Парашюты на деревьях
Шрифт:
Генка мгновенно повернулся на голос: за деревьями он не виден был гитлеровцам.
— Оружие к ноге! — неожиданно воскликнул он по-немецки.
Генке нужна была какая-то доля секунды, чтобы взвести затвор и направить автомат на цель. Пока немцы успели разобраться что к чему, полоснула длинная очередь, и все трое, подминая тростник, мягко опустились на землю.
Мы мгновенно поднялись на ноги. Выход был только один — идти в сторону канала Зекенбург, на восток от залива. Нужно было как можно быстрее форсировать его. За каналом лежал большой лесной массив — там можно было маневрировать
Хотя мы имели уже некоторый навык в преодолении водных рубежей, но через канал Зекенбург нужно перебраться не ночью, а средь белого дня. Такое нужно было совершить впервые.
При выходе к каналу Шпаков с Мельниковым залегли, чтобы понаблюдать, не выдаст ли себя кто чем-нибудь. А нам сказал нарезать тростнику и сделать как можно больше вязанок.
Оружие, боеприпасы, батареи, сапоги — весь груз переправили на двойных тростниковых снопах, а сами плыли только в одежде. На другой стороне Зварика заговорил первым:
— Не мешало бы одежду выжать — идти будет легче.
— Рано еще, — возразил Шпаков. — Впереди еще Немонен-Шрол. Быстрее разбирайтесь. Нужно спешить.
Через реку переправились на плотах, связанных с бревнышек, которые штабелями лежали неподалеку. А к вечеру благополучно вошли в урочище Грожес Мосбрух, недалеко от деревни Эльхталь. Так мы вновь очутились в том районе, где приземлились в ночь на 27 июля. Только на сей раз пришли сюда с северо-запада.
ЗАПАДНЯ
Вечером, после очередного сеанса связи, Шпаков вновь привел группу на берег реки Швентойя, в то место, откуда велось наблюдение за железной дорогой.
— Целиков, Овчаров, Зварика, Юшкевич и ты, Ридевский, — сказал мне Николай, — останетесь здесь. Будете поочередно вести наблюдение. Вечером следующего дня отправишь со сводкой ко мне Юшкевича. Мы же уйдем за канал Тимбер и будем ждать его на прежнем месте, у штабеля дров. Кстати, — Шпаков обратился ко всем членам группы, — пометьте все это место на своих картах.
Мы сделали отметки.
— Запомните, место у штабеля дров за каналом Тимбер будет отныне нашим вторым явочным пунктом, почтовым ящиком. Первым будет этот, где мы находимся сейчас. — Он подошел к небольшому плоскому камню, похожему на половинку большого арбуза, отвернул его. — Если кто отстанет или если нам придется во время боя рассеяться в лесу по одному, стремитесь прийти сюда и оставьте под этим камнем записку. Здесь же найдете сведения о других, получите письменное указание, что делать дальше.
— Дело ясно! — ответил за всех Мельников.
Затем Шпаков, Мельников, Аня и Зина, прихватив с собой вторую радиостанцию, ушли за канал. А мы остались на месте. Теперь во время сеансов связи работали одновременно две радиостанции. Разойдясь в разные стороны километров на 10–15 от «базы» — штабеля дров, — одна из радисток вела передачу, а вторая подавала в эфир ложные сигналы, вводила в заблуждение станции пеленгования. Нагрузка на девушек возросла.
И хотя группе пока везло, каждый понимал, что это не может продолжаться бесконечно. Поисковые отряды гитлеровцев действовали методически и упорно. Они нет-нет да и нападали на след, окружали десантников. Но петля, беспрерывно в течение полутора месяцев забрасываемая вокруг нас, разрубалась или умело отводилась в сторону. Сети, которые плелись хитроумно, оставались пока пусты. Только Павел Андреевич Крылатых составлял добычу врага. Зато под Кенигсбергом более пятидесяти березовых крестов с надетыми на них серо-зелеными касками свидетельствовали о том, в чью пользу заканчивались схватки с парашютистами. Мы же активно продолжали действовать, сводки с разведданными одна за другой летели в «Центр». А это уже было большой удачей.
Гитлеровцы отлично понимали, что кладбище под Кенигсбергом — это не главный урон, нанесенный им парашютистами. Мы, в свою очередь, знали, что враги не успокоятся до тех пор, пока в эфир будут идти наши радиограммы. Места, с которых велись передачи, к утру, как правило, были оцеплены, и с рассветом начиналась проческа леса. Но за ночь девушки успевали уходить далеко, оказывались по за цепью вражеского окружения. Как бы трудно нам ни приходилось, какие бы лишения мы ни перенесли, было ясно, что впереди нас ожидают куда более тяжелые испытания, да только ли они. Трудно было себе представить, как можно выйти живыми из этого пекла? Самолет не сядет, чтобы увезти нас отсюда, а с приближением фронта, когда местность будет сильно насыщена войсками, куда деваться? Эти мысли не могли не лезть в голову. Но не было ни жалоб, ни стонов, никто никогда вслух не высказывал тревоги.
Осень усугубляла наше положение. Шуршание листьев под ногами, оголенные деревья выдавали издалека наше присутствие, не говоря уже о холоде и раскисающей торфянистой почве, которая засасывала ноги, затрудняла передвижение.
Как и распорядился Шпаков, назавтра вечером я послал за канал Генку со сводкой.
— Ну счастливо, браток, — сказал я на прощанье, обняв его за плечи. Тот бесшумно скрылся во мраке.
Спустя минуты две в том направлении, куда ушел Генка, хрустнула сухая ветка. Мы насторожились, молча взялись за автоматы. Треск повторился. Раз, другой хрустнуло уже ближе от нас, явственнее.
— Генка! — негромко позвал я его, решив, что он чего-то вернулся.
Никто не отозвался. Нас томила напряженная тишина. Затем вновь послышались шаги, таинственные, только теперь они удалялись. Что бы это могло быть?
— Может, зверь какой? Дикий кабан так осторожно ходит, — высказал предположение Целиков.
— А если человек, если нас выследили, тогда что? — прошептал Юзик Зварика.
— Вряд ли это мог быть человек, — возразил ему Овчаров. — Кому охота лезть на рожон в одиночку. Да еще ночью…