Пари на отличницу

Гранд Алекса

Опасаясь оставаться наедине с хмурым, недовольным Потаповым-старшим, быстро захлопнула все еще открытую дверь квартиры и резво засеменила вслед за одногруппником. Надеясь, что в присутствии свидетелей вполне себе живую меня не превратят в хладный трупик и не зароют где-нибудь в лесу, за восемьдесят пятым километром.

– Завтракать будешь? – спросил у отца Егор, в отличии от набравших в рот воды нас, чувствовавший себя замечательно и пребывавший в прекрасном расположении духа. Судя по его довольному виду, парень ни капли не парился о том, что мог нафантазировать его родитель, лицезрев эпатажную вариацию на тему картины Репина «Не ждали».

– Спасибо, пообедал

уже, – буркнул мужчина, недружелюбно косясь на меня исподлобья и из последних сил сдерживая явно вертевшиеся у него на языке язвительные комментарии.

– Знакомься, это Вика Смирнова. Отличница и гордость потока, любезно согласившаяся помочь мне с докладом, – речь Потапа градус витавшей в воздухе напряженности не снизила, правда, полного здорового пофигизма блондина это ничуть не смутило. И он, всучив мне в руки кружку с травяным (для успокоения расшатанных нервов, что ли?) чаем, преспокойно продолжил: – Вика, это мой отец. Николай Леонтьевич Потапов.

Глава 20

Егор

Такая уж судьба у отцов —

разочаровывать детей.

(с) Фредерик Бегбедер.

К отцу Потап испытывал весьма и весьма противоречивые чувства. С одной стороны, уважал деловую хватку, стальной стержень и умение прогнуть что людей, что любую, даже самую невыгодную ситуацию под себя. А вот с другой… До сих пор не мог простить родителю некрасивого, затянувшегося на целых полгода развода и потухших, как будто выцветших после расставания глаз матери. Хрупкой, ранимой и одновременно нашедшей в себе силы уйти с гордо поднятой головой, глотая слезы обиды и разочарования и рисуя на красивом лице торжествующую улыбку, почти не отдававшую горечью фальши.

– Егор, – мужчины перебрались на балкон, пока Вика хозяйничала на кухне, складывая остатки омлета в контейнер, перемывая посуду и продолжая стыдиться непрезентабельного внешнего вида. – А ты можешь в следующий раз попросить своих ш… шикарных женщин встречать гостей немного более одетыми, м?

Девушке Николай Леонтьевич, конечно, ничего не высказал, мысленно отнеся ее к категории легкодоступных и «одноразовых», а вот сыну отчего-то отчаянно хотелось всыпать ремня. В том числе, и за искривившую губы надменную ухмылку, и за расслабленную позу, сообщавшую: «С высокой колокольни плевал я на твое авторитетное мнение».

– Пап, – парень вальяжно облокотился на створку открытого окна, меланхолично бросив: – а ты можешь в следующий раз не приезжать без звонка?

Потапов-старший понял, что подкурить сигарету и затянуться крепким табачным дымом было ошибкой, потому что от такой наглости собственного отпрыска он широко открыл рот, намереваясь с толком и расстановкой отчитать Егора. А получилось только закашляться, глупо выпучив глаза, как выброшенная на берег касатка.

 – Вот и ладушки, – хохотнул блондин, похлопав отца по спине и добавляя очки в копилку незаслуженно обиженной Смирновой: – можешь думать, что угодно, но Вика, действительно, учится на отлично, получает повышенную стипендию и подрабатывает по вечерам в кафе. А в мою рубашку ей пришлось переодеться, потому что ей на платье разлили вишневый сок.

Гадая, когда его сын успел так сильно повзрослеть и возмужать, Николай Леонтьевич в вишневый сок не то чтобы поверил, а вот испорченную одежду вполне допустил. Вспоминая, как сам чудил в молодости, карабкался по водостоку на второй этаж общежития, где жила скромная

девочка Женя с огромными сине-голубыми глазами на пол-лица. Стойко отвергавшая ухаживания троечника Коли и ответившая согласием на предложение выйти замуж только спустя три долгих года.

– Егор, она не твоего круга, – закрыв шкатулку с давно похороненными истертыми картинками и шикнув на некстати разыгравшееся воображение, Потапов старший достал из внутреннего кармана пиджака серебряный портсигар с выгравированным на нем пером и бирюзовым камнем посередине. Не желая повторять оплошность, помедлил, в упор глядя на сына и видя в нем когда-то цеплявшие черты бывшей супруги.

– А какого я круга? – вскинулся Потап, впервые продемонстрировав что-то отдаленно похожее на вырвавшиеся на волю эмоции. Тихо, почти бесшумно выдохнул и, вновь натянув безразлично-надменную маску, припечатал: – я твоим баблом кичиться не собираюсь. Сколочу свое состояние, тогда и поговорим.

После обрушившейся на него отповеди Николай Леонтьевич поспешно ретировался, бурча что-то нехорошее про нравы нынешней молодежи и обещая в следующий раз нанести визит исключительно в том случае, если ему удастся встать с правильной ноги. Егор же, влив в себя вторую чашку кофе, отвез Вику домой. И сейчас стоял у серого обшарпанного подъезда той самой пятиэтажки, запахивая плотнее полы кожаной куртки Смирновой, слабо защищавшей девушку от порывов пронизывающего насквозь ветра.

Жест вышел настолько неосознанным, что блондин и сам удивился тому, как естественно было заботиться о хрупкой брюнетке. И не важно, что всего месяц назад она воротила от него нос, язвила и, скорее всего, с превеликим удовольствием развязала бы затяжную кровопролитную войну, сопровождающуюся взаимными упреками и подставами.

Потап, улыбаясь своим мыслям и радуясь, что плохо обоснованная, но жгучая неприязнь канула в лету, притянул девушку к себе. Не помня, когда они перешли эту грань и сломали барьеры, но испытывая неподдельное удовольствие от того, что Вику теперь можно обнять без опасений за собственную жизнь и за сохранность всех важных органов. Что можно убрать прядь с ее лица, пальцами пробежаться по тонкой шее и оставить на ровно очерченных губах мягкий, выматывающий нежностью поцелуй. Наполняющий пряной истомой все тело и оседающий концентрированным теплом глубоко в груди.

– Спасибо, – Вика нехотя оторвалась от Потапова, переводя сбитое дыхание и краснея, наверное, в сотый раз за не так давно начавшийся для них с троечником день. И пока парочка была занята друг другом ровно настолько, чтобы не замечать ничего, даже смерча или торнадо, вокруг, откуда-то снизу раздалось недовольное покашливание.

– Кхм, я, конечно, все понимаю, – слева от припаркованной ауди, прямо на бордюре расселся нахохлившийся Веселовский. Буквально источавший флюиды ненависти к человечеству вообще и к двум конкретным индивидам в частности. Зыркнув на Егора исподлобья и сцеживая яд, Пашка поинтересовался: – а можно не так открыто афишировать ваше счастье и розовых единорогов, а? А то что-то совсем тошно.

– Завидуй молча, – Потап совершенно не обиделся на друга, только Вику ближе к себе придвинул, обеими руками укрывая ее от холодного ветра. И нараспев выдвинул возможную причину плохого настроения товарища: – утро добрым не бывает, если ты бухал вчера?

– Лучше бы бухал, честное слово, – потирая переносицу, совсем уж горько вздохнул Веселый, отчего в глубине души Егора все-таки проклюнулось слабое сострадание к ближнему своему. Проклюнулось, робко шевельнулось и было задавлено любопытством, смешанным с природным ехидством.