Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Шрифт:
Сами авторы порой внимательно просматривали журналы с собственными публикациями за столиками кофеен, чтобы определить, пользуются ли их произведения спросом: степень засаленности страниц служила своего рода индикатором популярности. Например, начинающий литератор Антуан Фонтане после посещения знаменитого литературного кафе «Прокоп» 14 ноября 1831 года записал в дневнике: «Завтракал у Прокопа; с удовлетворением видел “Ревю де Дё Монд” весь в пятнах, с мятыми страницами – читанную-перечитанную» (в этом журнале был опубликован очерк Фонтане о бое быков в Испании).
Некоторые современники считали даже, что читать газеты в кафе гораздо интереснее, чем в кабинете для чтения. Ведь в кафе ты можешь обсудить прочитанное с единомышленниками (в том случае, если читаешь «свою» газету в «своем» кафе) или вступить в спор с людьми иных убеждений, а в кабинете
Помимо кабинетов для чтения в Париже действовали и библиотеки. Парижские справочники того времени содержат названия около четырех десятков библиотек, однако почти все они открывали свои двери для обычных читателей только по специальному разрешению. Общедоступными в полном смысле слова были только четыре парижские библиотеки, принадлежавшие государству: Королевская (ныне Национальная) библиотека на улице Ришелье, библиотека Арсенала на улице Сюлли (после 1830 года), библиотека Мазарини (основанная некогда самим кардиналом) в здании Французского института на набережной Конти и библиотека Святой Женевьевы на площади Пантеона. Кроме того, для широкой публики были открыты еще несколько крупных библиотек, не являвшихся в полной мере государственными: Городская библиотека, библиотека Консерватории искусств и ремесел и библиотека Музея естественной истории в Ботаническом саду.
В эпоху Реставрации большие государственные библиотеки работали все дни, кроме воскресений и праздников, с десяти утра до двух часов дня. После Июльской революции время работы библиотек продлили еще на час, а в 1839 году правительство издало постановление, согласно которому все четыре общедоступные библиотеки должны были открываться в девять утра, а закрываться в четыре. Впрочем, это постановление вызвало большой ропот в среде библиотекарей: они cсылались на нехватку кадров…
Королевская библиотека была самой крупной из перечисленных библиотек: в начале 1830-х годов в ней хранилось 800 000 печатных изданий, 72 000 рукописей, а также богатейшие собрания эстампов и медалей.
На русских путешественников Королевская библиотека производила самое благоприятное впечатление. Н.С. Всеволожский, побывавший в Париже в 1836 году, пишет: «Осматривать книги подробно и даже прочесть каталог их нет возможности: на это недостанет жизни человеческой. Я был два раза в библиотеке и могу только отдать справедливость порядку, вежливости и услужливости, с которыми принимают в ней всех посетителей. Спросите, какую вздумаете, книгу или рукопись, и минуты через две ее подадут вам, и вы можете спокойно рассматривать ее, заниматься ею, сколько вам угодно. Никогда не заметите вы в прислужниках или в библиотекарских помощниках ни малейшего признака нетерпения или досады: все делается с расторопностью и с готовностью вам услужить. Большая часть служащих тут люди просвещенные: они замечаниями своими или советами, если вы их попросите, могут быть очень полезны. Это одно из заведений в Париже, которое поразило меня и которому я нигде подобного не видывал».
Десятилетием раньше (в октябре 1825 года) с восхищением описывал Королевскую библиотеку другой русский путешественник, А.И. Тургенев, знавший толк в старинных книгах. Вот что, например, он увидел «в двух шкафах, напоказ выставленных»: «собрание рукописей королей и писателей французских»; «самую древнюю латинскую рукопись из 4-го или 5-го столетия золотыми буквами»; «географию Птолемея из 15-го [века], с раскрашенными в то время картами», «китайские рукописи – и сотни тысяч на разных языках». Тургенев тоже восхищается радушием служителей Королевской библиотеки; в отделе эстампов, пишет он, «в шести тысячах портфелей содержится до миллиона двухсот тысяч эстампов», и «всякий может требовать и смотреть что угодно и срисовывать на столах, для сего нарочно приготовленных».
Образец другого, сатирического и критического взгляда на Королевскую библиотеку представлен в очерке Поля Лакруа, писавшего под псевдонимом Библиофил Жакоб. По закону разрешение на выдачу книг на дом мог дать только министр народного просвещения (которому библиотека подчинялась), а держать их у себя привилегированные читатели могли не больше полугода. Между тем, по словам Лакруа, брать книги на дом позволяли людям безвестным, например самым дальним родственникам членов Французской академии, и результат оказывался неутешительный: «Берут много, а возвращают мало. Вот почему на аукционах и у букинистов на набережных часто случается видеть книги, взятые в Королевской библиотеке так
Так обстоит дело со старыми книгами; другая беда, сетует Лакруа, с книгами новыми, обязательные экземпляры которых поступают в Королевскую библиотеку. Романы и пьесы, газеты и брошюры попадают в руки публики лишь после того, как ими насладятся библиотекари и их многочисленная родня. Но и посетители читального зала, если верить Лакруа, ведут себя не лучше: пользуясь тем, что служители не проверяют состояния возвращаемых книг, непорядочные люди вырывают из них гравюры, вырезают автографы, а то и просто тайком уносят книги с собой.
Лакруа, как истинный библиофил, излишнюю доступность библиотеки не одобряет; он пренебрежительно пишет: «Лишь только открываются двери библиотеки, летом и зимой, в дождь и снег, толпа читателей устремляется к столам; каждый занимает то же место, какое занимал вчера, каждый просит у служителя ту же книгу, какую читал вчера; все эти люди привыкли просиживать за библиотечным столом по пять часов подряд, многие с пустым желудком, большинство с пустой головой».
Изъяны в работе Королевской библиотеки Лакруа объясняет тем, что рядом с настоящими учеными там сидят и школьники, выполняющие домашние задания, и биржевые маклеры, перелистывающие адресную книгу, и зеваки, которые убивают время, глазея на «картинки». Между тем библиотечных служителей не хватает, а те, что есть, не всегда знают свое дело; поэтому, когда читатели спрашивают редкую, малоизвестную книгу, служители эти по невежеству своему преспокойно отвечают, что такого издания в фондах нет. Лакруа иронизирует: «Мне рассказывали об одном старом служителе, который утомился бегать вверх-вниз по лестницам и потому, какую бы книгу у него ни попросили, он выходит ненадолго в соседнюю комнату, а затем возвращается к читателю с пустыми руками и объявляет, что ничего не нашел; неудивительно: он ведь ничего и не искал».
Горестное повествование Лакруа о Королевской библиотеке заканчивается так: единственный, кто знает наизусть все каталоги и расположение всех книг и брошюр в шкафах и папках, – это главный хранитель отдела печатных изданий Жозеф Ван Прет; поэтому ему приходится работать за всех. Лакруа критически оценивал работу не только Королевской, но и других парижских публичных библиотек. Он считал, что они, хотя и владеют богатейшими книжными собраниями, из-за нерасторопности и некомпетентности большинства сотрудников проигрывают маленьким частным библиотекам, располагающим всего 2–3 тысячами томов.
Очерк Лакруа – произведение сатирического жанра с соответствующими этому жанру интонациями, но можно с уверенностью предположить, что он более или менее верно отражал ту грань библиотечной повседневности, какая оставалась скрытой от иностранных визитеров.
В своем роде не менее знаменитой, чем Королевская библиотека, была библиотека Арсенала. В основу ее было положено богатейшее собрание маркиза де Польми д’Аржансона, дипломата и военного министра; оно насчитывало 100 000 книг и 10 000 рукописей. Маркиз комплектовал свою библиотеку с середины XVIII века, а в 1785 году продал ее графу д’Артуа (будущему королю Карлу X). Во время Революции библиотека была национализирована, в 1815 году вернулась в собственность графа д’Артуа, а после 1830 года снова стала государственной. Библиотека размещалась в здании, выстроенном в начале XVIII века для начальника Арсенала (сам Арсенал, где в старые времена отливали пушки, в 1788 году был закрыт).