Парашюты на деревьях
Шрифт:
— Чуть хлопца не порешил, чтоб ты пропала — эта гитлеровская форма, — в сердцах ругался Иван Белый. — Выкидывай к чертовой матери, а то головы не сносишь, — советовал он Овчарову и сразу же сбросил свою фуражку, скрутил так, что искрошил козырек, и сунул под мох.
Расстался с мундиром и фуражкой и Иван Черный. С тех пор ни у кого больше не появлялось желания облачиться в форму своего врага. Не ровен час, у всех нервы напряжены до предела, того и гляди, пока разберешься, свой или чужой, — так друг друга и перестрелять можно.
Как ни богаты растительностью прусские леса, но им не сравниться по своей красоте с родными
В жаркие дни спирало дыхание от испарений, прела на нас одежда от пота, а теперь уже знобило по ночам, вызывало ломоту в костях от лежания на сырой земле. Особенно доставалось Овчарову. Он изо дня в день таял, как восковая свеча, надрывался от приступов кашля, прикрывая рот, чтобы приглушить звуки.
Прошло тридцать пять дней, как мы на прусской земле. За это время мы ни разу не посидели возле огня, чтобы согреться и просушиться, ни разу не поели горяченького. Правда, длительное пребывание в одном месте позволило несколько разгрузиться. До этого мы все тащили на себе: запасную рацию, пару комплектов питания к ней, боеприпасы, даже автомат Пашки Крылатых — жаль было бросить, да и не хотелось, чтобы по такой находке немцы поняли, что погиб советский разведчик. Так по очереди и несли мы его и к Гольдапу и обратно. А теперь все запасное, резервное припрятали. Запасную радиостанцию и комплекты батарей задвинули в развилку под корень огромнейшего, в несколько обхватов, замшелого дуба. Под стволом сосны тоже обнаружили прогнивший провал и в эту нору упрятали автомат и патроны. Отдельно уложили медикаменты. На себе носили самое необходимое. Здесь, у ручейка Швентойя, извивающегося в зарослях крапивы, определилась как бы наша база.
Ни запасного белья, ни полотенцев, ни бритв, ни мыла, ни других необходимых вещей быта мы с собой не брали. В конце концов, думал каждый из нас, все это в Пруссии найдется, если только в них будет необходимость. Летим-то, как говорил покойный Пашка, в обетованную землю, не в пустыню. И вот понадобилось сменить одежду, которая пропиталась на нас потом и солью до такой степени, что стала грубой, как брезентовые робы, а не превратилась в клочья только благодаря тому, что мы почти никогда не снимали защитных пятнистых костюмов. Кепки свои мы все порастеряли очень быстро — в лесу они были неудобны, цеплялись за ветки и слетали — где их ночью отыщешь.
Конечно, раздобыть на хуторах белье и теплую одежду можно было. Но мы все время берегли надежду на скорую встречу со своими, и, естественно, хотелось дождаться этого момента в своей, советской одежде. Но наши войска все еще не наступали на Восточную Пруссию.
Николай
Ночью 30 августа пришли на условленное место. Вскоре услышали гул самолета и помигали, как было условлено, карманными фонариками. Самолет на большой, как нам показалось, высоте дважды описал круг над поляной и исчез. Никто из нас не заметил, чтобы он сбросил груз.
— Неужели это был не наш самолет? — усомнился Мельников. — А где тогда наш?
Ему никто не ответил. Горечь и досада овладели нами. И все же, на что-то надеясь, мы прождали еще не менее часа, всматриваясь в глубокое звездное небо. Было удивительно тихо, безветренно, но зябко. Настороженно молчал лес.
— Пора, — просто, безо всякой интонации сказал Шпаков. — Пошли на старое место.
Метров за пятьдесят от поляны прямо на просеке мы наткнулись на белое полотнище. Это был наш грузовой парашют.
Обрадованные такой удачей, мы быстро переложили все содержимое в свои мешки, а парашют и мешок из-под груза зарыли в землю. Облазили соседние кусты и нашли еще один грузовой парашют.
К сожалению, груз оказался куда беднее, чем можно было ожидать. Несколько банок тушенки, немного сахара и потертых сухарей. В обоих мешках было всего восемь шинелей и столько же комплектов белья. Специально для девушек — ничего. Было обидно. В группе же в живых оставалось не восемь, а девять человек, и в «Центре» об этом знали.
— Какой-то жулик смахлевал, налево пустил часть нашего груза, — не стерпел Мельников.
— Видимо, тебя, Генка, не считают или не успели выполнить спецзаказа на детское пальтишко, — не удачно пошутил Зварика.
— Перестань, Юзик, не нужно так. Вы все будете одеты, — тихо сказал Шпаков. — Видимо, ошибка произошла. Может, груз для другой группы был предназначен, а попал к нам. Да в конце концов от этого не умирают. Мелочь. Вот что главное, — он показал на пару автоматов, беззвучку, солидный запас патронов, новые батареи, хотя во всем этом нужды пока не было.
Да и Николай не мог скрыть обиды, она чувствовалась по интонации.
Он сам тут же раздал комплекты с одеждой, каждому подбирая более подходящие по размеру. На всех дал банку тушенки — нужно было экономить продукты, ведь добывать их приходилось с риском для жизни.
— Не мешало бы добавки, — как всегда верный себе, простонал Мельников. — Разреши, Николай, еще одну банку слопать — будет сила, будут и продукты.
— Ешьте, — согласно кивнул головой Шпаков. Он сидел задумчивый, молчаливый, даже печальный.
Когда кончили трапезу, он сказал:
— До утра осталось мало времени. Далеко не уйдем. Придется дневать в этом лесу. Перемахнем только за железку. А сейчас — к реке, нужно помыться и переодеться.
Подошли к Швентойе, которая и здесь продолжала свой путь. Узкая — перешагнуть можно, глубиной с полметра, она спокойно текла под вербами, между кустистых ольх, приземистых елочек. Мылись по очереди, примостившись на плоском камне. Зина с Аней нашли себе невдалеке скрытное местечко.