Параджанов
Шрифт:
Хотя, надо сказать, были и другие соблазны. Только что был завершен очень интересный сценарий «Мученичество Шушаник», написанный по мотивам произведения Иакова Цуртавели, древнейшего из дошедших до наших дней литературного памятника грузинской культуры (вторая половина V века). К этому сценарию он создал и интереснейшие эскизы. Этот проект, написанный специально для Софико Чиаурели и дающий возможность актрисе выступить в серьезной трагической роли, о которой она давно мечтала, он также очень хотел представить на экране.
Но в это время в Грузии, как и по всей стране, стали усиливаться националистические
Но как художник, создающий собственное произведение искусства, он имел на это право. Так было и в интересном, и тоже достаточно смелом сценарии «Слово о полку Игореве», и в «Давиде Сасунском», да и в том же «Цвете граната», где он во многом по-своему представил биографию Саят-Новы.
Кстати, и Пазолини в своих работах стремился создать в первую очередь интересные образы, по-своему интерпретируя классические сюжеты. Зато теперь мир стал богаче, получив «Царя Эдипа» и «Медею» в версии Пазолини.
Но на этот раз вокруг Параджанова разгорелись нешуточные страсти. И Резо Чхеидзе, всегда очень бережно относившийся к Параджанову, запер в свой сейф сценарий «Мученичество Шушаник», строго-настрого запретив ему всякое упоминание о нем, чтобы погасить бурные дискуссии и достаточно злые обвинения. Там он, к счастью, и сохранился.
Здесь необходимы некоторые комментарии.
Как было уже сказано, Параджанов обожал делать подарки гостям, а когда такой возможности не было (что случалось очень часто), то дарил им свои сценарии, новеллы, разные интересные письма, телеграммы. Именно поэтому сегодня собрать полный архив Параджанова почти невозможно. Со многими пробелами и неизвестными подробностями пришлось столкнуться, к сожалению, и в этой работе. Некоторые получившие эти дары продолжают считать их своими, но многие поступили очень благородно, возвратив полученные документы и сценарии, и потому в Музее Параджанова сегодня собрано немало подлинников.
Вот так и сложилось, что все дороги вели к «Исповеди»…
Надо было решить, где работать дальше — в Грузии или Армении, и Параджанов снова, двадцать лет спустя, оказался в Армении. Хотя действие «Исповеди» протекает в Тифлисе, такое решение вполне органично вписывалось в этот многоязычный город.
Что же здесь происходит? Приведем некоторые фрагменты этого сценария.
«Тбилиси — некогда Тифлис — отличается и отличался от всех других городов предрассудками.
Если курица кричит петухом — это к смерти.
Если зимой белым цветом зацветает вишня — это к смерти.
Тетя Аничка, женщина с зобом, в платье из черного сатина, догоняла черную наседку, прокричавшую петухом.
На белом снегу осталось красное пятно, над которым колыхался и взлетал черный пух. Потом тетя Аничка схватила топор.
На балконах стояли соседи и требовали срубить
Муж тети Анички, дядя Васо, прокуренный портной, пытался выхватить у нее топор. Валились, издавая странные звуки, оцинкованные тазы. Аничка проклинала, плакала, захлебывалась в слезах, вырывалась из рук портного Васо.
Из-за прокопченных занавесок выглядывала Вера, младшая дочь портного.
Вера — ее то и дело увозили в Абастуман (горный курорт, где лечат от туберкулеза). В школу она ходила редко. Вера была высокая, красивая, выше всех в классе, с синими глубокими тенями под глазами…
Сейчас Вера выглядывала из окна. Прокопченные кружевные занавески колыхались.
Аничка рубила ствол вишни, проклинала ее, плакала…»
Мы привели лишь один из фрагментов этого сценария, действие которого намного богаче и парадоксальней. Но даже этот фрагмент позволяет судить, какой замечательный фильм-воспоминание мы могли бы получить, если бы судьба позволила этому проекту выйти на экран. А выбрали мы его потому, что именно с него начал съемки Параджанов. Смерть красавицы соседки (а Вера умирает) произвела в детстве на Параджанова неизгладимое впечатление. В его жизнь впервые ворвалась — смерть! Тогда он впервые ощутил дыхание Танатоса… Не в трудах Фрейда, а в своей душе ощутил он «травму сознания». И это грозное дыхание преследовало его всю жизнь, снова и снова волновало его воображение.
Герои всех его фильмов выходят на встречу с Танатосом. Идет к ней Иван в «Тенях забытых предков»; ложится на холодный мраморный пол, чтобы принять смерть, Саят-Нова, найдя наконец то, что искал всю жизнь; уходит в каменную стену Зураб, чтобы снять проклятие. В «Ашик-Керибе», как и полагается в сказке, счастливый финал. Но выпорхнувшая из рук голубка садится в последнем кадре на съемочную камеру Тарковского. И это еще одна встреча с Танатосом.
Всю жизнь во всех своих фильмах он вновь и вновь воспевал любовь, снова и снова рассказывал «о странностях любви», о неисповедимых прихотях Эроса. На корабле множества его «одиссей» всегда сидел и один из аргонавтов — Орфей. Но рядом сидел и Танатос…
Травма детского сознания осталась навсегда.
И вот сейчас он не заканчивал фильм смертью, а начинал — с похорон.
Съемочная группа работала слаженно. Было получено строжайшее указание нового директора «Арменфильма» Довлатяна — выполнять любую прихоть Параджанова. Нужен огромный траурный занавес, завешивающий весь двор, достанем. Нужны для разных дублей разные гробы — принесем лучшие, только выбирай. Весь дом заполним. Так и случилось: его отчий дом, а снимал он именно там, где разворачивается действие сценария, был заполнен гробами.
Впрочем, как и всегда в кино, первый день был веселым. Шумела массовка, гримировались актеры, кричали осветители, выполняя указания оператора. Все соседи, высыпав на балконы, оживленно комментировали происходящее. Чего они только не видели с этим беспокойным соседом… И приезд Марчелло Мастроянни, и концерт Высоцкого, и визит всего театра Любимова, когда вино разливалось из самоваров. Всего и не перечислишь. А вот как снимается кино — впервые. Никто еще не знал, что это в первый и последний раз…