Парень из Варцихе
Шрифт:
С того и началось. Привязалась она ко мне, как к родному. То приходит одна, то с маленьким братом Учой, а позавчера привела своих школьных подруг — послушать, что я рассказываю про ее отца.
Поверьте, товарищ подполковник, просыпаюсь я утром и ни о чем больше думать не могу. Знаю: придет Цабуня... Вот лежу и выдумываю для нее всякие истории: «Валико Абуладзе один против фашистского танка», «Валико Абуладзе выручает в бою товарища», «Валико Абуладзе приводит «языка»... Устал я, товарищ подполковник, не богат, должно быть, на выдумки, а главное — страх меня берет: напутаю что-нибудь, проговорюсь — ведь моя правда
Кутаиси
1958
ГОЛУБОЙ ДУНАЙ [2]
Словацкая новелла
1
Яна Панчика, однорукого отставного капитана, я встретил у развалин древнего рыцарского замка Девина, где сливаются Дунай и Морава. Тогда я собирал материал для киносценария о боевой дружбе чехословацких и советских воинов в минувшей войне, и мне довелось встретиться и беседовать со многими ветеранами Чехословацкого корпуса, с рядовыми солдатами, с офицерами, с партизанскими вожаками.
2
Перевод Э. Фейгина
Я сам немало повидал на войне, знаю много примеров святой солдатской дружбы, но то, что рассказал мне тогда мой угрюмый, не очень общительный капитан, не требует каких-то особенных словесных узоров и завитушек. Его повесть проста и светла, как песня, которую пели в тот вечер молодые рыбаки:
Голубой Дунай, голубой Дунай! Неужели он и вправду голубой?Вот этот рассказ.
Темной сентябрьской ночью в самый разгар гитлеровского наступления на Кавказ два солдата из словацкой дивизии — бывший сельский учитель Мишо Звара и его земляк кузнец Франтишек Совияр — перешли на сторону советских войск.
Друзья не сразу решились на такой шаг.
Фашисты не доверяли словакам, и поэтому дивизия генерала Туранеца прошла от Высоких Татр до предгорий Кавказа, так и не приняв участия ни в одном значительном сражении. Словацкие полки несли караульную службу: охраняли мосты, дороги, конвоировали пленных.
Но когда гитлеровцы вышли к Черноморскому побережью Кавказа, словацкие дивизии были немедленно брошены в бой — братские славянские земли уже остались позади, а за этими горами, как писал хромой Геббельс, жили дикие кавказские племена, чужие словакам и по крови, и по культуре... Но фашисты и здесь прогадали — словаки не хотели воевать с советскими народами.
Еще в середине августа дивизии Туранеца было приказано сменить в районе Туапсе изрядно потрепанные в боях альпийские отряды оккупантов. В пешем строю словаки прошли через степные кубанские станицы. Ослепленные густой горячей пылью заброшенных проселков, они днем и ночью шли на юг; в редких колодцах-копанках почти не было воды, и на привалах
Пахло конским потом, горькой полынью, надсадно скрипели несмазанные колеса походных кухонь, и то и дело слышались хриплые окрики:
— Лос! Лос!
Иногда встречались невысокие придорожные деревья с покрытыми пылью, серыми, словно железными, листьями, и солдаты старались хоть на мгновение задержаться в их скудной тени.
На четвертые сутки изнурительного марша дорога втянулась в узкое скалистое ущелье, и людям казалось, словно загнали их в каменную духовку.
Но на этом мучения не кончились. Смертельно усталые, не привыкшие к горным переходам, солдаты с трудом карабкались по крутой каменистой тропе. Солнечные удары валили людей, но хриплые окрики «Лос! Лос!» не прекращались ни на мгновение. Не было сейчас для солдата более ненавистных вещей, чем противогаз, саперная лопатка и каска. И первый, кто бросил их в кусты, был кузнец деревни Брезница Франтишек Совияр — высокий, плечистый человек, с черными, словно просмоленными, ногтями на пальцах левой руки.
Почти все отделение последовало его примеру. Только бывший учитель Мишо Звара, обливаясь седьмым потом, по-прежнему шагал с полной выкладкой.
— Казенное имущество бережешь? — насмешливо спросил Франтишек.
Звара не ответил. Лишь едва заметная улыбка мелькнула под его густыми, мокрыми от пота усами. Он устал, пожалуй, не меньше других, но крепко зажал в зубах погасшую трубку и, вытянув длинную худую шею, упрямо карабкался в гору, цепляясь за кусты, за выступы скал. И как он ни старался дышать ровно и спокойно, Франтишек видел, что земляк его держится на самой тонкой нитке. Храбрится бог знает почему.
— Бросай. Чего ждешь? Гитлер не обеднеет, — сердито сказал Франтишек.
— Нет, друг, не брошу, — тихо ответил Звара, — может, еще понадобится. Иной раз и лопата смерть отведет. А я хочу дождаться конца войны. У меня в деревне школа, ученики.
— Дождаться конца войны? — Кузнец даже присвистнул. — А, по-моему, Гитлер вовсе не собирается ее кончать.
— Похоже, не собирается. Видишь, куда нас загнали, — угрюмо подтвердил Звара.
— Говорят, гитлеровцы еще дальше хотят идти — в Индию.
— Далеко. Мне с ними не по пути. Но что поделаешь: сила железо гнет.
Кузнец внимательно посмотрел на Звару, снял с пояса флягу, зубами вытащил пробку и, сделав несколько глотков, неожиданно спросил:
— А ты хочешь кончить войну?
— Кто же этого не хочет?
— Тогда послушай. — Франтишек заговорил быстро, не глядя на товарища: — Вчера из роты связи четыре солдата перебежали на сторону русских. Решились. А ты учитель... на лопату свою уповаешь. Ну? Чего молчишь?
Звара остановился и, повернув к товарищу измученное лицо, коротко ответил:
— Надо подумать.
— Эх! Пока ты будешь раздумывать, эти горы нам могилой станут. Решай...
— Не так легко это решить, Франтишек.
— Боишься?
— Не за себя боюсь. Родных жаль. Жандармы Тиссо жестоко расправляются с семьями перебежчиков, загоняют всех в концлагерь.
— Всю Словакию не загонят, — возразил кузнец. — Можешь мне довериться, учитель. Будет случай — уйдем, у немцев спрашивать не будем.
2