Парижские письма
Шрифт:
Не могу расстаться с выставкой, не сказав вам о пяти рисунках из нашей русской жизни, исполненных господином Yvon, которого я принимаю за англичанина и потому произношу его имя: Айвон {230} . Вот их названия по порядку: 1) «Татарская мечеть в Москве»; 2) «Русские дрожки»; 3) «Пересылка в Сибирь»; 4) «Тульская крестьянка»; 5) «Татары на Лубянке в Москве». Кроме типов, лиц, удачно выбранных, верности представления, которою особенно отличается третий рисунок, в них есть еще умение показать явление всякой жизни в его энергии и сильном национальном колорите. Такие рисунки поясняют характер народа и его общественный быт: здесь около них всегда стоит довольно многочисленная толпа. Никак, впрочем, нельзя делать упрека нашим отечественным художникам в том, что иностранные живописцы вроде Вернета и Айвона подсматривают наш облик, нашу природу (вспомните Вернетова «Курьера», которого берлинский знаток Вааген так высоко ценит), потому что глаз наших художников для славы России постоянно устремлен на великие отечественные и религиозные события. Вероятно, другое поколение наших художников, не упуская из виду этих великих событий, обратит внимание и на вседневную, будничную жизнь, нас окружающую.
230
Айвон Адольф (1817–1893) – французский художник, ученик Делароша.
В заключение и припоминая все, что я видел здесь, скажу вам последнее и решительное мое мнение о французском искусстве вообще. Отсутствие ясного направления составляет его отличительную черту и вместе его несомненное достоинство. Это единственное искусство в Европе, которое идет параллельно с обществом и на котором отражается колебание последнего и не установившаяся мысль его. Это единственное искусство в Европе, говорящее прямо от себя, без подсказов со стороны какого-нибудь направления, принятого академией или важным лицом. Оно одно только откровенно, оно одно только в строгом смысле работает, то есть отыскивает почву, на которой художник – действительно полезное и необходимое лицо в общественном развитии. Вы уже могли заметить отвращение французского современного искусства от всякой окостенелой мысли, упорно навязывающейся с обветшалыми пояснениями, его суетливую беготню за всеми разнородными явлениями природы и духа и его неугомонную пытливость. Оно схоже с веком как дерзостью своих начинаний, так и глубиной своих падений. Вот почему каждая парижская выставка есть более чем средство потешить эпикурейский глаз; она связывается со многими стремлениями, вопросами, надеждами и заблуждениями настоящей жизни и поэтому заслуживает
Вернее ласточек показывают присутствие весны огневое убранство Елисейских полей по вечерам, открытие Ипподрома, где теперь раззолоченные короли Франциск I {231} и Генрих VIII {232} встречаются в Camp-d'or [38] и присутствуют на турнире, который, вероятно, богаче действительного, бывшего во время оно. К этим признакам солнечного поворота присоединился ныне министерский кризис и появление, вместе с молодым горошком, новых лиц в администрации; но, не останавливаясь на этом, я думаю достаточно будет для убеждения вашего, что действительно наступила весна, во-первых, известия о хорошей погоде, во-вторых, известие о музыке, гремящей в садах Парижа, и о железных дорогах, беспрестанно разносящих в окрестности его счастливые группы гуляющих. Так, зимний сезон кончился, а вместе с ним кончаются и мои парижские письма к вам. Я еду в Берлин {233} и, вероятно, напишу вам откуда-нибудь с дороги…
231
Франциск I (1494–1547) – король Франции с 1515 г.
232
Генрих VIII (1491–1547) – английский король с 1509 г.
38
Золотом поле (франц.).
233
…Я еду в Берлин… – Анненков, дав по подписке, проведенной Боткиным, деньги на лечение больного Белинского, выехал ему навстречу, отказавшись от путешествия в Грецию и Константинополь; Белинский, узнав об этом, писал Анненкову: «Дражайший мой Павел Васильевич, Боткин передал мне Ваше письмо, в котором так много касающегося до меня. Не могу выразить Вам, какое впечатление произвело оно на меня, мой добрый и милый Анненков!» (Белинский, т. 12, с. 341).
Когда я посмотрю назад, на год, прожитый Францией и особенно Парижем, мне яснее делается состояние, в котором находились вещи и люди прошлою зимой. К вещам я отношу книги, брошюры, лекции, а к людям – администраторов и политических деятелей. Таким образом, и парламентская партия прогрессистов, образовавшаяся в недре консерваторов, принадлежит к людям, по моей теории. Все они – вещи и люди – желали прошлою зимой чего-то хорошего, и всякий раз оказывалось, что их хорошее, при малой критической оценке, хорошо только по намерению и похвальному рвению к общественной пользе. Точно недостает какого-то элемента в развитии, точно позабыли второпях паспорт – и стоит человек на границе: назад не хочется, вперед не пускают. Вы знаете, что надежда является тотчас, как руки и ноги отнимаются. Вот и теперь ожидают прибоя недостающих сил, кто откуда: иные – от немецкой многосторонности, призванной теперь к поданию голоса, другие – от другого, столь же основательного предположения, и проч. А между тем можно сказать с некоторою решительностью, что на всех явлениях прошлой зимы лежал сильный оттенок немощи, начиная с общества обменщиков до теноров, появлявшихся во Французской опере. Всего неприятнее соединение в одном и том же произведении бойкой силы и непонятной ограниченности, а это поражало меня здесь на каждом шагу. Нельзя было заговорить с человеком, войти в кабинет для чтения или в театр, или в палату, чтоб эти две вещи не потекли в удивительной путанице, подтверждающей мнение тех, которые считают человека образовавшимся троглодитом. Да чего? Кажется, и видишь, что дело-то не так, а начнешь сам говорить, точно то же самое выходит; вот вздор так и идет сам собою, мешаясь с правдой по временам. Это похоже на проклятие. Хотите подтверждения? На днях вышла брошюра Жанена (G'enin) по случаю вопроса о преподавании: «Ou l''Eglise, ou l''Et^at» {234} , чрезвычайно едко и остроумно написанная. Одна ее часть, обращенная на домогательства клира, написана как-будто взрослым человеком, а ответ на эти домогательства изложен как будто знаменитым малюткой Велисария {235} , который кормил слепца. И сколько мог бы я привести вам книг, речей, предприятий и бесед, которые были сшиты наподобие морских флагов: один кусок белый, другой черный, а третий неизвестного цвета. Был я недавно в театре Porte Saint-Martin на пьесе Феликса Пията «Le Chiffonier» («Ветошник») {236} , имевший успех более чем колоссальный. Роль ветошника принадлежит решительно к самым лучшим созданиям Фредерика Леметра. Он смело появился в грязной блузе, с корзиной за плечами, с крючком в руках, пьяный и недостойный, как сделали его ремесло и общество. Ни на минуту не оставлял он своего грубого тона и типических привычек своего звания, но чем далее шла пьеса, тем все сильнее пробивался наружу внутренний свет благородной души ветошника и облекал его сиянием. К концу пьесы лицо это выразилось во всем своем человеческом достоинстве. Но послушайте далее… Ветошник, никогда не выезжавший из Парижа, начинающий свои ночные поиски в то время, как другие начинают свои пиршества и удовольствия, лишенный всех отрадных чувств любви и привязанности и потому часто напивающийся, думая найти их в бреду, встречает девушку, такую же бедную, как он сам, и делается ее бескорыстным покровителем. До сих пор все просто и верно, а близость шумной, богатой парижской жизни сообщает сценам особенную выпуклость и значение. Но автору вздумалось втолкнуть в свою драму несколько исключительных лиц, и тут-то начинаются натяжки. На сцену являются негодяй, подлежащий галерам, дочь его, допускающая избиение ребенка, незаконно ею прижитого, и прочее… Господи! Если бы шло дело о борьбе с подобными недостатками, то два-три полицейских сыщика исправили бы общество отличным образом. Борьба ветошника как-то теряет значение, какое могла бы иметь; упреки его вроде следующего: «Вы, матери, убивающие детей своих!» никого не клеймят; буржуазия спокойно их слушает, и даже в последней сцене, когда ветошник умоляет правосудие предоставить ему окончание дела, является на бал со своим крючком и снимает им подвенечный вуаль с преступницы, крича: «Это тоже ветошка!» буржуазия позволяет себе улыбаться… И она имеет право улыбаться! Если бы какой-нибудь прокурор согласился на такой эффект для удовольствия бедного человека, ведь прокурора разжаловали бы! Таким образом, несмотря на благое начинание, драма оканчивается пустым треском {237} . Она походит на пустые жернова, которые с визгом трутся друг о друга, не высыпая ничего, и от этого делаются скоро негодны к употреблению…
234
«Ou l'Eglise, ou l'Et^at» – «Или церковь, или государство», книга Жанена Франсуа (1803–1856), французского литератора, филолога и музыканта; книга продолжила дискуссию о недопустимости влияния церкви на образование во Франции, которая была открыта в 1843 г. брошюрой французских ученых Э. Кине и Ж. Мишле «Иезуиты» и продолжена в 1844 г. книгой Ф. Жанена «Иезуиты и университет»; в 1845 г. в дискуссию вступил Э. Сю, написав свой антиклерикальный роман «Агасфер».
235
Велисарий (490–565) – полководец византийского императора Юстиниана Великого, прославившийся своими победами и впавший в немилость под конец жизни, что дало повод к легенде о его ослеплении; на петербургской сцене Александрийского театра шла в 1839 г. драма Эдуарда Шенна «Велизарий», в которой маленький сын Велисария был его поводырем.
236
«Ветошник» – мелодрама Пиа Феликса (1810–1889), французского писателя, драматурга и публициста, мелкобуржуазного демократа, в период революции 1848 г. Пиа – комиссар временного правительства департамента Шер, депутат Учредительного собрания.
237
…драма оканчивается пустым треском… – О Феликсе Пиа как человеке Маркс писал Энгельсу 13 июня 1854 г.: «Противно, что эти crapauds никогда не выдерживают роли и не могут отказаться от этой „мелодраматической" лжи, апеллирующей к сердцу мелкого буржуа» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 28, с. 310).
На столе у меня лежит только что вышедший 6 том «Истории жирондистов» Ламартина: та же история, то есть общая всей прошлой зиме и предписывающая выкупить несколько страниц ума таким же количеством недоразумений, всякую логическую верную мысль – мыслею, ей противоположною…
19 мая н. с.
VI(б)
Новая драма г. Дюма «Le chevalier de Maison-Rouge». – Драма: «Шарлотта Корде». – Процесс д'Эквилье и порода Жантильомов. – «История монтаньяров» Альфонса Эскироса. – Брошюра Корменена. – Умерщвление герцогини де Прален.
Я, как вам известно, снова в Париже. Мы приехали туда к последнему дню июльских праздников {238} . Недостаток продовольствия в продолжение зимы и обилие скандальёзных историй {239} в последнее время не имели никакого влияния на три великолепных фейерверка, спущенных на набережной Сены, ни на публичный концерт в Тюльери, ни на ослепительную иллюминацию Елисейских полей. Все это было очень пышно и богато. Если уж придираться да класть каждое лыко в строку, так, пожалуй, можно заметить, что народ очень серьезно и хладнокровно смотрел на все празднество, освистывал каждую неудавшуюся ракету, аплодировал римской свече, отшипевшей на славу, но об энтузиазме и о великих воспоминаниях, связывавшихся с торжеством, совершенно забыл. Правда и то, что происшествия вроде Жирарденовских нескромностей {240} да Тестова процесса {241} хоть у кого отобьют память, но все-таки, по-моему, это не причина оставаться мрачным при таком увлекательном зрелище. Когда же будет он радоваться? Ведь вот едва сгорел фейерверк, как начались новые истории, история контракта {242} , история завещания, история Вернера {243} , наконец, история новой драмы Дюма {244} «Le chevalier de Maison-Rouge» [39] в театре, который сам очень впопад называется Историческим и достоин владеть всеми скандальёзными происшествиями современности. Так для веселья придется ему долго ждать, как видите…
238
…к последнему дню июльских праздников… – Анненков после месячного пребывания в Зальцбрунне вместе с В. Г. Белинским, который проходил там курс лечения, и короткой поездки с ним по Германии и Бельгии приехал в Париж к моменту национального праздника Франции, дню взятия Бастилии 14 июля.
239
…обилие скандальезных историй в последнее время… – Оценка Анненкова совпадает с оценкой Энгельса, который писал в статье «Закат и близость падения Гизо…», опубликованной 3 июля 1847 г. в английской газ. «The Northern Star»: «Такого количества скандальных историй, какое было там накоплено и предано гласности за последние четыре-пять недель, право же, еще не встречалось в анналах парламентских прений» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 186).
240
…в роде Жирорденовских
241
…Тестова процесса… – Судебный процесс над соратником Гизо, министром публичных работ Тестом Жан Батистом (1780–1852), обвиняемом во взяточничестве; об этом процессе писал подробно И. С. Тургенев в «Современных заметках»: «Утром 8 июля весь Париж пришел в движение. В несколько рядов блестящие экипажи и толпа пешеходов тянулась по направлению ко дворцу. В этот день пэры Франции собрались под председательством канцлера, герцога Пакье, чтобы судить своих сочленов» («Современник», 1847, кн. IX, с. 131, отд. «Смесь»).
242
…история Контракта… – Речь идет о контрактах французского правительства с реакционными кантонами Швейцарии, заключенных втайне от французской общественности; контракты явились поддержкой реакционных сил Швейцарии в гражданской войне 1847 г.
243
…история Вернера… – Выступление во французской печати публициста и врача Вернера, напечатавшего ряд статей о неприглядной политике французского правительства в Алжире, ставшем с 1847 г. колонией Франции.
244
…история новой драмы Дюма… – Монархическая драма А. Дюма-отца «Кавалер Красного дома», поставленная им в своем «Историческом театре»; драма вызвала протест у прогрессивной общественности Франции; сюжет взят из времени Жиронды, т. е. господствующего положения правых республиканцев в буржуазно-демократической революции конца XVIII в.
39
«Кавалер красного дома» (франц.).
Мы остановимся на новой пьесе Дюма и – просим извинения у многочисленных петербургских и московских почитателей его таланта – остановимся с упреком. Кто же виноват, что знаменитый писатель построил сам для себя театр и намерен 5 или 6 раз в году удивлять Европу отсутствием исторической добросовестности, систематической порчей народных понятий об отечественных событиях и дерзостью представлять известнейшие лица истории, как на ум придет. Новая пьеса его взята из времени Жиронды, но так ловко, что на всяком провинциальном театре, где нет 20 человек статистов, можно, пожалуй, и выкинуть Жиронду. Впрочем можно также выкинуть и всю интригу, оставив только народные сцены, или наоборот, выкинуть народные сцены, а сохранить только басню. Пьеса удобная, как видите, до крайности. Содержание ее можно рассказать в двух словах: одно роялистское семейство купило домик возле Тампля, где содержится вдова злополучного Людовика XVI {245} . Домик этот особенно тем знаменит, что имеет тунель, связывающий его с внутренним двором темницы. Почему же и не быть такому дому, когда есть бесчисленное количество домов без тунелей? Душа всего заговора – небывалый Кавалер Красного Дома. Он является во всех видах – и кавалером, и блузником, и национальным гвардейцем, и даже тюремным сторожем в Conciergerie {246} ; так и видно, что полиция времен террора была крайне благодушна и терпелива. Обе попытки освободить великую узницу, сперва в Тампле, а потом в Conciergerie, где заговорщики будто бы и жандарма убивают, будто бы и в комнату заключения пробираются, – остаются безуспешны. Здесь мы должны отдать полную справедливость автору: он не решился показать освобождение королевы, не решился вывезти ее из Франции и передать в руки беспокоющегося августейшего семейства ее. И он тем более заслуживает похвалы и поощрения, что Жюль Жанен в разборе пьесы как будто упрекает его за этот недостаток смелости, в чем мы никак не можем согласиться с остроумным фельетонистом «Journal des D'ebats». Когда попытки не удались, кавалер уходит, как и следует, неизвестно куда. Остается для ответа роялистское семейство, в котором муж, по весьма нелепым причинам, развитым в драме, предоставляет жену эшафоту, а сам желает спастись. Эти причины заключаются собственно в том, что жена его в хлопотах разных coup-de-main [40] влюбилась в одну горячую голову, молодого республиканца, который сам того не зная, служил заговорщикам средством к достижению их предприятия. Едва арестовали жену, как горячая голова является в тюрьму, отказывается от своих убеждений и решается умереть со своею милой – да не тут-то было. У него есть друг, владеющий двумя билетами, с помощью которых можно погулять по тюрьме да и выйти. Друг уступает им эти билеты, а сам остается на их месте, рассуждая весьма основательно, что влюбленным надо жить, а иначе какая же польза от любви может быть, а что он, друг, теперь покамест свободен, так пожалуй и умереть можно. Подымается задняя занавесь, и сцена представляет осужденных жирондистов, собравшихся на последнее пиршество и встречающих зарю последнего своего дня воздыманием кубков и патриотическим гимном.
245
…вдова злополучного Людовика XVI… – Мария Антуанетта (1755–1793), жена французского короля Людовика XVI (1754–1793).
246
Conciergerie – Консьержери, знаменитая французская тюрьма в Париже, в которой содержалась после казни Людовика XVI, Мария Антуанетта.
40
С налету (франц.).
Из рассказа этого вы уже, вероятно, заметили неуважение к историческому ходу происшествий, но вы не могли заметить великого неуважения к лицам. На эпоху, в которую происходит действие, смотрели много и с разных сторон, но никто еще не смотрел на нее как на арлекинаду, способную тешить всякую разгулявшуюся ярмарку. Эту сторону открыл в ней г. Дюма: ему показалось, что заседания тогдашних sections [41] , например, были импровизированные буфонства, и в этом смысле дает он на сцене образчик одного из них. Дурачатся как будто по заказу. Ему показалось даже, что сам трибунал с публичным своим обвинителем был пантанолада, и действительно, выведенный им на сцену трибунал сильно отзывается переулком, что ему показалось также, что и писатели тогдашнего времени позволяли себя прогонять пинками. Последнюю вещь Жюль Жанен считает высоким местом драмы наравне с известным «qu'il mour^ut» [42] и другими вещами подобного рода. Он удивляется при этом случае, как могли современники, как может потомство ужасаться эпохе, которая была только смешна, и то еще, по свидетельству Дюма, самым пошлым и неблагородным образом! С намерением остановился я на этой пьесе так долго. Она показывает странный способ, принятый одной частью здешней публики, отвечать на возрождающиеся воспоминания бурного революционного времени, на множество «Историй» его, появляющихся одна за другою. Странное опровержение, которое, вместо серьезного и полезного разбора дела, хочет отделаться дерзостью лжи, ругательством и карикатурой. Пьесе Дюма предшествовали две другие: «Charlotte Corday» {247} на театре Gymnase Dramatique, где так нелепо обставлено это прекрасное лицо, совершенно испорченное авторами, да пародия на драму Пиата в Пале-Рояле под именем: «Les Chiffoniers de Paris» [43] , где авторы как будто задали себе цель осмеять сочувствие публики к бедным классам общества и потопить его в позоре сцен из народной жизни, в отвратительности выдуманных ими подробностей!..
41
Секций (франц.).
42
«Пусть умрет» (франц.).
247
«Charlotte Corday» – «Шарлота Корде», драма французского драматурга Франсуа Понсара.
43
«Парижские ветошники» (франц.).
Процесс д'Эквилье {248} , занявший все внимание города на три или четыре дня, предоставляет мне случай сказать вам пару слов о другом явлении Парижа. Вам известно, что в дуэли прежнего редактора «La Presse» Дюжарье, стоившей ему жизни, на противников его падало сильное подозрение в употреблении пистолетов, им прежде известных, в подготовлении себя стрельбой в цель тем же утром, когда назначено было сойтись, и вообще в бесчестном поведении относительно врага. Все это подтвердилось теперь судебным порядком; смерть Дюжарье объявлена разбойническим убийством, противник его Бовалон, несмотря на прежний оправдательный приговор присяжных, арестован, а секундант Бовалона, реченный д'Эквилье, наказан десятилетним заключением, лишающим чести, `a la paine infamante de r'eclusion [44] . Бовалон и д'Эквилье принадлежат к тому особенному классу молодых людей, который образовался во Франции на наших глазах, обозначается здесь именем «новых жантильомов» и составляет болезненный нарост в обществе, любопытный достаточно.
248
Процесс д'Эквилье… – В 1845 г. состоялась дуэль редактора газ. «Пресс» Дюжарье с редактором газ. «Эпоха» Бовалоном. Бовалон убил Дюжарье; вследствие ложных показаний д'Эквилье, секунданта Бовалона, последний был оправдан. В 1847 г. суд вновь вернулся к этому делу и, уличив свидетеля в даче ложных показаний, осудил д'Эквилье и Бовалона на длительные сроки тюремного заключения.
44
Позорящим заключением (франц.).
«Новые жантильомы» принимают титулы баронов, графов и маркизов. При малой опытности современной Франции в геральдической науке это легко. Жантильомы пользуются спокойно своими титулами до первого суда за воровство, и тут вдруг открывается, что подсудимые имеют право только на звание смышленных плутов. Пример этому был в недавнем процессе трех фальшивых игроков, которые весьма ловко поддерживали свои выдуманные титулы, принимали и отдавали обеды, балы, вечера, ездили всюду. Искусство их составлять себе фамилии, которые бы звенели как древние, а между тем были бы совершенно неизвестны, удивительно. Оно может равняться только их искусству передергивать карты. Впрочем, вероятно, в обществе есть требование на титулы, когда завелся целый класс людей, с помощью их отворяющий себе все двери. Те из жантильомов, которые не одарены творческими способностями, усвоивают себе название деревни, где родились, какое-нибудь фантастическое имя из забытого романа, а иногда и название хорошего иностранного урочища. Окрещенные таким образом, они начинают презирать как бедный, трудящийся вокруг них народ, так и заботливое, но богатеющее мещанство; появляется клятва орфиламой Сен-Дени {249} , Мориц Саксонский {250} противопоставляется в геройстве маршалу Бюжо {251} , герцогиня Шатору, ведущая к войску короля {252} , вспоминается при смотре национальной гвардии и проч. и проч.
249
…орфиламой Сен-Дени… – знамена французского королевского дома.
250
Мориц Саксонский (1696–1750) – побочный сын короля саксонского Августа II, маршал Франции.
251
Бюжо (Bygeaud de la Piccouerie) Тома Робер (1784–1849) – маршал Франции, участник покорения Алжира; орлеанист, член палаты депутатов в период Июльской монархии; в 1848–1849 гг. депутат Законодательного собрания.
252
…герцогиня Шатору, ведущая к войску короля… – Фаворитка Людовика XV, короля Франции, побуждавшая его к войнам и сама принимавшая участие в военных походах; ее имя – Мария Анна де Мейли Ноэль (1717–1744).