Парикмахер
Шрифт:
– Сурово ты со мной поступил. Я пережил шок.
Клаус-Петер встал рядом со мной как ни в чем не бывало и принялся разглядывать публику. Его поры расширились, кожа набухла влагой, словно губка. Мне захотелось поскорей от него отделаться.
– Довольно громкая история получается с убийством Каспари, - заявил он.
– Сейчас, в летнее затишье, для меня это настоящий подарок.
Я даже не нашелся, что ему ответить. Неужели он в самом деле такой отморозок? В другом конце выставочного зала я увидел своего соседа Хофмана, он педантично рассматривал фотопортреты. Надо заметить, что он скорее всего ходит
– Я уже беседовал с комиссаршей, - сообщил Клаус-Петер.
– Они ничего не упускают, все их интересует. А ты с ней общался?
Я понял, что особа, только что помахавшая мне рукой, теперь целеустремленно рванула в мою сторону. Прищурив глаза, я узнал рыжую шевелюру Евы Шварц, главной редакторши. По пути она обняла мужчину примерно моего возраста, то есть лет сорока, хотя алкоголь и табак уже делали свое черное дело. Волосы мужика были гладко зачесаны назад, отдельные пряди небрежно падали на лоб. Одет он был в бледно-розовую рубашку. Ева взяла его под руку и растянула губы в обворожительной улыбке.
– Что там за тип в розовом?
– спросил я у Клаус-Петера.
– Который? Тот вуманайзер, что ли?
– переспросил он. Меня позабавило, что он употребил это слово вместо обычного «бабник».
– Фабрис Дюра, менеджер косметического концерна «Клермон». По Германии.
– Клаус-Петер хмыкнул.
– Ясно, что он увивается возле Евы Шварц. Хочет протолкнуть в журнал свой товар - помаду, тушь, духи и прочую дребедень. Гляди, как старается.
– По-моему, это Ева на нем виснет!
– Томас, неужели ты ревнуешь?
– Клаус-Петер сочился ехидством.
Кто-то обнял меня сзади. Я увидел на своем животе тонкие, но сильные руки. Беа! Я обрадовался ее приходу. К длинной черной юбке она надела затейливо застегнутую блузку, такую же красную, как ее губная помада.
– Фотохудожнице срочно нужен парикмахер, - заявила она.
Я поволок ее в сторону.
– Беа, у меня появился след. Холгер находится в городе уже не меньше двух дней!
– Холгер?
– Она взяла у меня бокал, в который официантка успела подлить вина, и отпила несколько глотков.
– Да, разумеется, тот самый Холгер, муж Александры и отец Кая. Кто же еще?
– Меня вывела из себя ее непонятливость.
– Про него комиссарша сказала, что он приедет в Мюнхен лишь сегодня или завтра утром.
– Он давно уже тут. Он был в городе и в день убийства.
Клаус-Петер уже куда-то смылся.
– Значит, Холгер Каспари что-то скрывает, - заявила Беа.
– Как же ты это выяснил?
– Его выдала парковочная квитанция, лежавшая в машине. Скажи-ка, Беа, - тут я повернулся спиной к толпе, - знаешь ли ты того мужика с крючковатым носом? Того, у открытого окна. Кажется, он наблюдает за мной.
– Брось! Он на тебя и не глядит…
– Я же вижу…
– …но он клевый чувак.
– Беа поставила бокал на проплывший мимо поднос и вполголоса предупредила: - Осторожно, Скорпион!
Ева обняла сначала меня, потом Беату. В который раз я поразился тому, как хорошо она выглядела. Она была моложе Александры на два года и, вероятно, став главным редактором глянцевого журнала, добилась в жизни всего, о чем могла мечтать. Ева, в дорогой, но довольно
– Томми, ты потрясающе красивый, как тебе это удается?
– воскликнула Ева и кокетливо потрогала пальцем мою ямку на подбородке. Мы избавили друг друга от пустых охов и вздохов по поводу смерти Александры. Она повернулась к Беате: - Какая изысканная блуза!
Беа тут же сообщила, хотя ее и не спрашивали, что она носит эту блузку по очереди с подругой с острова Зильт и что это им не очень удобно из-за большого расстояния. Потом мы все помолчали.
– Что теперь будет?
– спросил я у Евы.
Она зябко передернула плечами.
– Пока сплошной мрак и ужас. Мне приходится успокаивать редакцию и самой вести раздел косметики, пока мы не найдем новую сотрудницу. Но это, конечно, все мелочи.
– Она шагнула ко мне поближе.
– Меня беспокоит сын Александры. Кто теперь заботится о мальчике?
– Вероятно, его отец.
Ева как-то не услышала мою последнюю фразу.
– Надеюсь, Клаудия Кох присмотрит за ним. В конце концов, она ведь была самой близкой подругой Александры, да и живет в том же доме. Редакция всецело поддержит ее. Это наш долг перед ушедшей из жизни коллегой.
Таких женщин, как Ева Шварц, не часто встретишь в издательствах - энергичных, деловых, но в тоже время отзывчивых, готовых помочь. Ева и от своих сотрудниц требует таких же качеств. Мне это нравится.
– Ты знаком с Барбарой Крамер-Пех? Моей секретаршей?
– спросила Ева.
– Барбара, это и есть наш легендарный Томас Принц. Голос его тебе давно знаком.
Я потряс ее руку, холодную как лед.
– Да, у нас давнее телефонное знакомство. Рад встретиться лично.
– По моим оценкам, Барбаре лет тридцать пять. Каштановые волосы она завязывала в пучок, и это подчеркивало мягкий овал ее круглого лица. Я собирался сказать ей что-то еще, но тот самый толстяк, который обливался потом в другом конце салона, попросил внимания у публики. Стоявшая рядом с ним фотохудожница улыбнулась, чего-то ожидая. Шум постепенно затих.
Пока толстяк, как и полагалось, произносил вводную речь, гости вернисажа украдкой поглядывали по сторонам. Я тоже не слушал его. Меньше двух суток назад Александра еще сидела в моем салоне, живая, очень даже живая. Сейчас все принимают ее смерть как свершившийся факт. Ева ведет ее рубрику в журнале, Холгер продает ее машину, а комиссарша ищет и не может найти след убийцы.
– Все мы в шоке, - негромко сказала Беа двум дамам - те стояли рядышком, словно сестры-близнецы, обе держали сумочки на бедре. У одной была плотная, рыжевато-каштановая прическа пажа, другая была покрашена в изысканный каштановый цвет с золотистым отливом. Беа их знала, вероятно, они были нашими клиентками. Легкость, с которой они присоединились к нашей группе, позволяла сделать вывод, что они тоже из редакции «Вамп».