Парфетки и мовешки
Шрифт:
«Класс как класс, наш, пожалуй, и не меньше, а скамеек у нас, уж наверное, втрое больше, да и скамейки-то вроде наших», — подумала она.
И вдруг Ганя вспомнила, как эти самые пепиньерки низко приседают и перед учителями, и перед классюхами: «Совсем как мы, седьмушки, разве только они большие, а мы маленькие, а ведь, наверное, и им попадает от классных дам, да и точно — вон какая у них фрау Бейкас сердитая».
Размышления Гани были неожиданно прерваны Скворцовой:
— Ну что, надумала, как объяснить задачу? — строго спросила она.
Ганя
— Хорошо, — коротко ободрила ее пепиньерка, — а теперь можешь вернуться в класс.
Ганя низко присела, что было обычаем для малявок, и поспешила воспользоваться разрешением Скворцовой.
— Ты куда, Савченко? — окликнула ее шедшая на урок к пепиньерке Кутлер.
— В класс отпустили.
— Охота торопиться, точно по Стружке соскучилась! Знаешь что, пойдем в la bas.
— То есть куда это? — в недоумении спросила Ганя.
— Господи, до чего вы, новенькие, недогадливы! — закатывая глазки в знак удивления, воскликнула Кутлер, — ну неужели так трудно понять, что это значит в уборную.
— Так бы и сказала.
— Fi donc [10] ! — с брезгливой гримасой пожала плечами Кутлер. — Как это неэстетично! Нет, мы, институтки, любим поэзию во всем и потому перевели нашу уборную во французское подданство, — c гордостью продолжала девочка, в душе любовавшаяся красотой, как ей казалось, своих выражений.
10
Фу! (франц.)
— Вот как? — протянула Ганя.
— Так пойдем, там ведь весело, народу всегда полно, все институтские новости узнаем…
И она увлекла Савченко за собой.
Большая светлая уборная для малявок находилась в нижнем этаже. Она была полна воспитанниц; слышался веселый смех, болтовня, кто-то разучивал новые танцы и вертелся по комнате, то и дело натыкаясь на недовольно ворчавших девочек.
У окна собралась кучка воспитанниц, торопливо дочитывавших запретную книгу. В углу две подруги усердно жевали какие-то домашние гостинцы, нисколько не смущаясь неподходящей обстановкой.
La bas была своего рода клубом, куда любили забежать девочки, чтобы поболтать и отдохнуть от постоянного присутствия на глазах у классных дам. Шепотом, на ушко и «под большим секретом» здесь сообщались самые большие «тайны», которые тут же с быстротой молнии распространялись, конечно, тоже «по секрету», по всему институту.
— Ах, шерочки [11] , если бы вы знали, как я люблю m-lle Скворцову! Она такая душка, такой ангел, — и с этими словами одна из шестушек восторженно закатила глаза.
11
От франц. chère —
— Все они душки, пока им в ученицы не попадешь, — небрежно бросила Кутлер.
— Ах, что ты, шерочка, да я бы была на седьмом небе отвечать такой душке, как m-lle Скворцова!
— А вот я так очень даже от этого несчастлива, — оборвала ее Кутлер.
— И очень жаль!
— Это меня или Скворцову?
— Ах, оставьте, пожалуйста, я с вами и разговаривать не желаю! — переходя на «вы» и тоном, который должен был выражать презрение, ответила шестушка.
Но Кутлер не заметила презрительного тона и, в свою очередь, восторженно воскликнула:
— Нет, медам, уж кто действительно красавица и ангел, так это m-lle Антарова.
— Ха-ха-ха! — делано расхохоталась шестушка. — А по-моему, эта Антарка просто… рожа, да еще и препорядочная!
— Не сметь так отзываться о моем предмете! — крикнула Кутлер, грозно наступая на свою противницу.
— Ах, скажите, как страшно, как я испугалась! — продолжала дразнить ее шестушка.
— Медам, да не кричите вы так, того гляди классюхи сбегутся, — останавливали окружающие не на шутку разошедшихся девочек.
— Да как она смеет так отзываться о m-lle Скворцовой!
— Ничего я про нее не говорила, а вот вы посмели сказать, что моя Липочка Антарова — рожа!
— И еще десять раз повторю!
— Видите? Это она ссорится.
— Да ну вас, замолчите обе!
— Пойдем лучше отсюда, — потянула Ганя свою неспокойную спутницу.
Та нехотя повиновалась, но не переставала ворчать:
— Тоже мне, обожательница!.. Нашла кого обожать, этакую фурию, как Птица, вдруг в ангелы произвела и смеет еще Липочку ругать! Подожди, матушка, покажу я, как меня трогать! — и Кутлер погрозила в сторону шестушки.
— Кто эта Антарова, из-за которой вы так спорите? — с любопытством спросила Ганя.
— И ты еще спрашиваешь?… — удивилась Кутлер. — Боже мой, да где же у тебя глаза, ну как могла ты не заметить такую красоту! Нет, положительно я должна тебе показать мою прелесть, ты тоже наверняка ее заобожаешь… — и Кутлер повела Савченко на верхнюю площадку лестницы.
— Постоим здесь, авось она пройдет мимо, а нет, так я ее как-нибудь вызову.
Девочки прижались к стене, боясь быть замеченными кем-либо из проходящих по коридору классюх.
Гане хотелось вернуться в класс — ее, в сущности, вовсе не интересовал предмет обожания совсем чужой ей и мало знакомой Кутлер. Но, в то же время, она стеснялась выказать свое равнодушие и тем самым обидеть одноклассницу.
— Смотри, вот, вот… — и Кутлер в порыве радости крепко сжала руку Гани.
Мимо девочек быстро прошла хорошенькая воспитанница, первушка, с папкой для нот в руках.
— М-lle! Вы душка, ангел, божество, неземное существо!.. — в каком-то экстазе крикнула ей Кутлер и послала Липочке горячий воздушный поцелуй.