Париж

Резерфорд Эдвард

– Возможно. – Люк вынул сигарету и закурил. – Так многие делают.

– Ничего у него не получится. Он, конечно, надрал нам задницу, но ему ни за что не удастся посмотреть на Париж сверху вниз, как на свою собственность, с башни месье Эйфеля. Я ему не позволю.

– Ты? – Люк хмыкнул. – И как именно ты собираешься помешать?

– Я все обдумал. Это возможно. Но мне понадобится твоя помощь. А может, и еще несколько человек пригодились бы.

– Ты хочешь, чтобы я участвовал в покушении на Гитлера?

– Нет. Но если мы сумеем перерезать тросы лифтов, он не попадет наверх. Пешком же он

не пойдет, это было бы унизительно.

– Ты псих.

– Говорю тебе, это возможно.

– Все равно – я отказываюсь.

– Однажды я помог тебе, – негромко произнес Тома.

Последовала пауза. Почти три десятка лет Тома ни разу не вспоминал о той ужасной ночи, когда они перетаскивали тело девушки в карьер на Монмартре. Люк смотрел на брата – немного обиженно и настороженно.

– Ты спас мне жизнь, Тома, – ответил он. – Это правда. Но почему я должен отплатить тебе своей смертью? – Он потянулся и прикоснулся к руке брата. – Ты уже немолод. Тебе скоро восемьдесят стукнет, бог мой. Если ты не упадешь и не сломаешь себе шею, то наверняка окажешься в тюрьме. А потом немцы расстреляют тебя.

– Какое значение это имеет в моем-то возрасте? – Тома пожал плечами.

– Подумай об Эдит.

Удивительно, думал Люк, как мало изменились с годами Тома и Эдит. Они оба поседели, конечно, да у Тома и волос-то почти не осталось, лишь несколько завитков. И у обоих было много морщин на лице, оба утратили былую гибкость членов, но его коренастый брат до сих пор проходил по четыре-пять километров на ежедневной прогулке и по-прежнему сам присматривал за их маленьким кафе. Эдит несколько лет назад перестала заниматься рестораном, но десять внуков не давали ей засидеться без дела. Правда, без помощи Тома ей уже было не обойтись.

Люк без труда мог представить, как Тома забирается на башню. Его сил хватит не на один десяток метров. И Люк ничуть не сомневался, что его брат абсолютно серьезен, предлагая ему свой безрассудный план. Но он, Люк, не собирается поддерживать его.

– Даже если бы у нас было достаточно времени, чтобы все организовать, я не согласился бы, – сказал Люк старшему брату.

Он ушел в кафе, а когда через пару минут вернулся, Тома уже не было за столиком.

Давненько уже Тома не заглядывал в Маки. Весь Монмартр постепенно застраивался. Кое-какие из старых заведений еще сохранились, даже маленькие кафе вроде «Проворного кролика», но они все более превращались в туристические достопримечательности. Какие-то предприимчивые люди купили участок земли на северной стороне холма и разбили там виноградник в память о старинном промысле виноделия, процветавшем на Монмартре много веков назад. Вино, которое они производили, пить было невозможно, но никого это не беспокоило. Каждую осень там проводился веселый праздник сбора урожая и сопутствующие увеселения.

Даже Маки стали более респектабельным районом – настолько, насколько это было возможно, учитывая, что немало его прежних обитателей осталось на привычных местах.

Проходя мимо открытого окна, Тома услышал голос Эдит Пиаф и улыбнулся. Однажды он видел ее выступление в ночном клубе и запомнил эту крошечную, похожую на воробья девушку, певшую с уличным акцентом. Он знал, что до войны она записала

одну или две пластинки. Но если она и сейчас хочет зарабатывать на жизнь пением, то ей придется петь для немцев.

Что ж, думал Тома, голос улиц так просто не сдастся.

Он нашел россыпь старых лачуг, в которых ютилась разросшаяся семья Далу, и вызвал Бертрана.

Косматую шапку волос тот еще не утратил, но передвигался с трудом: много лет назад он надорвал спину и так и не оправился. Тома кивнул ему.

– Ты знаешь, кто я такой? – спросил он.

– Знаю. Чего надо?

– Нужна помощь.

– Проваливай.

– Я собираюсь вмазать Гитлеру по яйцам.

– Ну так иди и вмажь. Надеюсь, он тебе ответит тем же.

Тома достал бутылку бренди, которую взял в кафе:

– Давай-ка поговорим.

– Ты правда думаешь, что получится? – спросил Бертран десятью минутами позже.

– Я знаю башню как свои пять пальцев. И понимаю, как работают лифты. Если дать мне немного времени, я смогу их сломать.

– Сейчас самые короткие ночи в году.

– Пары часов хватит. Но мне нужна помощь.

– А в своей семье не спрашивал?

– У моего сына нет ноги. Ну а Люк… Ему не понравился мой план.

– Крыса. – Бертран Далу сплюнул. – А почему ко мне пришел?

– Мне нужен настоящий сукин сын. Я сразу подумал о тебе.

Ответ понравился Бертрану.

– Из-за спины толку от меня теперь никакого. Зато у меня есть парочка шустрых внуков. – Он обернулся и крикнул: – Жако! Мишель!

Через миг перед стариками появились два чернявых парня разбойничьего вида.

– Сегодня вечером пойдем на дело, – сказал им дед.

В конце концов набралось пять человек. У Мишеля был приятель по имени Жорж – невысокий жилистый парень, который работал верхолазом. Это могло оказаться полезным. Жорж привел еще одного товарища.

– Нам понадобится пара кабельных резаков, – сказал им Тома. – Самых больших, какие только сможем найти.

Он объяснил, что в лавке Готье у подножия холма такие резаки были, но Готье по субботам закрывался в полдень, поэтому ему не удалось приобрести инструмент.

Час спустя Мишель и Жако вернулись с теми самыми резаками, о которых говорил Тома. Он не спрашивал, как они их достали.

Было решено идти к башне по одному и встретиться между опорами в полночь. В ночном небе плыли высокие тонкие облака, закрывая часть звезд, но после полнолуния прошло всего два дня, и потому света для задуманного хватало. Вокруг большой башни было пустынно. Время от времени под ней проходил одинокий полицейский, после чего спускался к набережным вдоль реки и медленно делал очередной положенный круг.

Пока его не было видно, заговорщики перебрались через ограждение и проникли на лестницу. Мишелю и Жако пришлось немного помочь Тома, но все-таки старик был доволен, поняв, что не совсем еще утратил былую сноровку.

Первым делом нужно было поставить караульного. Поскольку Жако неуверенно чувствовал себя на высоте, Жорж-верхолаз поднялся вместе с ним метров на двадцать и устроил его на перекладине так, чтобы хорошо было видно во всех направлениях. Договорились, что сигналом тревоги будет крик совы.