Параметрическая локализация Абсолюта
Шрифт:
– Негр??
– Негр. Чёрный, как ночь, губатый, кудрявый, красивый. Бабушка сначала не поверила, что это дед вернулся, но он – в ноги упал, выслушать уговорил и доказал: такие вещи о ней знал, какие никто кроме мужа родного знать не может. Приняла она его конечно – чёрный или белый оно-то по сути всё равно, главное, что душа у него прежняя осталась. Но разве ж это по-людски, такие превращения терпеть? Вот они, ваши телепорты, какие!
– Ну нет, батя, это ты сказку сочинил! – засмеялся Миша, зевая через смех.
– Сказку! Ишь ты! А вот посмотри-ка.
Дедушка Вилен взял с серванта фотокарточку в рамке и подал ему. На фотокарточке, старинной, с белыми виньетками, чинно сидела на стуле пожилая крестьянка в шерстяном платке, а позади, положив руку ей на плечо, стоял статный седой африканец в кафтане, похожий на Луи Армстронга.
3.
Дрова догорели. Дедушка Вилен закрыл заслонку и спросил Веронику, где она хочет спать – на печке или на диване. На печке, на печке! Она легко взобралась наверх – на табурет, на сервант, на печку – и весело осматривалась.
– Возьми там одеяло, внученька. И подальше от края устраивайся, не упади.
Он погасил свет и скрипнул диваном, укладываясь. Стало темным-темно, а потом медленно, постепенно проявилось окно, проступили снаружи ветки яблони.
– Спокойной ночи, детки!
– Дедушка Вилен, а расскажите перед сном ещё что-нибудь? – попросила Вероника шёпотом.
– Что же тебе рассказать, внученька?
– Почему вас так зовут?
– Вилен? Это в честь Владимира Ильича Ленина. По первым буквам, поняла? Знаешь, кто это такой? Нет? О-о-о… Это великий человек был, вождь народов. Он такую жизнь придумал, чтобы не было ни богатых, ни бедных, а все были равны и счастливы.
– Ага, и всех несогласных отправил в концлагеря, – подал голос Миша. – Я про него передачу смотрел.
– И ты им веришь, сынок? Эх ты… Они ж не знают ничего, придумывают всякую несуразицу, чтоб только людей баламутить. Вот послушай. Давным-давно, когда я ещё не родился, был у моей маменьки рушник расписной с узорами, на котором она папеньке каравай хлеба подносила, когда он усталый с поля домой возвращался. Покушает папенька хлеба и веселеет, и сил набирается, и всё у него в руках спорится. И вот однажды потерялся тот рушник, не могла маменька его найти. Уж и хлеб подоспел, и папенька вот-вот в дом войдёт, а рушника нет и нет – ни на печке, ни под лавкой, ни в сундуке. Погоревала маменька, да что делать – поднесла папеньке каравай без рушника, на тарелке просто. Покушал папенька, покушал, насытился, но так и остался на табурете сидеть – не набрался сил. И всё у него в тот день из рук валилось, и заснуть он не смог, так усталый наутро в поле и пошёл. Всю хату маменька вверх дном подняла – и в подвале искала, и на чердаке, и в амбаре – нет нигде рушника! Вернулся папенька с поля совсем измотанный, и даже хлеб не смог кушать – совсем худо ему стало. Уж что маменька ни делала – и огурчики ему подносила, и грибочки, и водочку – ни к чему не притронулся, всю ночь глаз не сомкнул, а на рассвете в поле зашаркал, медленно-медленно, как старик. За ту ночь маменька все глаза выплакала у его изголовья, а днём прилегла на минутку, и приснился ей сон, а во сне свёкор-негр покойный. Манит её пальцем и улыбается. Испугалась маменька страшно, но приблизилась, а свёкор-негр ей молвит ласковым голосом: найдётся рушник твой, милая, но обещай назвать первенца своего Виленом. И исчез. Проснулась маменька, а рушник перед нею лежит – выстиранный да выглаженный да накрахмаленный. Ох и радости было! А тут и папенька с поля – увидел рушник, просиял, хлебушка покушал, и все силы к нему в один миг возвратились. И через год, как и полагается, первенец родился, я то есть. Вот так меня Виленом и нарекли, детки…
– Ничего не понятно… и причём здесь Ленин?.. – пробурчал Миша, но дедушка Вилен не стал объяснять и пожелал всем спокойной ночи.
4. Злое и глупое
Утром Миша поблагодарил дедушку Вилена за стол и кров и сказал, что им пора возвращаться домой. Вероника тут же возразила – ты езжай, дядя Миша, а я хочу ещё погостить! Но как же мама? Но как же школа? – обеспокоенно спросили Миша и дедушка. А мама была бы только за! У нас сейчас каникулы, разве вы не знали? – и она улыбнулась так уверенно, что Миша пожал плечами и не стал настаивать, а дедушка Вилен обрадовался и побежал в сад, собирать Мише в дорогу белый налив. Они провели Мишу до станции, посадили его на утреннюю электричку, полную сонных студентов, и пошли назад, но не прямой дорогой, а незаметными лесными тропинками. Дедушка Вилен показал Веронике один подосиновик, другой, а третий она нашла уже сама. А это что за грибы, дедушка? Смотрите, как много! Они съедобные? Это опята, но мы их не будем собирать, куда их потом девать. Нам белые грибы нужны, боровики. Их сейчас уже мало, но найти можно, если повезёт.
Они шли мимо елей, берёз, дубов, мимо высоких сухих трав, но боровиков всё не было, только рыжие сыроежки.
– Это та самая речка, которая недалеко от станции?
– Та самая. Она здесь поворот делает. Мы хоть и долго шли, да всё вокруг, и от деревни теперь совсем недалеко. Там чуть дальше мостик есть, если его перейти, то прямо у сельсовета окажемся. Помню себя ещё совсем малым, любил здесь гулять, – держась за поясницу, дедушка Вилен встал и спустился к речке. Сложив руки ковшиком, зачерпнул воду. – Хочешь пить? Очень чистая водичка!
Вероника в два прыжка подскочила к нему, присела и тоже попила.
– Ой!
– Не бойся, это лягушечка, она хорошая, безвредная. Помню, малым однажды лягушечку замучил… Несмышлёный был совсем. Поймал из озорства лягушечку в банку, и сам не пойму, что на меня нашло такое. До смерти замучил её. Увидеть захотелось, сможет ли она без лапки прожить. А без второй лапки? А что у неё внутри? До сих пор совестно, хоть столько лет прошло. Прямо вижу, как она трепыхается, бессловесная… а потом вдруг так жалко стало, как расплачусь! Побежал домой и гвоздём руку проткнул, чтобы отомстить сам себе. Насквозь проткнул! Видишь вот, пятнышко белое осталось. И с тех пор, внученька, больше ни одну тварь я не мучил. Но стыд всё равно остался…
– А хотели бы вы, дедушка Вилен, вернуться туда и лягушечку спасти?
– Разве ж такое можно, милая… Да и урок мне на всю жизнь получился. Не убей я тогда лягушечку, так другого кого убил бы потом. Человек – существо злое и глупое, одно спасает – что на ошибках своих учиться можно. Учишься-учишься много лет, и к старости постепенно выучиваешься. А потом и смерть наступает.
5. Срамная надпись
– Это ваша школа? Вы здесь учились? – они шли по главной улице деревни мимо двухэтажного кирпичного здания за заборчиком. Дедушка Вилен решил, что сегодня не их день, и поиски грибов продолжать не резон.
– Нет, эту школу недавно построили, уже после войны. В неё детки мои ходили, хорошая школа. А в наши времена учились без классов, прямо на улице, под яблоней. Замечательный учитель у нас был, Александр Александрович, очень молодой, только-только с педагогических курсов, но очень образованный. Все предметы вёл, и арифметику, и немецкий, и физическое воспитание. Но мне больше всего нравилось, как он об искусствах рассказывал. Бывало, час напролёт Шуберта слушаем с пластинки, а в важных местах Александр Александрович останавливает и учит о композиции, о сонатной форме и о септаккордах. Или Фассбиндера смотрели – развесим вечером на ветках простыню и смотрим. Вон, видишь липу старую? На ней как раз и демонстрировали. Киноаппарата у нас, конечно, не было, приходилось в диафильмах, а что непонятно оставалось – так Александр Александрович нам словами объяснял. Обидели мы однажды сильно Александра Александровича… Был он влюблён в нашу мельничиху, думал, что никто не знает, но все конечно знали и за глаза посмеивались – уж слишком она была пышная и розовая для него, сам-то он худенький, маленький. Да и двое деток у неё от мельника родилось, куда там. Одним словом, выкрали однажды перед уроком мы у него диафильм, один кадр соскребли снизу ножичком, тот, где Франц целует Мицце, и я написал чернильной ручкой «АА + мельничиха =», и бранное слово в конце. А вечером, когда дошла история до того кадра, и появилась моя надпись на экране, остановил рассказ Александр Александрович и замолчал… Как сейчас перед глазами у меня картина: темнота вокруг, теплота, колеблется простыня светящаяся, а на ней надпись срамная… Корю себя за случай тот бессмысленный, да поздно уже, даже прощения просить не у кого. Погиб Александр Александрович на фронте, боевого робота гранатой в самое сердце поразил, и тот на него всей тяжестью рухнул…
– А хотели бы вы, дедушка Вилен, вернуться туда и надпись не писать? Или прощения попросить хотя бы?
– Случались у меня такие мысли, внученька. В молодости оказаться, но мозги чтобы взрослые остались, опытные. Да что толку хотеть? Нельзя хотеть того, что нельзя. Только думанье зря тратить… Вот мы и пришли. Узнаёшь мой дом? Это с другой стороны, с огорода.
6. Золотая мушка
– Я тебя сегодня научу супчик грибной варить, – сказал дедушка Вилен, когда в печке разгорелись дрова. – Ты хоть и маленькая, а должна уже начинать хозяйничать. Как раз нам наших трёх подосиновиков на суп хватит. Вот смотри, это перловочка, я её ещё с вечера в воде замочил, чтобы она немножко размякла. Теперь нам картошечку нужно почистить, ты умеешь? Садись вот сюда, к окошку. Ножик острый, осторожно!