Парижская вендетта

Берри Стив

Если же говорить о недостатках… Ларок скора на расправу. Убийство для нее — универсальное решение всех проблем.

Не то чтобы Эшби выступал против насилия, но к радикальным мерам прибегал только в крайних случаях. Например, как сегодня ночью.

— Хорошо провел выходные? — поинтересовалась Элиза.

— На любимой яхте. Наслаждался прогулкой по Средиземному морю. Нечасто мне выпадает такое удовольствие.

— Ох, Грэм, лодки для меня уж больно неторопливы.

У каждого из них имелись любимые игрушки. Ларок сходила с ума по самолетам. Эшби слышал о ее последнем приобретении.

— Приедешь на встречу в понедельник? — спросила она.

— Мы сейчас направляемся в Марсель. Оттуда и вылечу.

— Значит, скоро увидимся.

Он повесил трубку.

Они с

Ларок по-настоящему сработались. В сообщество Эшби вступил четыре года назад, заплатив вступительный взнос в двадцать миллионов евро. К сожалению, с тех пор его финансовый портфель сильно потрепало, даже пришлось глубоко запустить руку в фамильный карман. За столь дурацкий рискованный поступок дед его высек бы. А отец сказал бы: «Ну и что? Бери больше!» Эта дихотомия во многом и стала причиной шаткости его нынешнего финансового положения. Оба почтенных джентльмена давно умерли, а он все пытался им угодить.

После разоблачения «Охотников за утраченными артефактами» он отдал все, что мог, — лишь бы Европол оставил его в покое. К счастью, не хватило улик, да и политические связи выручили. До тайной коллекции произведений искусства полиция не добралась. Жаль, драгоценное собрание нельзя внести в статью доходов.

Зато теперь у него солидный запас золота.

Проблема решена.

По крайней мере, на обозримое будущее.

На кресле рядом с ним лежала книга убитого корсиканца. «Наполеон. От Тюильри до острова Святой Елены». Стюард принес ее из салона вместе с портфелем, набитым евро.

Эшби взял книгу в руки.

Интересно, как ничем не примечательный ребенок из скромной корсиканской семьи сумел достичь таких высот? В период наивысшего расцвета в состав Французской империи входили сто тридцать департаментов, где проживали семьдесят миллионов подданных, армия насчитывала шестьсот тысяч человек, причем внушительное количество войск было размещено на территории Германии, Италии, Испании, Пруссии и Австрии. В результате победоносных походов Наполеон насобирал по завоеванным странам столько богатств, сколько за всю историю человечества никому собрать не удавалось: золото, серебро, картины, скульптуры, драгоценные камни, королевские регалии, гобелены, монеты — все конфисковывалось во славу Франции.

Правда, после битвы под Ватерлоо большую часть сокровищ пришлось вернуть.

Большую. Но не всё.

Об оставшихся у императора ценностях впоследствии сложили легенды.

Эшби открыл книгу на недавно прочитанной странице. Получив часть обещанного миллиона евро, Густав с удовольствием отдал ему свой экземпляр. Автор книги Луи Этьен Сен-Дени, служивший с 1806 по 1821 год у Наполеона камердинером, по доброй воле отправился с ним в ссылку — сначала на Эльбу, потом на остров Святой Елены. Он заботился о библиотеке, а также записывал все, что диктовал ему император: с годами почерк у Наполеона стал ужасным, поэтому почти все бумаги последних лет написаны рукой камердинера. Эшби не мог оторваться от записей Сен-Дени, особенно его заинтересовала одна из глав… Он перелистал страницы.

Крутой утес под названием остров Святой Елены вздымался над морем в тысячах километрах от западного берега Африки. Его Величество ненавидел этот крошечный, терзаемый ветрами и ливнями кусочек Британии. В 1815 году, впервые увидев свою тюрьму, император воскликнул: «Какой позор! Не самое веселое место… Лучше бы я остался в Египте». До самой смерти его мнение об острове Святой Елены не изменилось.

Однако, несмотря на бессчетные тяготы, Наполеона грело воспоминание о былом могуществе. «Все победы, — говорил он, — я посвятил своему народу, чтобы он стал величайшим во вселенной, превзойдя персов, греков, римлян и в военном деле, и в науке, и в искусстве. Таков был мой честолюбивый замысел. Красотой и плодородием Франция уже всех превосходила — кому же повелевать миром, как не ей? Поистине достойная замена Древнему Риму! И я дошел бы до конца, если бы мне не вставляли палки в колеса вредители, заговорщики, банкиры и безнравственные люди. Покорить огромную часть Европы и подчинить ее принципу единства права — тоже немалое достижение. Страны, управляемые просвещенным, справедливым, мудрым правительством,

со временем поглотили бы другие государства и стали бы одной семьей. Я бы создал общество, где правит закон, а не произвол властей. Исчезли бы касты привилегированных, и каждый получал бы сообразно заслугам. Однако королям долговых расписок, наживающимся на жадности и глупости ближних своих, такое общество не понравилось. Я хотел избавить Францию от долгов, а они — ввергнуть ее еще глубже в пропасть. Займы не предназначены для текущих расходов, гражданских или военных. Стоит лишь немного задуматься, чтобы осознать, чем это чревато. И потому я боролся с порочной практикой. Деньги не должны влиять на решения правительства. В противном случае страну контролируют банкиры, а не глава государства, ибо рука дающего всегда выше руки берущего. У денег нет отчизны, а у финансистов — патриотизма и чести. Их единственная цель — нажива».

Эшби не догадывался, что у Наполеона такое предубеждение против займов. И до него, и после французские монархи легко поддавались соблазну набрать долгов, что лишь ускоряло их крах. Наполеон перед искушением устоял — и, вероятно, по той же причине звезда его славы сияла недолго. Вот такая ирония…

Он перелистнул пожелтевшие страницы и отыскал во введении занятную ссылку, добавленную в 1922 году профессором Сорбонны.

В 1856 году после смерти Сен-Дени личные вещи Наполеона, которые тот хранил в память о хозяине, по завещанию перешли в собственность города Санса. Два тома Флери де Шабулона с пометками императора на полях; два атласа с его карандашными записями; книга об итальянских кампаниях; «Королевства Меровингов. 450–751 гг. н. э.»; личные реликвии; мундир; кокарда; кусочек гроба святой Елены; ветка ивы, выросшей на могиле Наполеона. Последние слова камердинера были своеобразны: «Да не забудут дочери мои, что император облагодетельствовал их отца, а значит, их тоже. Большею частью того, что у меня есть, я обязан его доброте».

Часть даров Сен-Дени давно покинула Санс. Оба тома Флери де Шабулона. Оба атласа. Книга об итальянских кампаниях. А вот о «Королевствах Меровингов» Эшби ничего не слышал…

Может, в этой книге и скрыт ответ на его вопрос?

ГЛАВА 17

Дания

В комнату сына Торвальдсен пришел собраться с силами. Пора действовать. Он долго обдумывал каждый шаг, каждую мелочь, прикидывал возможные варианты развития событий — и вот все готово. Осталось лишь заручиться поддержкой Коттона Малоуна. Он даже хотел позвать свою старую приятельницу Кассиопею Витт, но в последний момент отказался от этой мысли. Она принялась бы его отговаривать, предлагать другие пути решения… В отличие от Малоуна. Тот поймет. Особенно после того, что пережил за последние две недели.

— Наполеон тихо умер в седьмом часу вечера пятого мая тысяча восемьсот двадцать первого года, — начал датчанин. — Как заметил один журналист, император угас, будто огонек лампы. Сперва его похоронили на острове Святой Елены, но в тысяча восемьсот сороковом году перевезли в Париж. Теперь он покоится в Доме Инвалидов. Некоторые считают, что Наполеона отравили, понемногу подсыпая в пищу яд. Некоторые уверены, что он умер своей смертью. Впрочем, наверняка никто не знает. Да это и неважно.

Его взгляд упал на полку, на свернутый хвост воздушного змея, которого они с Каем запускали много лет назад солнечным летним деньком. На душе вдруг потеплело… Давно он такого не испытывал. Чудесное, непривычное чувство.

Собравшись с мыслями, Хенрик продолжил рассказ:

— Награбил Наполеон столько, что в голове не укладывается. По пути в Египет он захватил Мальту, откуда вывез монеты, предметы искусства, серебряную посуду, драгоценности, а у мальтийских рыцарей забрал золота на пять миллионов франков. Говорят, все трофеи утонули во время Абукирского морского сражения. Правда, странно, что мы даем битвам названия, будто эпическим трагедиям? В августе тысяча семьсот девяносто восьмого года, когда англичане разгромили французский флот, погибли тысяча семьсот моряков! И мы «озаглавливаем» битву, словно какую-то книжку.