Парфетки и мовешки
Шрифт:
Это изводило Исаеву, и она всячески старалась «насолить противным девчонкам».
Надо отдать ей должное — это удавалось ей как нельзя лучше, она проявляла удивительную изобретательность в своих проделках, оставаясь неуловимой.
И девочки только диву давались, откуда у одной в чистовой тетради вдруг появлялось чернильное пятно, у другой — вырванная страница, у третьей исчезала вставочка или карандаш, которые находились потом в самом неожиданном месте.
Как-то утром девочки были сильно озадачены: ни у одной не оказалось
У высоких были, как в насмешку, маленькие ботиночки, а малыши с ужасом разглядывали большие для них башмаки; у некоторых ботинки были от разных пар.
Малявки долго бегали по дортуару, разыскивая свою обувь и не зная, кому приписать этот странный случай.
— Пустяки, — говорили одни, — это просто чья-то глупая шутка и больше ничего.
— Ха-ха-ха! — заливалась веселым смехом Замайко, потрясая в воздухе парой «великанши» Кутлер.
— Душки, смотрите, какую пару подсунул мне домовой.
— А ты не шути, «оно» бывает, — строго остановила ее Дуся Лядуся.
— Вот уж вздор какой, — проворчала Липина, только что разыскавшая один свой башмак у Грибуновой, другой — у Савченко.
Девочки невольно насторожились. Одни разделяли мнение всегда рассудительной Липиной, другие были склонны видеть в случившемся нечто таинственное. Иначе чем можно было объяснить ряд непонятных случаев — и в дортуаре, и в классе? Постепенно возникло подозрение, что в классе что-то «нечисто». И как бы в подтверждение этой догадки в один из следующих дней Арбатова сделала ужасное открытие: за ночь был отрезан большой кусок ее роскошной, чуть не до пола косы.
— Смотрите, смотрите! — в ужасе показывала она подругам свои волосы и заливалась горькими слезами.
— С нами сила крестная! — перекрестилась Лядова.
— Шерочки, это не иначе как домовой!
— Ай-я-яй! — завизжала Арбатова. — Что ты говоришь! Ай, я боюсь, если это он меня тронул…
— Да уж если он где заведется, так первым долгом в волосы впивается, с тебя и начал, — не унималась Лядова.
Арбатова уже не плакала, но буквально тряслась от страха.
— Лядова, замолчи! Как тебе не стыдно, — прикрикнула на нее Савченко, и глаза ее загорелись. — Арбатова, не верь ей, душка, все это вздор. Я тебе слово даю, что выведу на чистую воду этого «нечистого», вот увидишь!
Арбатова понемногу затихла, а вокруг Гани столпились девочки.
— Медам, я уверена, что это злая шутка, и я этого так не оставлю. Кто хочет мне помочь?
— Я, я, я! — в один голос откликнулись несколько малявок.
— Поклянитесь сохранить тайну.
— Вот тебе крест! — подхватили девочки.
— С сегодняшней же ночи мы не будем спать, понимаете — мы «его» подкараулим!
— Ах, как это будет интересно! — восторженно отозвалась Замайко.
— Медам, я предлагаю всем собраться на моей кровати, — предложила Акварелидзе.
— Да, да, она крайняя, у стенки, будет самой удобной, — согласились девочки.
—
— Шерочки, только, ради Бога, не страшные, — взмолилась Грибунова.
— Ах ты трусишка, а еще «его» изловить собираешься, — расхохотались девочки.
— Медам, я знаю одну чудную и вовсе не страшную сказку, — задумчиво промолвила Маруся Акварелидзе.
— Ну вот, ты первая и будешь рассказывать, — обрадовались остальные.
День медленно тянулся в томительном ожидании. Но вот уже погашено электричество, и весь дортуар погрузился в сон. Еще некоторое время Струкова чутко прислушивалась. Все было тихо; девочки ровно дышат в беззаботном сне.
Синявка осторожно вышла из дортуара и направилась к себе.
Тут девочки осторожно поднялись со своих тепленьких постелек и поспешили на кровать гостеприимной грузинки, где долго возились, пока кое-как не расселись.
— Душка, подвинься, я рядом с тобой, — прижалась к Гане Грибунова, в то время как Замайко уже прильнула с другого бока.
— Шерочки, я тоненькая, я помещусь, — и худенькая Рыкова устроилась рядышком.
— Я тебя буду держать, — Грибунова обхватила ее рукой.
— Спасибо, машер, да я и так не упаду, вот только холодно, бр-р-р! — и она заболтала голыми ногами.
— А мне хорошо, я по-турецки, — прошептала Замайко.
— Ну, Маруся, начинай, — поторопила Ганя.
— В далекой Грузии, средь высоких гор до небес жил славный царь, — шепчет Акварелидзе, и девочки ловят ее слова, зябко прижимаясь друг к другу, в то время как воображение уносит их в волшебную страну, полную чарующих красок и звуков. Они давно уже позабыли о том, что привело их в глухую ночную пору на кровать Акварелидзе; забыты все дневные волнения и тревоги, забыт и самый «домовой»…
Только Исаева напряженно прислушивается к шепоту в углу дортуара, и недобрые мысли зарождаются в ее голове: «У сиятельной-то нынче клуб целый, не иначе пирушку устроили… Вон и соседки мои обе в гости отправились. У-у, матушки мои, подождите, угощу и я вас, то-то обрадуетесь! Давно мне с Грибулькой счеты свести пора… Отомщу я тебе, мерзавка, за мой позор!» — и Исаева со злобной усмешкой беззвучно соскользнула с постели и стала потихоньку пробираться под кроватями, направляясь к болтавшим девочкам.
Вот она уже у цели; никто не заметил ее приближения.
Как зачарованные, неподвижно сидят малявки на кровати Акварелидзе, и только Рыкова болтает озябшими ногами.
«Ага, никак это Грибулька моя, ну подожди, шерочка», — и Исайка ногтями провела по подошве болтавшейся ноги.
— Ай-яй-яй! — отчаянно завизжала испуганная девочка, цепляясь за подруг.
— Соня, голубка, что ты? Христос с тобой! — Савченко обхватила ее за плечи.
— До-о-мо-вой!.. Меня… защекотал… домовой! — в панике выкрикнула Рыкова и забилась в конвульсивных рыданиях.