Парижские тайны
Шрифт:
Глава XI.
МОЛОЧНИЦА
Сцена, о которой сейчас будет рассказано, произошла на одном из дворов фермы в присутствии работников и служанок, собравшихся к обеду. Под навесом стояла маленькая, запряженная ослом повозка, где уместилась вся бедная, деревенская утварь вдовы; двенадцатилетний мальчик и два его младших братишки уже начали ее сгружать.
Молочница была женщина в глубоком трауре, около сорока лет, с грубым, мужественным и решительным лицом; глаза ее покраснели от непросыхающих слез.
— Вот эта злодейка! Она знает убийцу моего несчастного мужа!.. Я сто раз видела, как она говорила с этим разбойником, когда я продавала молоко на углу Старосуконной улицы. Она покупала у меня молоко каждое утро, она должна знать, кто нанес предательский, подлый удар., она такая же, из одной шайки с этими бандитами... О, теперь ты от меня не уйдешь, подлая тварь! — кричала молочница, подогревая себя злобными подозрениями.
Ошеломленная, дрожащая Певунья хотела бежать, но молочница схватила ее на другую руку.
Клара была потрясена этим внезапным нападением; сначала она не могла произнести ни слова, но при этом новом наскоке она воскликнула, обращаясь к вдове:
— Вы с ума сошли! Горе помутило ваш разум, вы ошибаетесь...
— Я ошибаюсь? — переспросила вдова с горькой усмешкой. — Я ошибаюсь? О нет, я вовсе не ошибаюсь. Смотрите, как она побледнела, несчастная! У нее уже зуб на зуб не попадает... Судья заставит тебя говорить; ты пойдешь со мной к господину мэру, ты слышишь? И не пробуй даже сопротивляться, у меня рука цепкая, я тебя сама потащу!
— Да как вам не стыдно! — вскричала Клара, теряя терпение. — Убирайтесь отсюда! Как вы смеете оскорблять мою подругу, мою сестренку!
— Вашу сестренку? Да полно, мадемуазель, это вы тут спятили, — грубо ответила вдова. — Ваша сестренка, ха! Уличная девка! Полгода я видела, как она таскается по кварталу Сите.
При этих словах работники начали перешептываться, бросая подозрительные взгляды на Лилию-Марию; они приняли сторону молочницы, которая была для них своей, крестьянской, и явно сочувствовали ее несчастью.
Трое ребятишек, услышав громкий голос матери, подбежали и с ревом повисли на ее юбке, не понимая толком, что происходит. Вид этих несчастных малышей, тоже одетых в траур, еще больше привлек крестьян на сторону вдовы и удвоил их негодование против Певуньи.
Перепуганная их угрожающими возгласами, Клара взволнованно сказала работникам фермы:
— Уведите отсюда эту женщину! Говорю вам: горе помутило ее разум. Прости меня, Мария, прости! Господи, эта сумасшедшая сама не знает, что говорит...
Смертельно бледная, сраженная, Певунья стояла, опустив голову, чтобы ни с кем не встретиться взглядом, и не делала ни малейшей попытки вырваться из грубых рук коренастой молочницы.
Клара подумала, что
— Разве вы не слышали? Я приказала прогнать эту женщину! А раз она так упорствует и оскорбляет нас, в наказание она не получит места, которое ей обещала моя мать. В жизни ноги ее не будет на нашей ферме!
Никто из работников даже не двинулся, чтобы выполнить ее приказ. А один осмелился сказать:
— Прошу прощенья, мадемуазель, если это уличная девка и она знает убийцу мужа этой бедной женщины, надо, чтобы она пошла к мэру и все рассказала...
— Повторяю, — твердо сказала Клара, — вы никогда не поступите на нашу ферму, если немедленно не попросите прощения у мадемуазель Марии за свои грубые слова.
— Вы меня прогоняете, мадемуазель? Тем лучше! — с горечью ответила вдова. — Пойдемте, бедные сиротки, — добавила она, обнимая своих детей. — Грузите снова все на тележку, мы заработаем себе на хлеб в другом месте, господь сжалится над нами. Но мы уведем с собой эту несчастную к господину мэру, и она выдаст убийцу моего мужа... потому что она знает всю эту шайку!.. А вы, мадемуазель, — продолжала она, с вызовом глядя на Клару, — если вы так богаты и даже если у вас такие приятельницы, не след быть такой жестокой к бедным людям!
— Правда, — сказал один из крестьян. — Молочница права...
— Бедная женщина!
— Несправедливо это...
— Убили ее мужа, что же ей, радоваться?
— Никто не запретит ей сделать все, чтобы отыскать убийцу!
— И отсылать ее тоже несправедливо.
— Чем она виновата, что подруга мадемуазель Клары оказалась уличной девкой?
— Как можно прогнать честную женщину, мать троих детей, из-за какой-то несчастной дряни?
Голоса раздавались все более громко и угрожающе, когда Клара воскликнула:
— Мама, наконец-то! Слава богу!
И действительно, г-жа Дюбрей появилась на дворе на обратном пути из садового павильона.
— О, Клара! Мария! Вы идете обедать? — спросила хозяйка фермы, приближаясь к группе крестьян. — Пойдемте, девочки, уже поздно.
— Мамочка! — воскликнула Клара. — Оградите мою сестру от оскорблений этой женщины. — Она показала на вдову. — Пожалуйста, отошлите ее! Если бы вы слышали, какие дерзости она осмелилась говорить нашей Марии...
— Как? Она осмелилась?..
— Да, мамочка. Посмотрите на мою бедную сестренку: она вся дрожит и еле держится на ногах... Какой стыд, что подобная сцена могла разыграться у нас на ферме! Прости нас, Мария, умоляю...
— Но что это все означает? — спросила г-жа Дюбрей, с беспокойством оглядываясь вокруг: особенно ее встревожил удрученный вид Певуньи.
— Хозяйка рассудит по справедливости... по справедливости, — глухо забормотали крестьяне.
— Вот госпожа Дюбрей, — сказала молочница, обращаясь к Лилии-Марии. — И она выставит за порог не меня, а тебя!