Париж
Шрифт:
– Да, я пришел просить об одолжении, – сказал он. – Вы видели новые указы, касающиеся евреев?
Луиза знала, что население Парижа выросло за счет евреев, бегущих от жестокого господства Германии на востоке. Теперь германцы принялись и за евреев во Франции.
– Я их не читала, – призналась она.
– Мы все должны встать на учет у властей, указать и домашний, и рабочий адрес, чтобы они точно знали, где нас найти. Если будут проблемы с продовольствием, а во время войны без них не обходится, нам не будет позволено стоять в очередях за продуктами. Нам даже нельзя пользоваться общественными телефонами. – Он удрученно помотал головой. – И еще говорят, что они
– Сочувствую, – сказала Луиза. На самом деле она была возмущена тем, что происходило, но не хотела этого говорить вслух. – Но почему вы пришли ко мне?
– Не согласитесь ли вы сохранить у себя несколько моих картин? – Он с отчаянием взглянул на нее. – Понимаете, мадам Луиза, у вас уже есть коллекция. Никто не будет сомневаться, если вы скажете, что и мои картины – тоже ваши.
– А вы знаете, что сюда уже приходят немецкие офицеры?
– Да. Мне кажется, что так еще безопаснее. Ваше заведение – последнее место, где они начнут что-то подозревать. Кое-что можно повесить на стены, кое-что сложить где-нибудь на хранение…
Луиза колебалась. Она догадывалась, что это незаконно. С другой стороны, она же не собирается никому об этом рассказывать. Можно будет разместить часть картин в комнатах, где она постоянно меняет оформление. А другую часть – в ее с сыном квартире.
– Двадцать штук, – сказала она. – Большее количество привлечет внимание.
– Может, хотя бы двадцать пять? – Он был несколько разочарован. – И немного рисунков?
– Хорошо. Но не больше. Надеюсь, вы найдете еще кого-нибудь, кто согласится вам помочь. Но только одно условие, месье Жакоб: никаких расписок. Вам придется довериться мне.
– Я вам верю, мадам, – благодарно закивал он.
После его ухода Луиза подумала, что неожиданно для нее самой ее личное сопротивление оккупации уже началось.
Когда Мари окидывала мысленным взглядом окружающий мир, то не могла не радоваться тому, что ее дочь в Америке. Из трансляций канала «Би-би-си» она могла узнавать о происходящем более или менее точно. В конце лета и осенью 1940 года она день за днем слушала о том, как люфтваффе пытается уничтожить британский военно-воздушный флот. К исходу октября стало ясно, что Гитлеру это не удалось, и это казалось чудом. Неужели, невзирая на всю ее мощь, Германия не является непобедимой? Еще целых полгода Гитлер будет пытаться покорить британцев бомбардировками, но к маю 1941 года ему придется отказаться от этого плана. На других фронтах Британия тоже упорно противостояла фашистам. В Африке итальянские союзники Гитлера отступили под напором британских войск, и Германии пришлось послать туда подкрепление, чтобы удержать фронт.
Франция тоже все еще воевала. Разумеется, вишистский режим поставлял войска германской стороне. Но флот Свободных французских сил привел пятьдесят кораблей и почти четыре тысячи человек, чтобы служить в британском военно-морском флоте. И если в битве за Британию участвовали польские летчики, то вскоре на «спитфайрах» начали летать и французские пилоты.
В Лондоне правительство Франции в изгнании, сформированное де Голлем, взяло в качестве символа большой лотарингский крест с двумя перекладинами. Как и надеялся де Голль, несколько французских колоний – Камерун, Французская Экваториальная Восточная Африка и Новая Каледония – встали на его сторону, и ожидалось, что за ними последуют остальные. На Ближнем Востоке Свободные французские силы присоединились к боям в Сирии и Ливане.
Однако в Париже жизнь текла спокойно. Семьи де Синь и Бланшар никто не тревожил.
Как только Париж был оккупирован, Марк стал вести более скромный образ жизни. Он все еще появлялся на самых заметных культурных мероприятиях, но в основном проводил дни в гордом одиночестве. Мари не думала, что немцы могли причислить либерального интеллектуала вроде Марка к сторонникам авторитарного правительства. Но он был далеко не молод и слишком эгоцентричен, чтобы считаться опасным.
Более того, немцы старались сделать так, чтобы Марк проявлял большую активность. Мари поняла это одним февральским вечером.
Уже много месяцев Марк не устраивал светских приемов, поэтому, когда он наконец пригласил Роланда и Мари на вечеринку, они оба пошли и взяли с собой Шарли. Собралось много народу, в основном из мира искусства, а также, к удивлению Мари, присутствовало два-три немецких офицера в парадной форме. Объяснение было вскоре получено – Марк подозвал Мари с семьей и познакомил с военными:
– Позвольте представить вам мою сестру и ее мужа, виконта и виконтессу де Синь, а также сына виконта, Шарля. А это посол Германии.
Что бы ни думали о Гитлере и его приближенных, они умели проявить здравомыслие, когда хотели. Даже само по себе назначение посла во Франции было точно просчитанным жестом, направленным на поддержание видимости того, будто Франция по-прежнему суверенное государство, которое само определяет свою жизнь – при небольшой помощи своих немецких друзей, разумеется. Но выбор человека на эту должность был поистине гениальным. Отто Абец, образованный и культурный человек, помимо прочего, имел жену-француженку. Его целью было успокоить французов и помочь им смириться с германским господством.
Абец был довольно молод – ему еще не исполнилось сорока. Безупречно одетый, он выглядел так, словно всю жизнь провел в парижских салонах. Многозначительно склоненная голова и тон, которым он поздоровался с Роландом и Шарлем, тут же дали понять, что Абец прекрасно знает, кто они такие, и что он считает их знатными друзьями режима, разделяющими его ценности и, что еще более важно, предубеждения. К Мари же он обратился с отработанной любезностью:
– Мадам, я надеюсь, вы поможете мне убедить вашего брата снова взять на себя активную роль в жизни Парижа. Он всем нам очень нужен. К счастью, он согласился принять приглашение в посольство. – «Как будто можно было отказаться», – подумала Мари, а посол продолжал: – Теперь я испрашиваю у него позволение осмотреть его замечательную коллекцию живописи. Моя жена уже изучила две его монографии и говорит, что они столь же изящны, сколь и глубоки, так что обе они теперь лежат у меня на столе в очереди на прочтение.
Мари видела, что Марк, несмотря на всю свою опытность и возраст, не остался равнодушным к этой лести.
– Уже несколько лет мы боремся со стремлением Марка к затворничеству, – ответила она Абецу. – Пока почти безуспешно. Но я всегда говорю ему, что он состарится, если не будет двигаться.
– Именно так! – Германец с широкой улыбкой обернулся к Марку. – Я не прошу вас прислушиваться к моему мнению, мой друг, но вы должны слушать свою сестру, которая мудрее нас обоих.
Через месяц Марка видели на приеме, который Абец давал для культурной и академической элиты города. В остальном Марк по-прежнему редко покидал дом, но Абец, несомненно, считал, что французский деятель искусств в достаточной мере послужил целям Германии.