Парфетки и мовешки
Шрифт:
Одним прыжком Ганя очутилась у выключателя. Вспыхнуло электричество, и глазам девочек представилась Исаева, только успевшая шмыгнуть в свою постель.
— Вот кто пугал нас под «домового»! — в гневе воскликнула Савченко, и тут же очутилась перед Исайкой.
— Вон, сию минуту вон из нашего дортуара! — и Ганя сорвала с нее одеяло.
— Ах! — вскрикнули девочки: сорочка Исаевой, ползавшей по полу, была вся измазана грязью и мастикой.
— Вон, вон от нас! — раздавались возмущенные крики.
Поднялся страшный переполох;
А с кровати Акварелидзе все громче и громче доносились судорожные рыдания.
Савченко бросилась за помощью в лазарет. Липина поспешно накинула холщовую юбку и направилась к комнате Малеевой.
На миг она остановилась в раздумье… Но внутренний голос подтвердил ее правоту, и рука девочки не дрогнула, когда стуком в дверь она разбудила классную.
В дортуаре стоял невообразимый шум.
Одни толпились у кровати Акварелидзе, другие окружили Исаеву, которую не щадили в пылу справедливого негодования.
Ганя вернулась в сопровождении самой начальницы лазарета, доброй тети Клёпы.
Старушка была сильно взволнована, но отдавала свои распоряжения твердым голосом.
Подоспевшая Малеева была бледна и серьезна.
Полубесчувственную Рыкову с помощью разбуженной дортуарной Дуняши кое-как одели и перенесли в лазарет.
— Заберите от нас Исаеву!
— Мы боимся оставаться с ней, она всех нас насмерть перепугает! — кричали девочки.
— Успокойтесь, дети, — ласково сказала Малеева. — Все случившееся очень скверно, но ничего страшного в этом нет, вы можете спать спокойно.
— Уведите ее, m-lle, ради Бога, мы боимся оставаться с ней!..
— Да, ей не место среди вас, — согласилась синявка, но сердце ее сжалось тоской от сознания, что Струкова на этот раз оказалась права.
— Одевайся и иди в лазарет, — холодно велела она Исаевой.
— О!.. m-lle!.. Неужели вы верите этим трусишкам?… Они все выдумали от страха — всю ночь запугивали друг друга всяким вздором!..
— Замолчи! — строго оборвала ее Малеева.
Долго еще волновались девочки и только под утро забылись тяжелым сном.
Их разбудило печальное известие: у слабенькой Сони Рыковой открылась нервная горячка.
Глава XXX
Тревожные дни. — Простите и прощайте
В седьмом классе было необычайно тихо.
Девочки ходили подавленные тревогой.
Проходили дни, а положение больной Сони не улучшалось, по-прежнему внушая опасения.
Даже шаловливая Замайко как-то осунулась и присмирела за эти дни. Время от времени кто-нибудь из девочек вынимал свой нашейный крестик и с горячей молитвой о болящей прижимал его к своим губам.
Замайко беспокойно вертелась на своем месте, то и дело поглядывая на дверь: вот-вот должна вернуться Ганя Савченко, вызвавшаяся сбегать в лазарет и узнать, не лучше ли подруге.
— Душка, что ты тут пишешь? — шепчет ей на ухо Арбатова.
— На, прочитай…
О, Боже, услышь мое Ты моленье, И просьбам моим милосердно внемли; Утишь, о, Властитель, болящей страданья, Недугу же прочь отойти повели…— Как это у тебя хорошо вышло — точно стихи и в то же время молитва.
— Жаль мне нашу Сонечку, — и Замайко незаметно смахнула набежавшую слезу.
— А мне, думаешь, нет? Я обет дала украшение в церковь Целителя Пантелеймона вышить, дал бы ей Господь поправиться, — тяжело вздохнула Арбатова.
— А я пообещала пешком к Скорбящей сходить…
— Ганя, ну что? — тревожно кинулись они навстречу вернувшейся Савченко.
— Все то же: бред, жар, никого не узнает, — и Ганя отвернулась, чтобы другие не заметили ее слез.
— Господи, когда же ей будет лучше?
— Ах, дал бы, дал бы Бог… — печально шепчут девочки.
Рядом с квартирой тети Клёпы — палата для тяжелобольных. Здесь уже вторую неделю борется со смертью Соня Рыкова. Лицо ее стало совсем худеньким, и только громадные глаза горят как угли, а с запекшихся губ срываются бессвязные слова.
День и ночь проводит у ее кровати тетя Клёпа. И часто до ее слуха в глухую полночь доносятся рыдания из соседней палаты, куда поместили Исаеву. Судьба этой девочки уже решена: ее переводят в один из дальних институтов, куда и отправят в один из ближайших дней. Но не это причина ее горя. Что-то новое, дотоле неизведанное происходит в озлобленной душе девочки.
Со страхом вглядывалась она в страдальческое личико Сони, и жгучее раскаяние наполняло ее сердце. Невольно всплывали воспоминания о всех совершенных ею проступках. Сколько лжи, жестокости и ненужного обмана! С каким отвращением вспоминала она свое прошлое, с каким ужасом глядела в будущее…
«А что если Соня умрет? Умрет из-за меня!.. Боже мой, Боже, пощади!.. Спаси, не допусти…» — рыдает она, и горькие слезы раскаяния заливают подушку.
Ласковая рука тети Клёпы ложится на вздрагивающее от рыданий плечико.
— Не отчаивайся, детка, Господь милостив, — тихо шепчет старушка. — Он видит твое раскаяние и слезами омоет твою душу.
— Тетя Клёпа, только бы она поправилась!.. А если нет, я ведь не примирюсь сама с собой, я уйду в монастырь, я поклялась Богу!.. И всю жизнь буду замаливать свой тяжкий грех…