Смысл его сводится к тому, что в исключительном случае христианин любой конфессии, за неимением своего духовника, может принять причастие у любого христианина любой конфессии. Так, известен случай, когда православный путешественник принял причастие у пастора, ибо в пределах Индостана не было представителя православной церкви. Но, повторимся, в иудаизме этого не существует. А вот вопрос о "работе" в субботу вплоть до "спасения утопающего" подробно разобран в иудаизме. Если речь идет о спасении жизни, а тем паче души, существует понятие "пикуах нефеш", когда субботний отдых должен отступить перед требованием жизни. И это должен был объяснить писателю любой мало-мальски сведущий в иудаизме еврей. И еще одно "но". Я хотел бы найти такую "ребецину" (жену раввина), которая бы сняла телефонную трубку в субботу. Эта неточность полностью опровергает "невыдуманную" историю.