Парижская жена
Шрифт:
— Теперь смотри, — сказал он.
Бык подходил, низко опустив голову, он крутил ею, выставив вперед левый рог. Бедро Ордонеса было в нескольких дюймах от могучих ног быка, но матадор придвинулся еще ближе, и когда бык поднял голову, чтобы проткнуть плащ, то скользнул рогом по животу Ордонеса. Можно было даже услышать легкое шуршание шелковой материи, из которой сшита куртка матадора. Облегченный вздох прошел по рядам — ведь именно такого зрелища здесь ждали.
— Лучше никто не сделает, — восхищенно сказал Эрнест, бросая шляпу к ногам в знак
— Чертовски красиво, — подтвердила Дафф.
Мы все вздохнули, и когда воля быка была сломлена и он пал на колени с наклоненной головой, Ордонес нанес точный удар шпагой. Зрители вскочили, издавая восторженные крики; все были заворожены и потрясены зрелищем и мастерством матадора. Я тоже поднялась, аплодируя, как сумасшедшая; должно быть, в этот момент меня осветил особенно яркий луч солнца, потому что, когда Ордонес поднял голову, его глаза задержались на моем лице и волосах.
— Он считает тебя que linda,[13] — сказал Эрнест, проследив за взглядом Ордонеса. — И почитает тебя.
Молодой матадор, склонившись над быком, отсек у него ухо небольшим ножиком. Подозвав мальчишку с трибуны, он положил тому в ладони ухо и послал ко мне. Мальчик робко передал трофей, не осмеливаясь смотреть мне в лицо, но я понимала, какая честь для него поручение самого Ордонеса. Я не знала, как следует принимать подношение — возможно, существовал какой-то ритуал, — и просто протянула руки. Черный, все еще теплый треугольник с еле заметным пятнышком крови — никогда не держала в руках ничего более экзотического.
— Черт возьми! — воскликнул Эрнест, явно испытывая гордость.
— Что ты с ним сделаешь? — спросила Дафф.
— Будет хранить, естественно, — сказал Дон и дал мне носовой платок, чтобы я завернула в него ухо, а также вытерла руки.
Продолжая стоять, я держала платок с ухом и смотрела вниз, на арену, где Ордонес утопал в цветах. Он поймал мой взгляд, низко и торжественно поклонился и вернулся к церемонии почитания, устроенной ему поклонниками.
— Черт возьми! — повторил Эрнест.
В этот день было еще пять боев, но ни один из них не мог сравниться по красоте с первым. Потом мы отправились в кафе, так и не оправившись от впечатления, произведенного боем; даже Билл его оценил, хотя от многого его тошнило — особенно когда упали, пронзенные рогами, две лошади, которых пришлось быстро убить на глазах у всех. После этих ужасных и напряженных сцен хотелось выпить.
Я пустила ухо по рукам, чтобы каждый мог почувствовать восхищение и ужас одновременно. Дафф быстро напилась и стала открыто флиртовать с Гарольдом, который был так удивлен и обрадован, что не смог сдержать своей радости. В какой-то момент оба исчезли, чем привели Пэта в ярость. Спустя час или чуть больше они вернулись в веселом настроении, как если бы ничего не случилось.
— Ты ублюдок, — сказал Пэт Гарольду, сильно качнувшись в сторону.
— Не бери в голову, дорогой, — небрежно бросила Дафф. Но Пэта уже понесло.
— Уберешься ты когда-нибудь от нас, черт
— Не думаю, что это понравится Дафф. Ты хочешь, чтобы я остался?
— Конечно, дорогой. Я хочу, чтобы все остались. — Она потянулась к стакану Эрнеста. — Будь добрым мальчиком, хорошо?
Эрнест кивнул: она может взять стакан, выпить все, что есть на столе. Вот Гарольд вызывал в нем отвращение.
— Бегать за женщиной, — тихо пробормотал он. — Что может быть ниже этого?
Официант принес еще спиртного и еды, но вечер был испорчен. Завелась червоточина и погубила все, что было таким ярким и прекрасным.
Эрнест тоже это почувствовал и попытался вернуть разговор к Ордонесу, его осанке, его вероникам.
— Что же все-таки означает вероника? — спросила Дафф.
— Это когда матадор поворачивается к быку на неподвижных ногах и очень медленно отводит от него плащ.
— Восхитительно было проделано, правда? — сказала Дафф.
— Не верь ей, Хем, — сказал из вредности Пэт. — Она ничего не помнит.
— Оставь меня в покое, Пэт. — Дафф опять повернулась к Эрнесту. — Я просто немного пьяна сейчас. Завтра все вспомню. Клянусь, я буду в порядке.
Эрнест печально взглянул на нее.
— Хорошо, — сказал он, явно разочарованный и в ней, и в остальных членах компании. Былая атмосфера ушла.
Вернувшись вечером в гостиницу, я обернула ухо еще несколькими платками и положила в ящик письменного стола.
— Эта штука скоро протухнет, — сказал Эрнест, увидев, чем я занимаюсь.
— Мне все равно.
— Понимаю. Мне тоже было бы все равно. — Он стал с задумчивым видом медленно раздеваться. — Когда все кончится, — сказал он наконец, — давай поедем за Ордонесом в Мадрид и затем в Валенсию.
— А это когда-нибудь кончится?
— Конечно. — Он посмотрел на меня. — Ордонес был великолепен. Рядом с ним все кажется уродливым и глупым.
Я задвинула ящик стола, разделась и забралась в постель.
— Готова забыть Памплону. Может, попробуем прямо сейчас? Помоги мне.
В конце этой очень длинной недели наша компания распалась, и все разъехались. Дон отправился на Ривьеру, выглядел он печальным и измученным. Билл и Гарольд возвращались в Париж, Пэт и Дафф сопровождали их до Байонны. Эрнест и я сели в поезд до Мадрида и там сняли комнаты в «Пансион Агилар», немодной гостинице в Калль-Сан-Джеронимо, маленьком и очень тихом местечке, куда не заглядывают туристы. Просто рай после Памплоны. Каждый день мы ходили на бой быков, и однажды Хуану Бельмонте — возможно, лучшему тореро всех времен — бык распорол живот, и его увезли в больницу. Мы видели несколько его боев, и Эрнест всякий раз восхищался решительностью этого кривоногого мужчины с крепкой челюстью, но еще до ранения Бельмонте мы поняли, что Ордонес не уступает замечательному мастеру, а в чем-то и превосходит его. Движения юноши были совершенны, смелость не знала предела, и мы оба с благоговением созерцали его работу.